Пелевин и поколение пустоты - Сергей Полотовский

При любых делениях на белых и красных, прогрессистов и консерваторов Чапаев долго оставался и, пожалуй, остается общим достоянием. Чапаев – он и в песне «Гулял по Уралу Чапаев-герой», исполняемой Краснознаменным ансамблем песни и пляски Советской Армии, он и в компьютерной игре «Петька и Василий Иванович спасают галактику». Ведущий кинокритик позднесоветского и раннепостсоветского времени Сергей Добротворский в 1986-м создал группу параллельного кино «Че-паев». Не «Фас-биндер», не «Кура-сава», а именно «Че-паев».

К концу советской власти было ясно, что открываются возможности для работы с отжившими кодами, которые при этом какое-то время еще будут в ходу. В начале – середине 1990-х старый миф о Чапаеве взывал к перекодировке. И попал в руки к молодому Пелевину.

Из жизни российских мистиков

В начале девяностых Пелевин редактировал пятитомник Кастанеды в переводе Василия Максимова (см. «Что может лампочка» и «Деньги»). Книга готовилась к публикации в издательстве «Миф». По результатам работы над комментариями возникла идея составить антологию русской и советской андеграундной эзотерической литературы. Как вспоминает Сергей Москалев, для этого Пелевин решил объехать всех людей, которые что-то значили в этом движении.

Он поехал в Киев к Владимиру Данченко, автору «№ 20. Блеск и нищета магов, или Инструкция по технике безопасности при работе с Витей А.». В Петербург, где познакомился с Сергеем Рокамболем – автором концептуальной акции «Ситуация с флейтами». И под Выборг – к самому автору перевода Василию Максимову, трудившемуся там лесником (см. «Уринотерапия»).

Вернувшись, Пелевин, однако, так и не написал антологию эзотерической литературы. Набранный материал стал романом «Чапаев и Пустота».

«Чапаев – это Василий Павлович Максимов, Котовский – Сергей Рокамболь, Анка – жена Рокамболя Аня Николаева, Володин – интеллигент с лицом басмача – это я, – считает Москалев. – А Петр Пустота – это он сам, Витя, который с этими людьми общается… Разговоры там как в бане. Всякие объяснения мироздания при помощи луковицы… А так ведь все и было, дядя Вася так и объяснял, как Василий Иваныч Петьке на картошке. Для нас была важна идея, что всю эзотерику можно “показать на картошке”».

Сопоставим эти слова со «Словарем эзотерического сленга» Москалева:

«Часто Писателя заносило, и ему говорили: “Не можешь показать на картошке – вопрос снимается”. Он даже написал роман на эту тему, чтобы разобраться с путаницей в голове. Роман получился местами гениальный и смешной, но в книге он очень многое напутал еще сильнее, чем было запутано до него»[11].

Излишне говорить, что Писатель для эзотерического круга – это, конечно, Пелевин, как Командором для Катаева был Маяковский. В интервью Москалев формулирует картофельную аналогию еще проще: «Как только он начинал гнать “Мы есть, нас нету, нам кажется…”, ему говорили “Витя, кончай нести пургу, объясни на картошке”».

Впрочем, образы, вероятнее всего, собирательные и прямые аналогии не совсем точны. Тем более что на право называться прототипами героев пелевинского «Чапаева» претендовали и другие люди, свидетельство о чем содержится, например, в «Хрониках российской Саньясы» удивительного человека Владислава Лебедько, академика странных академий, психолога, мага, эзотерика.

Эта книга была издана в 1999 году издательством «Тема», имела подзаголовок «Из жизни российских мистиков 1960-х – 1990-х» и описывала людей, «прошедших по лезвию бритвы между КГБ и психбольницами, между фанатизмом и отчаянным разгильдяйством», как сообщала аннотация. В ней утверждается, что Котовский был списан с мистика Григория Попандопуло. Там же на роль «настоящего» Володина претендует активный член эзотерического сообщества Владимир Третьяков. Вот что написано у Лебедько:

«В: – Вот эта ситуация, когда Володин с бандитами едят у костра грибочки, – из “Чапаева…”, – это из реальных событий? Володин с вас написан?

Т: – Как-то П-н давал мне эти странички, когда еще их не публиковал; я их почитал – ну да, хорошо; но там ведь всякое было, – чего там только не было на этой базе, когда мы грибы жрали!

Один раз мы с П-ным нажрались грибов так, что П-н вышел из Васиного дома на четвереньках, укусил грозную собаку овчарку так, что она забилась в будку, потом пошел в другой домик, лег спать и всю ночь толкал кого-то. Потом утром проснулся – он, оказывается, с другой грозной овчаркой спал»[12].

