Обратный счет - Марина Зосимкина

В предсмертной записке, которую оставила Шевчук, она признается, что в приватных беседах с пациентками советовала им не просто лаять в ухо ничего не подозревающей выходящей из-за угла девахе, а воздействовать физически, иными словами — наносить жертве раны, пустяшные, но внезапно. И затем развивала мысль далее, намекая, что при умерщвлении «донора» выброс жизненной силы будет громаден и настолько мощен, что «акцептора» ждет моментальное омоложение чуть не на двадцать лет с постоянной положительной динамикой. При этом Шевчук усиленно подчеркивала, что без специальной методики, которой владеет только она сама, и без определенных медитационных формул, которые, опять же, известны только ей одной, все это будет вульгарным убийством, которое оздоровительного эффекта не даст, а лишь испортит биографию, и рекомендовала удерживаться в рамочках и довольствоваться малыми «уколами».

Непонятно, была ли это глупость метрессы, болезненное тщеславие или ее накрыло весеннее обострение, но, кажется, кое-кто из ее пациенток наживку заглотил, и ритуальное убийство все же произошло. По непонятному совпадению в день самоубийства Шевчук, только несколькими часами раньше, была убита молодая девушка без видимых мотивов и причин. Нашлись свидетели, которые видели, как некая особа в бесформенной одежде появилась из прохода между домами, где впоследствии и был обнаружен труп, выбежала во двор, а затем сняла с себя дождевик и больничные бахилы и все это тут же сунула в мусорный контейнер. И моментально с места событий смылась. Эти предметы в контейнере впоследствии были обнаружены. Как выяснилось, они были со следами крови жертвы. И, по словам все тех же свидетелей, суетилась возле контейнера «нервная пенсионерка». Когда она стаскивала с себя свой «защитный костюм», капюшон пальто съехал ей на затылок. Но об этом немного позже.

Итак, с самоубийством психологини все ясно и понятно. Это действительно самоубийство. Встала на стульчик, просунула голову в петлю, потом стул оттолкнула ногами. Вписывается в привычную картину как способ, так и мотив. Записку предсмертную, опять же, на принтере своем распечатала и не поленилась все подробно объяснить, спасибо ей огромное за это от лица их отделения полиции. Но не по этому поводу пришел беспокоить гражданку Кирееву оперуполномоченный лейтенант Кутузов. А вот по какому.

Дело в том, что к той предсмертной записке, видимо в качестве бонуса органам внутренних дел, покойная Шевчук Галина Васильевна прикрепила список своих пациенток, а также их отчеты, то есть, где, когда и какое конкретно «домашнее задание» дамы выполняли. Обнаружились некие совпадения по прошлым инцидентам. В течение января-февраля было зафиксировано несколько немотивированных хулиганских нападений на улице, а конкретно, был случай, когда студентке в подворотне плеснули в лицо соляную кислоту, был инцидент с попыткой удушения в подъезде жилого дома, тоже студентки, а еще одной потерпевшей, продавцу-кассиру из «Макдоналдса», пытались резать лицо, однако все это не складывалось в общую картину. Конечно, в отделениях удивлялись, что хулиганят именно старухи, но это были разные старухи, и происшествия случались в разных концах города. Теперь после этого самоубийства все похожие дела подняли и пытаются как-то объединить.

В списках пациенток Галины Шевчук имеется и Инесса Николаевна Киреева.

— И это точно родственница вашего мужа, а не ее полная тезка. Мы проверили рабочий компьютер покойной Шевчук, в базу вбиты и прочие анкетные данные, — подвел черту опер Кутузов.

— Ну и что? — спросила с вызовом Надежда, хотя примерно что-то такое она и ожидала услышать. — Она не имеет права посещать оздоровительные тренинги? Или вы имеете что-то на нее? Она тоже кого-то облила купоросом?

— Да нет, не облила. Впрочем, не знаю, может и обливала кого-то. Я же вам объяснил, что произошло убийство. Колотая рана в сердце была нанесена девушке, которая по документам… ну, это неважно. Короче, нам удалось выяснить кое-какие подробности данного преступления. Так вот, во-вторых, на месте убийства обнаружен рекламный буклет того самого «Центра».

— А во-первых? — спросила лейтенанта полиции Надежда, уже предчувствуя гадость.

— А во-первых, я же говорил, есть два свидетеля, которые видели убийцу. Правда издалека и в свете фонарей, но тем не менее оба с уверенностью показали, что это рослая пожилая женщина с черными, вероятно, окрашенными в черный цвет волосами.

— Таких по Москве тысячи, — уже не очень уверенно проговорила Надя.

— Точно, — легко согласился опер. — Осталось убедиться, что у вашей родственницы есть алиби, и я вас оставлю в покое. Поздно уже. Я вообще-то ненадолго планировал.

