Путевые знаки - Владимир Березин

Итак, тех, к кому подходил Кондуктор, после этого вовсе никто не видел, а исчезновение тел порождало совсем трагические слухи. Причём трагичность мешалась с глуповатыми народными верованиями. В частности, говорили, что Кондуктор – это просто смерть, которую теперь обострённо воспринимают на поверхности, и что теперь персональный страшный суд происходит, так сказать, не отходя от кассы. Была идея о том, что Кондуктор – это просто монстр с гипнотическими способностями, который сразу подавляет волю, но работает не персонально, а по площадям. Это тоже было по-своему логично, но не объясняло, как и зачем он и выходит на охоту.

– Кондуктора даже Блокадники опасаются, – заключил каперанг. – А уж круче Блокадников у нас никого нет.

Я решил поддержать разговор о мутантах и вспомнил про ту стаю, которую мы встретили сразу по приземлении: – Собаки у вас странные. Стайные…

– Погодите, товарищ, – каперанг оживился, как-то нехорошо он оживился и тут же кликнул другого офицера: – Губайловский, они видели собак. – Точно? Прямо здесь видели? Далеко от входа?

Я отвечал, что в двух шагах, но меня всё равно попросили показать на карте. Я показал, и оба офицера нахмурились.

– Значит, они стали переходить через мост. Дайте, мы мам объясним. Видите ли, товарищ, это так называемые павловские собаки. Была легенда, мы полагаем, что это только легенда, которая рассказывает о том, что в Институте физиологии имени Павлова жили экспериментальные собаки… – Музейные, – вмешался тот, кого называли Губайловский. Это был морской офицер, только в меньших чинах, с аккуратной бородкой. – И вот после Катастрофы…

Я уже понял, что в этом городе называют Катастрофой то, что мы называли Катаклизмом, – тоже, впрочем, никогда не употребляя слов "война" или "нападение".

– И вот после Катастрофы эти собаки разбрелись по Петроградской стороне и живут теперь несколькими стаями. Сама по себе стая бродячих собак – это уже неприятно, но обнаружилось, что у них общие условные рефлексы. То есть не общее сознание, а именно общее рефлекторное поведение. Когда вы контактировали со стаей, не было ли каких громких звуков, не стреляли ли вы? Я ответил, что нет.

– Это вас и спасло. Дело в том, что по разрозненной информации, которой мы располагаем, при резком звуке – скрежете или автоматной очереди у этих собак просыпается аппетит. То есть они лезут напролом и бросаются на одну цель, что попала в поле зрения стаи. Их можно убивать, косить автоматными очередями – всё без толку. Этот рефлекс оказывается сильнее инстинкта самосохранения. Почему он коллективный, совершенно непонятно. Да и в том, что это собаки из Института физиологии, я тоже очень сомневаюсь. Но название павловских собак укрепилось за ними очень давно, и ничего тут не поделаешь. Но павловские собаки – это ничто по сравнению с тем, что рассказывают про Чёрного Пса. – Очередная легенда?

– Ничего себе легенда. То есть, конечно, легенда, но очень давняя. Поговаривают, что живёт где-то Чёрный Пёс Петербург. Пёс Петербург очень странное существо – габариты его в разных описаниях колеблются от размера обыкновенной собаки до небольшой лошади. Я думаю, что давняя легенда наложилась на реального мутанта, может быть, даже и не пса вовсе. В общем, это не стайное, в отличие от павловских собак, животное, но очень умное. – Ну так жрёт, стало быть? – - Жрёт. – Значит, как у всех, никакой мистики. – Мистики вообще в мире нет. Но Пёс Петербург опасен даже на расстоянии, когда на кого-то падает его тень. Согласно легенде, когда тень этого пса, которого ещё называли Всемпсампёс, падала на дом, то и дом приходил в запустение и люди в нём чахли. Остряки говорят, что не тень падала, а это такой эвфемизм того, что Чёрный Пёс Петербург метил дом, попросту задирал ногу, но острить по этому поводу у нас Всех отучили. Что-то подобное происходит и сейчас – мы сначала думали, что это просто мощное излучение, разрушающее клетки, а потом решили не умножать смыслов. Вон на "Автово" даже водяную лошадь видели, что это обсуждать, Всё равно мы отсюда не видим, что там на самом деле. – Водяную лошадь? Бегемота?! А что там на "Автово"?

– На "Автово" сумасшедший дом. Или был сумасшедший дом – но с этой станцией вовсе ничего до конца не поймёшь. Только перед "Автово" ещё и "Кировский завод", а там есть "Кировская бригада", с которой не шути. Они безо всяких псов порвут, как Тузик грелку.

Губайловский довольно толково рассказывал мне, как и что устроено в подземном Петербурге. А были в нём несколько подземных городов и десятки автономно живущих станций.