Позволим читателю самому сделать вывод, кто подразумевался под обозначением П-н.

Танка Пушкина

Роман начинается с традиционной для литературы XIX века «рамки». Мол, старая рукопись была найдена там-то и там-то, а мы лишь решили издать любопытную находку. В этой зачинной мистификации цитируется некая «танка»:

И мрачный год, в который пало столькоОтважных, добрых и прекрасных жертв,Едва оставил память о себеВ какой-нибудь простой пастушьей песне.

Танка, как не устает напоминать нам Большая Советская энциклопедия, – «один из древних жанров японской поэзии. Изящное нерифмованное пятистишие, состоящее из 31 слога: 5 + 7 + 5 + 7 + 7; чаще всего пейзажная и любовная лирика, стихи о разлуке, бренности жизни, придворные славословия».

По размеру приведенный отрывок явно не танка, а просто-напросто ямб. Однако эта ложная атрибуция сразу задает настроение роману, построенному на принципе смещения исторической оси.

«Чапаев и Пустота» – альтернативный дао популярных героев. Если проглотить пушкинское авторство пелевинской стилизации, потом уже легко согласиться с парадоксальным философом Чапаевым и соблазнительной эмансипе Анной.

По сюжету молодой поэт-декадент Петр Пустота, сбежав из революционного Петербурга от потенциальных неприятностей с властями, встречает на Тверском бульваре старого товарища фон Эрнена, который собирается сдать его обратно в ЧК. В короткой схватке Пустота убивает фон Эрнена, завладевает огромной банкой кокаина и по законам ситуационной комедии попадает в распоряжение красного командира Чапаева, усача и философа.

Во всех нечетных главах десятиглавного романа действие происходит в 1919 году, где при помощи наставников – Чапаева, Котовского, барона Юнгерна – молодой Пустота постигает тайны мироустройства. А во всех четных – в середине 1990-х, по большей части в психлечебнице.

Там пациентам снятся удивительные сны – продукты реакции больного рассудка и массовой культуры того, недавнего для нас времени: Шварценеггер спасает героиню мыльной оперы просто Марию, а бандиты постигают смысл совести как философской категории, пародийно сниженный русский человек сталкивается с японским культурным кодом во всей его поэтической красе. Японская глава особенно полюбилась критику Александру Генису, который вообще назвал «Чапаева и Пустоту» «первым дзен-буддийским романом»[13].

В финале седьмой части возникают «тени во мгле» – напоминание о Платоновой пещере, пожалуй, самом известном в широких кругах образе философии Платона из диалога «Государство». Мы находимся в полутемной пещере своего сознания, наблюдаем танцы теней на стене, противоположной входу, к которому мы сидим спиной, и принимаем это за подлинный мир. А мир-то, во всем своем многообразии красок, – снаружи, но нам неведом.

Глупо было бы попрекать Пелевина злоупотреблением старой платонической метафорой, раз весь «Чапаев» задумывался как иллюстрация к философским построениям позднесоветских-раннероссийских эзотериков (впоследствии автор еще будет возвращаться к античному наследию – например, в «Empire “V”»).

А сами сидим внутри полого шара, стены которого оклеены этими фотографиями. Этот полый шар и есть наш мир, из которого мы никуда не можем выйти при всем желании. Все фотографии вместе образуют картину мира, который, как мы верим, находится снаружи.

Это все литература для продвинутых подростков.

Своим успехом роман обязан в том числе тому, что смог угодить разнообразной публике, предлагая каждому его собственное развлечение. Конечно, сама идея срифмовать девяностые – время перелома – с периодом других социальных трансмутаций – Гражданской войной – оказалась крайне плодотворной. Причем именно на этом материале впервые ярко проявилась способность Пелевина выдавать афористичные формулировки, которые цепляли многих и уходили в народ.

Наконец, для знатоков литературы в романе были спрятаны скрытые стилизации. Тут и стихи Демьяна Бедного, и «Роман с кокаином» Михаила Агеева, и главный современник чапаевских приключений Владимир Набоков, приветы которому Пелевин не перестает слать до сих пор (см. «Владимир Владимирович»).

Роман «Чапаев и Пустота» помог Пелевину прорваться к широчайшей аудитории. Несмотря на большие тиражи его первых книг и журнальных публикаций, читающая Россия по-настоящему узнала и признала писателя только после «Чапаева». В фольклор вошла вложенная в уста Чапаева фраза «Вот вам моя командирская зарука». Многие называют дзен-истерн первым прочитанным произведением Пелевина.