Добывайки (сборник) - Мэри Нортон

– Не копайся, Арриэтта, садись за стол, если ты уже вымыла руки! – воскликнула Хомили. – О чём ты замечталась?

Арриэтта пододвинула к столу катушку и медленно опустилась на неё. Она смотрела, как мать берётся за носик чайника, – это всегда был интересный момент. Более толстый конец пера находился внутри чайника, и, перед тем как наливать, надо было слегка дёрнуть на себя носик – тогда он крепко закупоривал отверстие и вода не проливалась на стол. Если вода всё же просачивалась наружу, надо было дёрнуть перо посильнее и чуть-чуть повернуть.

– Ну, – сказала Хомили, осторожно наливая кипяток в чашки, – расскажи нам, что ты видела.

– Она не так уж много видела, – сказал Под, отрезая ломтик варёного каштана, чтобы есть с ним креветку.

– Она не видела украшений над камином?

– Нет, мы не заходили в кабинет.

– А как же промокательная бумага, которую я просила?

– Я её не принёс.

– Хорошенькое дело… – начала Хомили.

– Хорошенькое или нет, – сказал Под, методично пережёвывая каштан, – а только у меня были мурашки. Да ещё какие!

– Что это такое? – спросила Арриэтта. – Что за мурашки?

– На затылке и в пальцах, – сказала Хомили. – Отец чувствует их, когда… – она понизила голос, – когда кто-нибудь поблизости есть.

– О!.. – произнесла Арриэтта и съёжилась.

– Вот потому-то я и повёл её скорее домой, – сказал Под.

– А там был кто-нибудь? – встревоженно спросила Хомили.

Под сунул в рот большой кусок креветки.

– Наверное, был, хотя я никого не видел.

Хомили перегнулась через стол.

– А у тебя были мурашки, дочка?

Арриэтта вздрогнула.

– Ах! – воскликнула она. – Разве они у нас у всех есть?

– Да, только в разных местах, – ответила Хомили. – У меня они начинаются у лодыжек и ползут до колен. У моей матушки начинались под подбородком и охватывали всю шею…

– …И завязывались сзади бантом, – вставил Под с набитым ртом.

– Ну какой ты, право, – запротестовала Хомили. – Это же факт. Нечего смеяться. У всех Гонгов так. Вроде воротника, – говорила она.

– Жаль, что он её на задушил, – сказал Под.

– Ах, Под, Под, будь справедлив, у неё были свои хорошие стороны.

– Стороны! – воскликнул Под. – Да с какой стороны ни смотри, хорошего там видно не было.

Арриэтта облизнула губы и перевела тревожный взгляд с отца на мать.

– У меня не было никаких мурашек, – сказала она.

– Ну, – отозвалась Хомили, – может, это была ложная тревога.

– Нет-нет, не лож… – начала Арриэтта, но, увидев внимательный материнский взгляд, запнулась, – я хочу сказать, раз у папы они были… А вдруг у меня их вообще не будет?

– Ты ещё маленькая, – сказала Хомили. – Всё в своё время. И мурашки тоже у тебя появятся. Становись под скатом на кухне, когда миссис Драйвер разгребает уголь в плите. Стань на табурет или что-нибудь другое, чтобы быть поближе к потолку. Увидишь, как они по тебе поползут… Всё дело в практике.

После чая, когда Под взялся за сапожную колодку, а Хомили за мытьё посуды, Арриэтта бросилась к дневнику. «Я открою его, – подумала она, дрожа от нетерпения, – на любом месте». Дневник раскрылся на девятом и десятом июля. «Поспешишь – людей насмешишь» – гласила надпись за девятое число. А наверху следующей страницы она прочитала: «Куй железо, пока горячо». Эту страничку Арриэтта и вырвала. Перевернув её, она прочитала изречение, относящееся к одиннадцатому числу: «Нет розы без шипов». «Нет, – подумала она, – уж лучше десятое: «Куй железо, пока горячо». И, зачеркнув последнюю свою запись («Мама не в духе…»), она написала под ней:

Дорогой дядя Хендрири, надеюсь, у тебя всё в порядке, и у братцев тоже всё в порядке, и у тёти Люпи. У нас всё в порядке, и я уже учусь добывать. Твоя любящая племянница Арриэтта Курант.

Напиши, пожалуйста, мне письмо на обратной стороне бумажки».

– Что ты делаешь, Арриэтта? – окликнула её из кухни Хомили.

– Пишу дневник.

– А! – коротко отозвалась Хомили.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила Арриэтта.

– Успеется, – ответила Хомили.

