До свидания, Сима - Станислав Буркин

— Они в жизни не попадут в нас с такого расстояния! — закричал Рум, но тут же один из наших взвизгнул и повалился в воду. Следующий шлепнулся молча на дно баржи, получив пулю в голову.

— Проклятье! — закричал Рум, когда пуля оцарапала ему ребра.

— Давайте сюда грузовик! — приказал он.

Пока мы добирались до другого берега, убили еще семь человек. А к тому времени, когда нам удалось взвалить тяжеленный куб на грузовик, нас уже оставалось всего трое. Рум то и дело палил по чекистам на берегу, чтобы они не вздумали обходить озеро. Те стреляли откуда-то с густо поросших склонов, и мы не всегда слышали их выстрелы. Гораздо чаще раздавался свист пуль, которые щелкали о грузовик или попадали в одного из наших раненых соратников. Возможности тащить их с собой у нас не было, поэтому мы вскочили на грузовик и поехали прочь от кровавого Красного озера. Мы с дядюшкой Румом сидели в кузове, а третий беглый каторжник по прозвищу Серый вел грузовик специально проторенными нами колеями для отхода через лесистое ущелье на случай опасности.

Часа через два мы выкатились на пыльную извилистую дорогу и устремились на станцию Приисковая, чтобы разделить добычу, сесть на поезд и уехать из Забайкалья навсегда.

Была глубокая ночь, когда мы с потушенными фарами добрались по извилистой как змея дороге до желанной станции. Там мы завернули в тихий заводской двор, добыли телегу для ящика и бросили верную машину среди куч битого кирпича в глухом переулке.

— Да, Ба, вот это история, — вздохнул я с удовольствием и спросил: — Что же вы сделали с ящиком?

— А вот слушай. Мы были так измучены и голодны, что решили пробраться в горняцкую столовую, подкрепиться чем бог пошлет и поискать инструментов для взлома нашего ящика.

— Ну что ж, — сказал дядюшка Рум, когда мы пробрались через окно в кухню, — теперь пора и червяка заморить. А много их там было на дне, не правда ли?

— Ящиков? — мрачно спросил Серый.

Руки у него дрожали, весь лоб покрылся маленькими капельками пота. Он никак не мог восстановить дыхание после переноса ящика из телеги в столовую.

— Япошек, дурень, — мрачно загоготал предводитель. — Да и рыбы что надо, — продолжал посмеиваться поверивший в свою удачу Рум.

На кухне, как назло, все было прибрано, вымыто и попрятано по кладовым.

— Даже сухарей нам не оставили, — вздохнула я, проверяя хлебные ящики.

Но вдруг я наткнулась на маленькую кастрюльку с отбитой по краям эмалью и выведенным на боку красным инвентарным номером. В ней было штук тридцать поджаренных на сале котлет. Вот это была удача! Мы, едва веря своему небывалому счастью, набросились на эту кастрюльку и опустошили ее в момент.

Ах, что это были за котлеты! Никогда в жизни ни до, ни после я не ела таких чудесных котлет.

— Ну что ж, — вытирая пальцы о грудь, пресыщенным голосом сказал Рум, — настало время делить нашу добычу поровну. Я как главный организатор возьму себе половину, а вы с моей женой поделите все остальное.

— Слишком много шику для одной парочки, — прошипел Серый и достал из-за пояса наган. — Достаточно для вас будет котлет.

— Да ты что, салажонок, — покатился от хохота Рум. — Да ты же и вскрыть его сам не сможешь.

— Боюсь, этим буду заниматься не я, — мрачно сказал предатель и выстрелил в потолок.

— Ты что, сукин ты сын! — рявкнул Рум. — Хочешь, чтобы нас накрыли вместе с ящиком?

— Не петушись, Румул, — сказала я мужу. — Этот иуда только и хочет, чтобы сюда нагрянули.

— А ты права, — прищурился на Серого Рум. — Эта крыса нас давно подсиживает.

— Хорош болтать, — прервал его Серый, — а то, я гляжу, ты вот-вот расплачешься.

— Ты тоже не унывай, — огрызнулся Рум.

Не успел он это договорить, как с улицы раздался голос из громкоговорителя. Нам сообщили, что столовая окружена, и приказывали выходить с поднятыми руками. Едва Серый отвел взгляд в сторону окна, как Румул схватил столовый нож и метнул его прямо в сердце Серому. Тот рыкнул, пошатнулся и выстрелил.

В следующее мгновение Серый повалился навзничь, а Рума я успела подхватить под руку:

— Что с тобой?

— Ничего страшного, — сказал мой героический муж, прикрывая рукой рану в животе, и добавил: — Вот что, старуха, давай вскроем ящик, возьмем, сколько сможем унести, и попробуем отсюда выбраться.

— Но как нам взломать ящик? — воскликнула я. — Я уже не говорю о том, как нам отсюда теперь выбраться…

— Положись на дядюшку Рума, — улыбнулся раненый. — Ты что, забыла, что у меня все всегда продумано.

