Ипоходрик - Алексей Писемский

Явление XII

Дурнопечин и Никита.

Дурнопечин. Ну да, проваливайте. Тронуть небось не смел!.. (К Никите.) Каков народец, а?

Никита. Да-с, нечего сказать, и на господ-то не похожи. Только бы он тронул вас, я бы ему задал феферу.

Дурнопечин. Ты бы его больно приколотил?

Никита. Не дал бы спуску. Мы попросту, по-мужицки: бей по шее, пятен не видать.

Дурнопечин. Ты бы, знаешь, его с ног сшиб, а я бы его стулом.

Никита. Как бы пришлось, озорник этакой!

Дурнопечин. Теперь, пожалуйста, братец, никогда их не пускай ко мне: как придут, так и гони без всякой церемонии. Не бойся, ничего не будет. Поступай смелее.

Никита. Я-то, сударь, ничего, вы-то уж очень сумнительны да робки.

Дурнопечин. На меня это, Никита, временем находит; сегодня видел, какая штурма была, как бы, кажется, не испугаться, а ничего, решительно ничего.

Никита. Струхнули маненько.

Дурнопечин. Нет, ей-богу, нет!

Никита. Было, Николай Михайлыч, право, было, и в лице немного переменились. Ну да и то сказать: вы хмельненьки сегодня маненечко, это тоже куражу-то прибавляет.

Дурнопечин. Это вот может быть. Ты, Никита, тоже сегодня выпил.

Никита. Выпил, батюшка, грешным делом, выпил: сначала порасстроился тем, что тетенька-то ваша меня очень уж пообидела, а тут пришел в погребок за вином, купец энакомый: «Вы, говорит, у нас вино всегда хорошев и дорогое берете – на тебе!» – три стаканчика и поднес.

Дурнопечин. Это ничего! Я тобой доволен, и со мной вот еще выпьем… (Наливает себе и Никите по стакану.) Пей!

Никита. Благодарю покойно, сударь… (Пьет залпом.)

Дурнопечин. А теперь давай петь, – помнишь эту нашу студенческую песню? Подпевай… (Поет, притопывая ногой),

Краса пирующих друзей,Забав и радостей подружка,Предстань, предстань пред нас скорей,Большая сребряная кружка!

И нам в тебяДавно пораНалить винцаИ петь: ура, ура, ура!

Никита, растопырив руки, тоже додпевает.

Явление XIII

Те же и Соломонида Платоновна.

Соломонида Платоновна. Славно, какие певцы выискались!.. (Сердито Никите.) А ты бы, кажется, мог и помолчать.

Никита сконфузившись и робко отходит и становится взади, в стороне.

Дурнопечин. О, матушка, тетушка, за каким вы нас делом застали… (Целует у нее руку.)

Соломонида Платоновна (садясь в кресло и насмешливым тоном). Ты вот все насчет предмета-то страсти своей беспокоился… (Никите.) Позови эту дуру Кириловну… Она тут в зале стоит…

Никита (заглядывает за дверь). Пожалуйте-с!

Входят робко Настасья Кириловна и Ваничка.

Соломонида Платоновна (Настасье Кириловне.). Поди сюда, рассказывай ему, что мне сейчас говорила… (Показывает на Дурнопечина.)

Настасья Кириловна. Насчет Ванички-то моего, бабушка?

Соломонида Платоновна. Да!

Настасья Кириловна (Дурнопечину). Женится, батюшко, на Надежде Ивановне Канорич, женится. Вы, кажется, изволите ее знать?

Дурнопечин (выпучив глаза). Что это ты за пустяки городишь?

Настасья Кириловна. Ай нет, батюшко, смела ли бы я перед вами и перед бабушкой лгать?

Соломонида Платоновна. Что гримасу скорчил?.. Не верится все.

Дурнопечин. Но этого быть не может-с! Надежда Ивановна сейчас была здесь, и когда же она после того могла дать свое согласие?

Настасья Кириловна. Да ведь, дядюшка, давно тоже промеж нас шел разговор об этом, только она все говорила: «Повремените!» – говорит, а теперь вот я шла с Ваничкой, чтобы попросить у бабушки прощенья за давешнее, она встретилась мне на дороге и говорит, что согласна: «Брату, говорит, оказала, и тот не отсоветывает…» Главное па свадьбу-то теперь ничего не имею… Просила было у протопопицы сто рублей… «Нет, говорит, теперь».

В продолжение этих слов Настасьи Кириловны Сергей подал Соломониде Платоновне письма.

Соломонида Платоновна (пробегая одно из писем и обращаясь к Ваничке). А ты что же, объяснялся ли в чувствах своих с невестой?

