Путевые знаки - Владимир Березин

Я совершенно не понимал, что это за код двести. Вот "груз двести" я знал, что такое, но надеялся на то, что ко мне ми слова можно будет применить нескоро. Нужно подождать, решил я, и всё прояснится.

Действительно, трубка ожила и довольно громко, так что шло слышно нам, сказала, наконец: – Что? Кто говорит?

Говорит Москва, – сказал терпеливо Математик. – Код двести.

Трубка замолчала, но по всему было понятно, что человек на той стороне провода изрядно обалдел. Потом собеседник Математика пришёл в себя и попросил назвать количество единиц. Я клянусь, он так и сказал: "Назовите количество единиц". Если бы не нервное напряжение, я бы расхохотался от этой детской игры. – Четыре единицы, – невозмутимо ответил Математик.

– Тридцатиминутная готовность, – отозвалась трубка, щёлкнула и отключилась.

Мы вернулись за Владимиром Павловичем и нашим барахлом и начали спускаться вниз по металлической лестнице, набив себе при этом довольно много синяков этими дурацкими ящиками.

Наконец вентшахта кончилась, и, пройдя уже по горизонтали между двумя огромными вентиляторами, мы очутились перед небольшой гермодверью.

Нам открыли, и мы тут же оказались на прицеле у караула. Охрана тут была не чета московской – три довольно чистеньких матроса уткнули автоматы нам в живот. Человек во флотской форме, но уже с мичманскими погонами сказал негромко: – Старший группы ко мне, остальные – на месте.

Математик вышел вперёд, был обыскан и изучен какими-то приборами, в одном из которых я узнал дозиметр, а другой так и остался загадкой. Математик ответил на какие-то. неслышные нам вопросы, был, видимо, признан годным и пропущен. Потом настала и наша очередь.

Станция "Площадь Победы" лежала перед нами, и я чувствовал себя Колумбом, достигшим Америки. Ну ладно, сбавил я, одним из членов Колумбова экипажа. Однако я знал, что много лет назад этого берега достиг мой отец, и надеялся его найти. Я не очень в это верил головой и, скорее, верил сердцем.

Мы прошли вторую зону контроля, и путь нам преградил офицер. Причём не просто офицер, а капитан третьего ранга. Форма у него была старенькая и, как я заметил, самопальная – то есть здесь шили себе мундиры сами, а не пользовались старыми запасами. Видать, много было тут этих военнослужащих бесконечного особого периода.

Кап-три поднял руку, на которой была красная повязка ажурного: – Только с оружием в санитарную зону нельзя. – То есть как?

– У нас тут госпиталь, и на территорию госпиталя с оружием нельзя. Оружие вы можете сдать в камеру хранения.

Мы покрутили головами – весомости словам кап-три придавали два матроса с автоматами наперевес, и у меня было подозрение, что это только те, что вышли на свет. А из тёмных углов в нас целят куда больше.

– Есть сдать оружие, – вдруг наигранно весело сказал Математик.

Мы пошли в камеру хранения, которая оказалась чем-то вроде гардероба. Только гардеробщик был в форме – угрюмый мужик в пятнистой форме.

Я чуть не засмеялся, когда он действительно внёс наши имена в книгу и выдал пластиковые номерки с тиснением, у меня было предчувствие, что на них будет выдавлено что-то вроде "Театр юного зрителя", но там оказалась непонятная аббревиатура ВМА.

Наши стволы встали в ружейную пирамиду, и за ними захлопнулась металлическая дверь. Кап-три сменился с поста и повёл нас к начальнику охраны. Нас вели довольно долго. И я успел обнаружить, что станция эта огромная, с рационально использованными тупиками и помещениями, с аккуратными надписями и названиями, написанными под трафарет тем самым шрифтом, который бывает только у военных.

И ещё меня удивил специфический медицинский запах. Этот запах приходил не из тоннеля, он пришёл из детства. Что-то пробуждали в памяти эти запахи "Площади Ленина" – поликлинику, очередь к врачу. Разгадка была проста – станцией управляли не просто военные, а военные медики.

Меня всё больше и больше радовала эта станция. В моём детстве военных принято было ругать за тупость, а тут я видел оборотную сторону внешне бессмысленных действий. Вот, к примеру, те же номерки: ты получил этот кусок пластмассы в руку и вспомнил о другой жизни, жизни до Катаклизма. И вот ты ощутил, что есть пространство, где поддерживается порядок, где есть правила, а не анархия драки всех против всех в обесточенном тоннеле.

Нас представили какому-то начальству. Оно, чтобы не терять лица, не стало нас расспрашивать. Всех москвичей поместили в карантинный бокс и придирчиво осмотрели.

