Джио + Джой и три французские курицы (ЛП) - Холл Элли

Мы вдвоем едва помещаемся внутри и находимся так близко, что я не могу не вдыхать ее сладкий и мятный аромат, аромат леденцов. Чувствуя необычайную теплоту, показываю ей ящик с фартуками, полотенцами для посуды и другими предметами. Она медленно моргает, то переводя взгляд на меня, то отводя его, словно девушка боится смотреть на меня слишком долго.

— Я возьму один из этих. — Джой достает фартук, но шнурок цепляется за металлическую направляющую ящика.

В маленьком пространстве наши руки соприкасаются, и мы несколько раз натыкаемся друг на друга, пока не распутываем его. Учащение моего пульса превращается в почти постоянную дрожь внутри меня.

Джой как будто задерживает дыхание. А может быть, это я. Мы оба? Возможно, в этой комнате не осталось воздуха.

Неуверенно, как подросток, впервые влюбившийся в девушку, я показываю ей, где можно найти различные принадлежности для пополнения запасов, включая салфетки и соломинки.

— А стаканчики? — Ее голос дрожит.

Когда она поворачивает голову на несколько градусов, чтобы посмотреть мне в лицо, я оказываюсь в нескольких сантиметрах от ее рта.

Она тяжело сглатывает.

Я опускаю взгляд к ее губам.

Время могло бы сейчас остановиться, мог бы наступить конец света, а я бы с радостью остался в этой кладовке с Джой.

Ее взгляд затуманивается, как будто мы во сне. Ее рот слегка приоткрывается.

Затем кто-то начинает спускаться по лестнице вниз, крича о задержке важного заказа. Это Бруно, он ищет Томми.

Все еще как в тумане, я смутно припоминаю ее вопрос. Жестикулируя над головой, я говорю:

— Стаканчики… — Но от топота длинные прозрачные пластиковые рукава стаканчиков качаются. Прежде чем успеваю остановить лавину, они падают нам на головы. Я поднимаю руки, чтобы защитить нас, когда они проносятся над головой Джой, и это движение еще больше сближает нас. Наши губы соприкасаются.

Да, время действительно остановилось. Мир, каким я его знаю, закончился.

Мой рот задерживается на ее губах на долгое мгновение. Ее губы остаются прижатыми к моим. Есть легкое осознание, пульсация, как будто мы оба не уверены, продолжать ли нам или отстраниться друг от друга.

Невозможно отрицать искру, которая зажглась между нами, тепло и химию. Я чувствую себя подростком, который пробрался в кладовую со своей первой возлюбленной.

— Дыши. — Мой шепот прерывистый.

— Ты напоминаешь себе или мне? — спрашивает Джой.

— Обоим.

Снова нахожу ее губы своими, но это скорее нежный шепот поцелуя, чем поцелуй страсти.

Кто-то снова топает по лестнице. Словно выведенная из транса, Джой издает хныканье, переходящее в шокированный вскрик, и отскакивает назад, проплывая сквозь рукава пенопластовых стаканчиков, которые рухнули на нас.

Она прижимает руку ко рту.

— Этого не было. Это была случайность, клянусь, — тихо говорит она.

— Упс, — выдыхаю я, не зная, как расценивать ее реакцию.

— Упс, — повторяет она и быстро мотает головой, словно пытаясь избавиться от какой-то мысли. — Ты под запретом. Этого не было.

В груди тяжелеет, словно на нее давит настоящий груз снега, а не легкий пенопласт.

Мы вываливаемся из кладовки, щеки красные, глаза дикие. Мне хочется смеяться. Джой выглядит так, будто хочет заплакать… или спрятаться.

— Прости меня. Я не хотела… — Она размахивает руками. — Как я уже и сказала, это была случайность. Очевидно. Не беспокойся.

— Точно. Случайность, — выдыхаю я. Потеряв свою обычную развязность, я медленно отступаю назад, прежде чем сделать что-то, о чем могу пожалеть.

Мы молчим несколько долгих мгновений, пока пополняем запасы. Затем я показываю ей, как чистить кофемашину, и приношу каждому по содовой.

— Похоже, ты быстро учишься.

Она зажимает нижнюю губу между зубами. И конечно же, все, о чем я могу думать, это о том, какими мягкими и в то же время неистовыми они были под моими всего несколько мгновений назад.