Гигантский город был под Смольным с ответвлениями в сторону Большого дома и огромных подземных убежищ. Был торговый город на Сенной-Садовой, довольно бестолковый, – это в терминологии Губайловского звучало как непонятно кем и нечётко управляемый. Был полувоенный город на "Площади Восстания" на базе бункеров и штаба МЧС и был технократический город на "Техноложке".

Весь этот подземный мир был почти как московский – так, да не так. Немного другие здесь были порядки, несколько другая интонация. Лексические различия: катастрофа и катаклизм, поребрик и бордюр, булка и батон – все эти нюансы никуда не делись. Только понимать, что они существуют, было некому. Москвичей в этом городе давно не видали.

Губайловский, впрочем, говорил, что экспедиции в Москву регулярно отправлялись, да ни одна не вернулась. Люди с "Техноложки" построили передатчик с антенной на поверхности, но случился локальный конфликт, передатчик пожгли, и снова всё остановилось. Логика жизни подталкивала два города к контакту, да только он отодвигался, будто злой рок довлел над расстоянием, что их разделяло.

Впрочем, была и смешная история – на юге, кажется в "Купчино", возникла утопическая коммуна, которая, используя старую технику, стала рыть тоннель в направлении Москвы. Это был проект почище сталинских планов переустройства географии, и чем он закончился, Губайловский не знал, – связь с утопистами прервалась. Возможно, их постигла участь всех утопических коммун.

Появился Математик со своим оруженосцем и долго совещался с начальством. О чём-то они там договорились, но не ведомо, о чём. Потом Математика перепоручили уже известному мне Губайловскому. Начальник подсунул ему раскрытый гроссбух, в котором была воспроизведена записка. Я, пользуясь тем, что меня никто не отгонял, прочитал текст через плечо Рубайловского. Это был телефон какой-то Лены, адрес, несколько непонятных слов, видимо, относившихся к какому-то Ваське.

Кажется, Математик был похож на меня – он тоже искал кого-то, очень для себя важного. Может быть, это сестра? Или мать? А Васька – брат?

Губайловский улыбнулся мне, видимо, я забылся и задал последний вопрос вслух.

– Добраться по тоннелям через центр у вас не получится. Максимум, куда вы дойдёте, так это до "Чернышевской". В центре там у нас вооруженное противостояние. Стыдно сказать, почти война. Вам придётся добраться до "Горьковской", что там сейчас, я не знаю. Её долго ремонтировали, и вряд ли там вам помогут, но попробуйте. Тогда доберётесь до "Невского" и "Гостинки", а оттуда дойдёте куда-нибудь. Скорее всего, там и обнаружите концы вашей Мены. Копию карты мы вам сделаем.

Губайловский поправил форменный галстук, задумался, а потом, видимо, сдержавшись, ничего не сказал. Но всё же военврачи обещали нам помочь, судя по всему, у них был какой-то интерес, который сочетался с интересом Математика. Да впрочем, откуда мне знать? Мы с Владимиром Павловичем могли только гадать о механизме, в котором крутились эти шестерёнки. Нас несло по земле, и пока мы были живы. А уж у меня-то была своя цель, о которой я старался не болтать. О ней догадывался только Владимир Павлович, да и ему болтать было не с руки.

Мы прожили на станции три дня, и я подружился с Губайновским. Мы стали на ты, и я большую часть времени проводил в его лаборатории.

– Слушай, а вот что за засада со свиньями? – как-то спросил я его.

– Засада очень простая. Мы изучали дельта-мутации и удивились тому, что происходит со свиньями, они начинают поступать коллективно. Они и раньше-то были животными очень умными и к тому же социальными, а тут мы начали обнаруживать у них коллективное мышление. У нас есть один биолог, так он и вовсе считает, что дельта-мутации – его штука, которая останавливает восхождение по ступеням чволюции, и начинается спуск. То есть идет не эволюция,

– а инволюция, и животные, в том числе и человек, деградируют. Нормальный такой завиральный вывод, но вот у свиного зародыша видны зачатки пяти пальцев, и голова с лицом у эмбриона точь-в-точь совпадают с лицом обезьяны. – И что, свиньи превратились в людей?

– Скорее, люди в результате ураганной инволюции превратились в свиней, – возразил Губайловский. – Мы на всякий случай свернули работы по мутациям свиней. Не надо этого, не стоит будоражить народ. Не говоря уж о том, что мы пытались ураганными, или, как вы говорите, дельта-мутациями приспособить людей к выживанию в экстремальных условиях: при повышенной радиации, в местах локальных пятен химического заражения, при плохой воде и пище. Что-то стало получаться, да только цена неимоверно высока. Мне кажется, некоторых монстров мы наделали именно тогда. – Что, прям наделали? И Кондуктора вашего? – Кондуктора! Да ну тебя на хрен.