Арриэтта сложила письмо и аккуратно засунула его между страниц «Географического справочника Мальчика-с-пальчика», а в дневнике записала: «Ходила добывать. Написала д. X. Разговаривала с М.». После чего села у очага и, уставившись в огонь, принялась думать…

Глава двенадцатая

Но одно дело было написать письмо и совсем другое – засунуть его под дверной коврик. В течение нескольких дней Пода нельзя было уговорить подняться наверх, он с головой ушёл в ежегодную генеральную уборку кладовых – чинил перегородки, мастерил новые полки. Обычно Арриэтта очень любила эти весенние чистки, когда они разбирали свои запасы, извлекали на свет полузабытые сокровища и находили новое применение старым вещам. Она с наслаждением перебирала лоскутки шёлка, разрозненные лайковые перчатки, огрызки карандашей, ржавые лезвия, шпильки и иголки, высохшие винные ягоды, орешки фундук, покрытые белым налётом кусочки шоколада и ярко-красные палочки сургуча. Однажды Под смастерил ей щётку для волос из зубной щётки, а Хомили сшила шаровары из двух пальцев от шерстяной перчатки, «чтобы могла ходить утром гулять». Там были десятки трубочек цветного шёлка, и катушек с бумажными нитками, и маленьких клубочков шерсти всех цветов, металлические перья для ручек, которые Хомили использовала как совки для муки, и огромное количество бутылочных пробок.

Но на этот раз Арриэтта нетерпеливо бродила вокруг и – когда только могла – подходила к решётке посмотреть, не появился ли мальчик. Она теперь всегда держала письмо при себе, засунув под кофточку, и листок уже обтрепался по краям. Один раз мальчик пробежал мимо; она видела его ноги в шерстяных чулках; он издавал горлом звуки, похожие на пыхтенье какой-то машины, и, завернув за угол, испустил пронзительное «у-у-у-у-у-у!.. у-у!..» (паровозный гудок, как он потом ей объяснил), поэтому и не услышал, как она его позвала. Как-то вечером Арриэтта выскользнула из дома и прокралась к первым воротам, но, как она ни раскачивалась на булавке, отстегнуть её не смогла.

Каждый раз, подметая столовую, Хомили ворчала по поводу промокашки.

– Я понимаю, что надо забираться на стул и на портьеры, – говорила она Поду, – но сколько времени уйдёт, чтобы добыть с секретера кусок промокашки? Четверть часа, не больше, особенно если ты прихватишь шляпную булавку с тесьмой… Поглядеть на наш пол, так можно подумать, что мы живём в мышиной норе. Никто не может упрекнуть меня, что я чересчур запасливая хозяйка, – продолжала Хомили. – Где уж мне, не из такой я семьи, но я люблю, чтобы в доме было уютно.

И вот на четвёртый день Под сдался. Он положил молоток (молоточек-язычок от электрического звонка) и сказал Арриэтте:

– Пошли…

Как она рада была увидеть наконец кабинет – дверь, к счастью, стояла настежь, – как интересно, усевшись на толстом ковре посреди комнаты, рассматривать камин, и каминную доску, и знаменитые украшения над ней – все эти полочки, и колонки с капителями, и пилястры, и фронтоны! «Так вот где они жили, – подумала Арриэтта, – эти любители удовольствий, весёлые и гордые, которые ни с кем не водили знакомства!» Она представила себе Надкаминных – женщин с осиными талиями и взбитыми волосами, как носили при короле Эдуарде, – представила, как беззаботно скользили они вниз по пилястрам, смеющиеся, лёгкие, проворные, как любовались собой во вделанное над камином зеркало, где отражались нарядные табакерки, и гранёные графины, и полки с книгами, и стол, покрытый плюшевой скатертью. Она видела в воображении Надкаминных мужчин – светловолосых, с длинными усами и нервными тонкими пальцами. Они курили, и пили вино, и рассказывали друг другу остроумные истории. Значит, Хомили никогда не приглашали к ним наверх! Бедняжка Хомили с длинным носом и всегда растрёпанными волосами… Они бы взглянули на неё холодно своими улыбающимися глазами, подумала Арриэтта, усмехнулись и, напевая про себя, отвернулись бы в другую сторону. Они ели только то, что подавали на завтрак: гренки, яйца, сыр, колбасу и хрустящий поджаренный бекон, – пили крошечными глоточками кофе и чай. «Где они сейчас? – подумала Арриэтта. – Куда могли переселиться такие существа?..»

Под подкинул булавку так, что она вонзилась в мягкое сиденье стула, и в тот же миг уже поднимался по ножке, откинувшись всем телом назад и перебирая тесьму руками. Затем, вытянув булавку из сиденья, вновь кинул её, как дротик, высоко над головой в собранную складками ткань портьеры. «Пора!» – подумала Арриэтта и, нащупав под кофточкой драгоценное письмо, выскользнула из комнаты. В холле оказалось темнее, чем в первый раз, потому что дверь была закрыта, и когда Арриэтта бежала к коврику для ног, сердце громко билось у неё в груди. Коврик был тяжёлый, но она подняла один угол и подпихнула туда письмо ногой. «Ну, вот!» – сказала она и огляделась. Вокруг были одни тени. Тени и громкое тиканье часов. Она поглядела через огромную равнину пола туда, где вдалеке поднималась ввысь огромная лестница. «Ещё один мир поверх этого мира, – подумала она, – мир над миром». И её пронизала дрожь.