Как будто мы только что не целовались, она говорит:

— Фрэнки, наверное, не помнит этого, но я работала в «Вива Пицца» одним летом в старших классах. — Она держит соломинку для газировки между губами.

Ее губы! Черт, наверное, мне стоит принять холодный душ. Облиться полностью. Обретаю голос, но он немного дрожит, как будто мне снова тринадцать лет и я разговариваю со своей первой возлюбленной.

— Да ладно! Ты там работала? У них была лучшая пицца с артишоками, азиаго, козьим сыром и пармезаном.

— Я никогда в жизни не ела артишоки, пока не испортила заказ. Мой босс был таким грубияном. Я не хотел нарываться на неприятности, поэтому съела её. О чем ни разу не пожалела.

Поворачиваюсь и просматриваю меню.

— Так, посмотрим. В «Пауло» есть артишоки. Возможно, тебе понравится. Или вот «Джио». Скажи, что ты любишь пикантные колбаски. — Я задеваю ее локоть своим.

Она отодвигается на несколько сантиметров и избегает смотреть на меня.

— Никогда не пробовала.

— Ты многое упускаешь.

Глядя на меня сквозь ресницы, она спрашивает:

— Серьезно?

Не могу понять, говорим ли мы о все еще пицце или уже о чем-то другом…

Обычно в такой момент я бы сказал что-нибудь нежное и кокетливое, но слова застревают у меня в горле, поэтому бормочу что-то глупое о соломинках, прежде чем показать Джой остальную часть ресторана, пообещав, что завтра проведу для нее экспресс-курс по пирогам Мерили, так как вечерний ажиотаж приближается… как и буря чувств, с которыми я не знаю, что делать.

Следующие несколько часов проходят как в тумане: мы с Джой работаем за прилавком. Нико бегает между кухней, столовой и посудомоечной машиной. Мама работает за кассовым аппаратом. Папа, как обычно, наблюдает и складывает коробки. В какой-то момент кто-то переключает радио на рождественскую станцию, в общем вечер пролетает незаметно.

Трудно сосредоточиться, когда Джой заставляет мою голову кружиться, из-за вопросов, которые, кажется, плавают в ее прекрасных глазах и из-за маленьких намеков на ее истинную личность, которые она показывает, когда общается с кем-то, кроме меня.

Как будто Фрэнки загрязнила ее сознание рассказами о моих романах, настроив девушку против меня, или, может быть, она просто стесняется.

Когда, наконец, ажиотаж стихает, я показываю Джой заключительную часть работы. Отрываю упаковку пластиковых крышек от стаканчиков. Щеки девушки розовеют, ее взгляд перебегает с моего лица на руки.

Отвлекаюсь на то, что это может означать, и крышки вылетают из упаковки, как из пушки, и разлетаются повсюду — напоминание о лавине из стаканчиков и случайном поцелуе в кладовке.

Мы оба наклоняемся, чтобы поднять их, и сталкиваемся головами.

Я вскакиваю и тянусь к Джой, нежно прижимая руку к ее спине.

— Прости. Ты в порядке? Эта все моя огромная голова…

Она потирает лоб, а потом смеется.

— У тебя не такая уж огромная голова. Это был просто маленький любовный шлепок.

Я поднимаю брови.

Девушка сжимает губы и смотрит в пол, щеки заливаются краской.

— Ну, знаешь, я ведь Джей Лав.

Я хихикаю.

— Мы вышьем на твоем фартуке твое имя поп-звезды.

Любовь. Это слово застряло у меня в горле.

Я помогаю Джой подняться на ноги, и по какой-то причине меня охватывает радостное возбуждение, когда приходит моя мама пожелать ей спокойной ночи.

— Джой, я так рада была снова тебя видеть.

— Взаимно, миссис Коста.

Мама целует ее в обе щеки.

— Марко, ты ведь помнишь Джой?

Папа кивает.

— Лучшую подругу Фрэнки? Конечно. Она архитектор. — Он говорит с гордостью и начинает что-то рассказывать о здании на Восточной Шестнадцатой улице, но мама прерывает его.

— Мы так рады, что ты здесь, bella10. — Она поворачивается ко мне. — Джио, почему ни одна из тех девушек, которых ты приводил домой, не могла быть похожа на нашу Джой? Хорошо, что ты не связал себя узами брака с той, которая не хотела детей. Как ее звали? А потом была та, которая не хотела разговаривать с твоими братьями и сестрой.