— А как я могу помочь с ее алиби? Мы редко встречаемся, и я совершенно ничего не знаю о ее жизни.

— Отнюдь, — оживился опер, — Подозреваемая Киреева.

Надежда вздрогнула.

— Подозреваемая гражданка Киреева уверяет, что вчера вечером приезжала к вам и гостила довольно долго. Вы это можете подтвердить, гражданка Киреева?

Надежда несколько запуталась в «гражданках Киреевых», и механически кивнула, соглашаясь.

— И во сколько это было, можете уточнить? — продолжал работать опер.

— Конечно. В половине восьмого она была уже здесь. Это могут подтвердить соседи через стенку. У Инессы Николаевны голос очень. пронзительный. Кстати, мы по телефону с ней еще разговаривали до того, как ей приехать. Это алиби?

— Не совсем, — задумчиво проговорил лейтенант.

— Почему? На какое, собственно, время ей алиби нужно?

— Убийство девушки произошло около семи часов вечера. Чисто гипотетически ваша родственница могла зарезать потерпевшую и потом приехать к вам пить чай.

— Глупости. Мы же с ней по телефону в это время говорили. Я в семь вечера как раз от мужа пришла, он у меня сейчас в больнице.

— А звонила она вам откуда?

— Из дома, конечно. А какое это имеет значение?

Опер завис, соображая.

— Иными словами, за тридцать минут ей удалось добраться к вам с улицы Плещеева? Она же на Плещеева живет, так?

Надя молчала. Помедлив ответила:

— Возможно, я ошиблась со временем. Возможно, я пришла домой раньше. Вчера был такой суматошный день…

— Так это же легко проверить! — с деланным добродушием воскликнул лейтенант. — Ваш мобильничек можно?

— А она мне, кажется, на домашний звонила. — замялась Надежда. — И сунула я куда-то мобильник.

— Гражданка Киреева, — сдвинул брови лейтенант, — сумочку свою проверьте. Или это мне проделать?

Надежда со вздохом приподнялась со стула и отправилась в прихожую. Опер потащился за ней. Вот зараза.

— Ну вот, — произнес он удовлетворенно, понажимав на кнопочки ее «Нокии», — вот он этот звоночек, видите? В девятнадцать ноль семь она вам позвонила. Алиби, значит, отсутствует.

Лейтенант остался доволен разговором.

И вот Надежда — нет. Сидит теперь в супружеской спальне и не может собрать мысли в кучку.

Вляпалась, выходит, Инка, доигралась. «Зато теперь она будет молодеть, — со злой иронией подумала Надежда, — неуклонно и с положительной динамикой. Получается, что не вляпалась она вовсе, а добилась своего».

Глава девятая

Приоткрыл дверь спальни и просунул голову Андрей.

— Приветик, ма. А кто это к нам приходил? А есть чего пожевать?

— Котлетки будешь? Иди, мой руки.

— Зачем это? — привычно дурачился Андрюха.

Надя устало улыбнулась. Вспомнила его маленького. Крошечного, только из роддома. Орущего и беспомощного. И себя, беспомощную и чуть не плачущую. Она ничего не умела с этими младенцами. И мамы не было рядом. И никого. Усталость и недосып тогда были не самым страшным ужасом. Настоящим ужасом был беспомощный и орущий Андрейка. Как пеленать, как купать, как все остальное? И когда? И как все успеть?

На второй день этого кошмара в квартиру без звонка ввалилась Инесса. Сразу же отобрала телефонную трубку, в которую пустоголовые подружки грузили ее вопросами о том, много ли у нее появилось растяжек на пузе и попе и когда она теперь сможет выбраться в парикмахерскую. Потом велела дать грудь сыну, пожрать самой, быстро сцедиться, лечь поспать хотя бы на час.

Разбудила, накормила, велела дать сыну грудь. И так три дня. Всего-навсего три дня. Одновременно изводя упреками, что взяла эти дни за свой счет. Зудела, что могла бы провести их получше. Но — стирала и гладила пеленки, ругалась по телефону с Кириллом, добиваясь, чтобы тот пришел с работы вовремя и по дороге купил молока и картошки, сама ходила за молоком и картошкой, а потом учила Надю постригать младенцу ногти и чистить от козявок нос.

Если бы не те три волонтерских дня, что было бы с Надей? Не погибла бы, конечно. Но все же, что с ней тогда было бы? Потом она узнала случайно, что бездетная Инесса всю премудрость общения с новорожденными выудила из книг, а что-то и от теток из техбюро, с которыми вместе работала, а что-то от соседок по дому, в котором жила. Зачем ей это было нужно? Может, надеялась, что самой когда-то пригодится? А вот Надя не обеспокоилась ни прочитать, ни разузнать, хотя времени для этого у нее было аж восемь месяцев с хвостиком.