Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова

Комитет об усовершенствовании духовных училищ именно в Конференции видел научный центр академии, точнее сказать – саму академию как ученое заведение, подобное Академии наук светских. Учебный же институт, управляемый внутренним правлением, был при академии, готовил для нее новые научные кадры и использовал для этого обучения наличные силы академии. Академия в лице Конференции должна была проверять уровень образованности студентов института посредством экзаменов (испытаний), а в конце обучения констатировать уровень их образования, присуждая ту или иную ученую степень[127].

Насущная задача – подготовка преподавательских кадров для академий и семинарий – являлась главной для первого набора преобразованной СПбДА, поэтому в окончательной редакции Устава 1814 г. появился параграф о беспрекословной – «неотказной» – четырехлетней отработке лучших выпускников академии на духовно-учебной службе[128]. Со временем подготовка к духовно-учебной службе в семинариях закрепилась в качестве непосредственной задачи академий, и с попытками выпускников избежать преподавательской участи руководство упорно боролось. В результате академия и педагогический институт слились, наименование «институт» вообще исчезло из академической истории, а академия стала рассматриваться, прежде всего, с «прикладной» точки зрения.

Была еще одна серьезная проблема в устройстве академий: отторженность преподавателей от обсуждения и решения учебных дел. Внутреннее правление академии, которое и решало все текущие академические дела, в том числе и учебные, составляли ректор, инспектор и эконом, «под главным ведомством епархиального архиерея»[129]. Проблемы, возникающие в учебном процессе, можно было лишь излагать ректору в докладных записках и ждать решений Внутреннего правления. Все профессора академии входили в состав Конференции, но Конференция решала лишь экзаменационно-степенные дела, не касаясь учебного процесса как такового.

Конференция – особое ученое общество, возглавляемое епархиальным архиереем, с непростым составом: в него входили члены действительные, почетные и члены-корреспонденты. Действительные члены делились на внутренних, то есть профессоров академии, и внешних – представителей образованного духовенства округа, «известных со стороны просвещения, трудолюбия и готовности исполнять поручения, на них возлагаемые»[130]. Конференции не только отвечали за научный уровень самой академии, но и должны были объединять все ученые силы округа и заботиться как о повышении образованности окружного духовенства, так и вообще о распространении духовного просвещения. Но средства к достижению этой цели были ограниченны: проведение экзаменов в академиях, возведение в ученые степени и цензура духовной литературы, издаваемой в округе. Систематических научных исследований Конференции организовать не смогли, академический учебный процесс так и не был поставлен в прямую связь с научным развитием богословия. Академические журналы поддерживали «движение в духовной литературе», но Конференции не смогли сделать из них научно-учебные органы, издатели же старались помещать в них статьи нравственно-богословские и переводные, ибо «ученые» статьи не приносили журналам успеха[131]. Ограниченные возможности Конференций не позволили им стать и центрами распространения духовного просвещения в обществе, хотя к середине 1850-х гг. духовную науку обвиняли в замкнутости и нежелании заниматься популяризацией богословского знания.

К концу 1850-х гг. духовная цензура как таковая была снята с академий – лишь при Петербургской академии был оставлен Цензурный комитет, преобразованный в общецерковный, – но сокращение внешних задач не усилило действенности Конференций во внутренней академической области.

Деятельность академий как центров духовно-учебных округов имела административное и учебно-воспитательное направления. Управление семинариями с самого начала введения Устава не соответствовало в точности замыслам Комитета 1807–1808 гг.: КДУ, привыкшая в первые годы реформы руководить преобразованием и деятельностью СПбДА и Петербургской ДС, и при стабильной жизни духовно-учебной системы часто превышала власть, данную ей уставами. Изменение центрального управления духовно-учебной системой в 1839 г. дало новый орган – Духовно-учебное управление (далее – ДУУ), уступавший КДУ в компетентности и силе[132]. Но власть академических Внешних правлений не была восстановлена, напротив, со временем централизация усиливалась, и реальная ситуация все дальше отстояла от замыслов 1808–1814 гг. Семинарии находились под попечением пяти властей – епархиальных архиереев, академических Внешних правлений, Духовно-учебного управления, обер-прокурора и самого Святейшего Синода. К концу 1850-х гг. академические Внешние правления сделались лишь посредствующей инстанцией между семинариями и центральным духовно-учебным управлением, не имеющей реальной власти, но отягощенной бумажно-бюрократической деятельностью. Это вносило дополнительные сложности в управление, академии же, лишаясь живого общения с семинариями, не могли при этом сосредоточиться на своих внутренних проблемах, которых становилось все больше.

Учебно-воспитательная деятельность академий как окружных центров состояла в проведении ревизий и составлении программ и учебных руководств для семинарий. Академические ревизии изначально были действенны, ревизорские отчеты содержали аналитические рассуждения и практические советы, но и тогда ревизоры критиковались по двум причинам: 1) занятые собственным преподаванием, они попадали в семинарии лишь накануне вакаций, заставая не учебные занятия, а последние экзамены; 2) отчеты о ревизиях задерживались, иногда на год-два, что существенно снижало их значение[133]. К 1830-м гг., при усилении централизации, рекомендации профессоров-ревизоров практически перестали влиять на ход дел в семинариях, и ревизии стали назначаться крайне редко: в СПбДА за 10 лет (1832–1842 гг.) не было назначено в семинарии ни одной ревизии[134]. Ревизии постепенно теряли смысл, процесс замирал и формализовался. Отчеты 1850-х гг. не содержат уже живой информации, оригинальных наблюдений или советов, стандартны в замечаниях, а чаще всего вообще ограничиваются краткой формальной запиской и ходатайством о наградах. Деятельность академий по учебно-программному обеспечению семинарий также не стала эффективной. КДУ с самого начала реформы непосредственно интересовалась семинарскими конспектами и учебными руководствами, с конца же 1830-х гг. учебно-программные вопросы возлагались на особые комитеты, учреждаемые в столице[135]. Централизованно проблемы семинарского преподавания разрешить не удалось – полноценной системы учебных пособий и методических указаний так и не создали, – но окружные Внешние правления, лишенные инициативы, ограничивались лишь критикой пособий, предлагаемых преподавателями семинарий.

Таким образом, опыт показал, что задачи, возложенные на академии Уставом 1814 г., слишком обширны и разнообразны, чтобы выполняться в соответствии с уставными параграфами. К середине 1850-х гг. часть из задач, поставленных Уставом 1814 г., уже не была актуальна, часть выполнялась лишь формально, действительность же поставила перед академиями и новые задачи, требующие официального закрепления. Кроме того, разнообразные постановления и указы Святейшего Синода, КДУ, ДУУ содержали правила, которые иногда прямо противоречили параграфам Устава.

Педагогическая задача лишила академии самостоятельности в учебных планах и поставила в прикладное положение по отношению к семинариям. Академии должны были дублировать специальное образование по многим направлениям: историческому, филологическому, физико-математическому. В дальнейшем же они должны были реагировать и на изменения семинарских программ. Но области небогословских наук, соприкосновенные с богословием, не могли развиваться в академиях тучно, вследствие замкнутости академического образования, разобщенности академий между собой, отсутствия контактов с тукой университетской. Педагогическая задача академий, таким образом, взяла верх над