Ваничка. Объяснялся-с!

Соломонида Платоновна (читая письмо). Теперь, что ли?

Ваничка. Нет-с… летом еще.

Соломонида Платоновна (продолжая читать). Ну!

Ваничка. Да что ну!.. Мы в горелки играли… Она и забежала в сарай с соломой, а я за ней, – ловил ее!.. Ока взяла да и толкнула меня на солому-с, а я ее тоже потянул туда… тут мы и поцеловались.

Соломонида Платоновна (Дурнопечину). Видишь, как она к тебе твердо верность-то хранила… Ах вы, дурачье, дурачье круговое! Нечего, впрочем, тут про-клажаться-то! Изволь сейчас же одеваться и поедем!.. Мне надобно еще в аптеку заехать: пишут, что холера около нас началась.

Дурнопечин (побледнев). Вот тебе на! Еще новость? В таком случае, тетушка, я не поеду.

Соломонида Платоновна. Это отчего ты не поедешь? Спрячешься, что ли, ты от нее?

Дурнопечин. Нет-с, не поеду… Я теперь даже никуда из комнат выходить не буду.

Соломонида Платоновна (вспыхнув даже в лице от гнева). Нет, ты поедешь: я не позволю тебе над собой дурачиться!.. (Подходя к Дурнопечину, людям.) Дайте мне его шинель!

Никита подает.

(Дурнопечину.) Надевай!

Дурнопечин (артачась было). Но, тетушка…

Соломонида Платоновна. Нечего тут: тетушка! Надевай сию же минуту и надевай хорошенько… в рукава… вот так!.. (Сама торопливо застегивая воротник у шинели Дурнопечина,– людям.) Шапку и калоши ему…

Настасья Кириловна подает шапку, а Никита калоши. Дурнопечин надевает то и другое.

(Людям.) Ведите его и сажайте в коляску.

Никита и Сергей приближаются к Дурнопечину, но он махает только рукой и сам идет. Никита и Сергей следуют за ним. Настасья Кириловна и Ваничка тоже почтительно провожают его.

(С каким-то почти азартом полуобращаясь к публике.) Этакие нынче мужчины стали – ей-богу! И на мужчин-то не похожи!.. Прежде баб, женщин даже этаких не было: мозглые какие-то!.. хилые!.. трусы!.. дрожжовики!.. Тьфу!

Занавес падает.

Примечания

Впервые – в журнале «Москвитянин» (1851, No 1). Критические отзывы о комедии – как печатные, так, видимо, и устные, вынудили Писемского вернуться к работе над текстом, хотя автор испытывал некоторую растерянность от разноречивости суждений. После запрещения пьесы театральной цензурой (1852) Писемский обращается к М. П. Погодину: «…за Ваши хлопоты о моем „Ипохондрике“ я несказанно благодарю: по совету вашему я начал его переделывать, но в сильном затруднении, что именно изменить: вы писали, чтобы я старался приноровиться к литературным замечаниям, но их почти не было. „Современник“, например, сказал, что в комедии нет общей завязки, от которой бы все вытекало; может быть, это и справедливо, но изменить невозможно. „Библиотека для чтения“ наговорила вздор какой-то; „Отечественные записки“ отозвались желчно и только. Какими же советами прикажете пользоваться. Одно, что мне кажется самому, она длинна немного и поэтому я хочу ее сократить» (Письма, с. 51).

Последний этап авторской работы над текстом – редакция, закрепленная в издании «Комедии, драмы и трагедии А. Писемского», части I и II, М., 1874.

В 1855 году после долгих хлопот было получено цензурное разрешение на постановку «Ипохондрика», и пьеса была впервые сыграна в Петербурге 21 сентября 1855 года и прошла шесть раз.

Рецензент «Библиотеки для чтения» писал: «С удовольствием обращаемся к прекрасной комедии г. Писемского», «…характеры действующих лиц взяты с натуры и очерчены автором превосходно; язык каждого лица верен характеру, в пьесе очень много сцен истинно комических – вот неотъемлемые достоинства пьесы Писемского, комедии очень умной». Однако, по мнению критика, герой – лицо «до крайности скучное» и пьеса растянута. «Г. Мартынов в неблагодарнейшей и трудной роли Н. Дурнопечина был безукоризненно хорош» («Библиотека для чтения», 1855, т. 133, октябрь. Смесь, с. 151—152). «Современник» отметил успех спектакля, на довольно резко упрекнул комедию за то, что в ней «нет и намека на мысль, перед вами развивается ряд живых сцен, мимо которых вы проходите в действительности и без сочувствия, и без негодования». (См. Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, т. 9. М., 1950, с. 572. Авторство приписано Некрасову предположительно.)