Лицо у него искривилось от боли, и он зажмурился.

— Там, в моем мешке, — указал на рюкзак муж, — лежит несколько шашек взрывчатки. Возьми одну и взорви этот сейф ко всем чертям. Может быть, деньги и пострадают, но нам все равно не унести всего.

— Хорошо, Рум, я сделаю, как ты сказал, — пообещала я и принялась за работу.

Через десять минут страшный взрыв потряс здание. В столовой вылетели окна, посыпалась посуда из шкафов, повсюду раскатились кастрюли и миски.

Когда страшный гром и звон стихли, мы, откашливаясь и отплевываясь, поползли через едкий дым к ящику.

— Что это за труха? — жалобно простонал Рум, вытаскивая какую-то цветастую солому из развороченного динамитом ящика.

Он был в ярости, когда понял, что мы охотились за изрезанными заводским способом купюрами, изъятыми государством из оборота.

Мне стало его так нестерпимо жаль, что я даже всплакнула.

— Теперь у нас нет средств даже, чтобы выбраться из этой дыры, — стонал Рум, истекая кровью. — А! — махнул он рукой. — Не жалко. Все равно жизнь никчемная.

— Постой-ка! — вдруг опомнилась я. — Мы ведь в заводской столовой. Здесь наверняка есть касса, в которой завалялась для нас пара рублей.

— Ах ты моя прелесть, — простонал добрый мой муж, все более бледнея и теряя силы.

Я вскочила и подбежала к громоздкой металлической кассе с железными шляпками кнопок и хромированной рукояткой для привода расчетного механизма в действие. Блестящая такая была рукояточка.

— Касса закрыта, и, похоже, — взволнованно сказала я мужу, — она еще прочнее, чем наш ящик.

— Тебе придется ее взорвать, — прохрипел бедняга Румул, истекавший на полу кровью.

Я оттащила Рума подальше, заново проделала всю операцию с толовыми шашками, запалила фитиль и побежала в укрытие. В ушах у нас еще гудело от предыдущего взрыва. Мы обнялись, прижались друг к другу и так встретили этот очередной и уже последний в нашей совместной жизни взрыв. Взметнулось огнистое пламя, разлетелось и посыпалось все, что еще не успело разлететься и посыпаться прежде. Даже потолок частично обрушился. О, это было поистине потрясающее зрелище! Удар был такой силы, что кассовый аппарат разорвало вдребезги.

Тогда-то и снесло моему милому полчерепа проклятой рукояткой. Ай да дядюшка Рум, — покачала головой довольная воспоминаниями бабушка. — Ай да было времечко.

— Тебя что, так и не сцапали? — спросил я.

— Не тут-то было, — сердито посмотрела на меня старушка. — Полтора года я провела в колонии строгого режима за кражу котлет и соучастие в вооруженном грабеже фабричной столовой. Правда, я еще легко отделалась, так как прокурору не удалось собрать все доказательства против меня касательно Красного озера.

— Так ты, получается, у нас преступница?

— Нет, что ты. Но я побывала замужем за настоящим старателем, браконьером и кладоискателем. Ай да времечко было! Особенно если учесть, что второй мой муж был профессором филологии романо-германского отделения…

Ну скажите, у меня ненормальная бабушка или мне просто так кажется, что в старости они все такие безумные?

Немного отвлекшись, я оставил ее и пошел бесцельно слоняться по комнатам. Последние дни я часто вот так просто перехожу из комнаты в комнату. Конечно, забавно было послушать про то, как первому бабушкиному мужу оторвало голову. Но, честно говоря, я слышал эту историю раз пятнадцать и каждый раз по-разному. Так что я мог слушать ее еще раз пятнадцать и каждый раз словно заново. Но сейчас я уже немного устал и предпочитал бродить по дому в одиночестве.

Когда я оставался один, то мысли о Серафиме набрасывались на меня, как чекисты из бабушкиных воспоминаний. Помню, как Сима ревела после телефонного разговора. Я понятия не имею, с кем она тогда говорила и о чем. Разговор был, казалось, спокойный. Она стояла в передней, прислонившись спиной к стене, одной рукой держала трубку, а другой чиркала ручкой по бумажкам на телефонной полочке. Я подумал, что это очень серьезный разговор. Потому что она не дурачилась, как обычно, и не подергивалась от смеха. Она не всегда смеялась, когда ей было действительно смешно. Это было частью создаваемого ею образа. Все мы так иногда смеемся неискренне. Но не все мы прекрасны и не всем нам это простят. В этот раз она не хихикала, а стояла задумчиво и кого-то рассеянно слушала, соглашалась, поддакивала, что-то обещала, поднимая лицо и закатывая глаза, вздыхала. Потом, когда закончила говорить, осталась угрюмо стоять, прислонившись к стене. Она кусала пряди волос и о чем-то долго думала. Потом ушла на кухню и там разревелась.