Там я впервые увидел электронные измерители степени мутации, которые в просторечии звались "мутометры", а ещё больше подивился тому, что у Математика оказался точно такой же. Только у военных медиков это были большие коробки в зелёных, несколько облезших корпусах, а у Математика гладкий изящный прибор в чёрном пластике.

Впрочем, мы оказались достойными доверия, хотя нас и допросил контрразведчик – больше для формы, чем подозревая в нас врагов. После этого мы расположились в боксе за станцией и устроили себе лежбища из наших собственных ящиков. Так получилось, что Математик и Мирзо сразу сбежали куда-то по своим делам, перетирая что-то с местным начальством, а мы с Владимиром Павловичем отдувались за всех.

Серьёзные военврачи расспрашивали нас, как своих пациентов, только не о болях и недомоганиях, а о жизни в Москве.

Оказалось, что мы не первые, кто добрался до северной столицы, но именно на "Площадь Ленина" последний москвич попал лет пятнадцать назад.

Я почувствовал странное доверие к этим приютившим пас людям, и действительно рассказывал про московское Метро подробно и долго. При этих разговорах я заметил за Собой странное желание приукрасить нашу жизнь, выставить москвичей в выгодном свете, будто и не было у нас войн и бессмысленных убийств. И даже мои рассказы о мутантах – выходили какими-то чересчур весёлыми. Про нас прут, а мы крепчаем, как говорил начальник станции "Сокол", когда на станциях Ганзы начали кампанию против свинины, чтобы сбить цену.

Наконец мы притомились окончательно и уснули точно в соответствии с внутренним армейским распорядком. На второй день повторилось ровно то же самое, а наши хозяева так и не появились. Одно хорошо, предусмотрительный Математик выдал нам массу полезных вещей на обмен. Теперь я понял, зачем все эти ящики, которые мы тащили: Математик, как запасливый купец, оплачивал экспедицию полезными вещами. А в качестве полезных вещей выступали патроны, таблетки и ещё бог весть что.

Мы были похожи на туземцев, которые собрали проданные белыми колонизаторами бусы, зеркала и ножи и начали снова впаривать их купцам в качестве платы теперь уже за их гостеприимство.

Я разговорился с одним военврачом, капитаном первого ранга, что занимался защитой "Площади Победы" от биологической опасности, то есть от мутантов с поверхности.

Меня заинтересовало удивительно доходчивое объяснение, отчего возникали дельта-мутации. Военврач говорил, что в какой-то момент программа развития сбоит, и живое существо превращается в один из тех видов, которые он должен пройти в утробе матери. Поэтому птица превращается в своего предшественника – протоптицу. Поэтому и возникает похожее на птеродактилей отродье. А вот человек, который должен был внутри матери пройти стадии букашки, рыбы, зверька, обезьяны и чего-то там ещё, вдруг срывается с одной из этих стадий в сторону.

Правда, это не объясняло других дельта-мутаций. Вот появление у нас Библиотекарей или Кондуктора в Петербурге. Я впервые слышал о каком-то Кондукторе и навострил уши. Оказалось, что Кондуктором прозвали странного мутанта, который по внешности был похож на кондуктора. Был он существом совершенно не изученным, и никто, к примеру, не знал, действительно ли он носит на голове фуражку, или это просто такая странная форма головы. Собственно, прозвище Кондуктор это существо получило и за внешний вид, и за то, что появлялось оно неожиданно, из ничего.

Не было никаких примет, по которым можно было предсказать появление Кондуктора, ни одной, кроме того, что ты вылез на поверхность. Ты вылез на поверхность, а стало быть, живёшь без билета.

Кто-то видел, как Кондуктор подходит к своей жертве, и даже на большом расстоянии, а свидетельств людей, что находились на малом расстоянии, просто не было, так вот, даже на большом расстоянии человек начинал ощущать отчаяние и панический страх. Причём это был страх перед каким-то страшным и неотвратимым наказанием. Выжившие говорили, что в этот момент они много и обильно потели, мгновенно теряя несколько килограммов веса.

Я сразу вспомнил свои сны, ставшие для меня второй реальностью, и то, что одежда на мне после этих трипов была такая, что прямо выжимай.

Итак, тех, к кому подходил Кондуктор, после этого вовсе никто не видел, а исчезновение тел порождало совсем трагические слухи. Причём трагичность мешалась с глуповатыми народными верованиями. В частности, говорили, что Кондуктор – это просто смерть, которую теперь обострённо воспринимают на поверхности, и что теперь персональный страшный суд происходит, так сказать, не отходя от кассы. Была идея о том, что Кондуктор – это просто монстр с гипнотическими способностями, который сразу подавляет волю, но работает не персонально, а по площадям. Это тоже было по-своему логично, но не объясняло, как и зачем он и выходит на охоту.