Родео Лиды Карякиной - Людмила Сабинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юрик опустил голову, так что помпон с макушки свесился ему на лоб. Молчал.
— Он не для ребят, он для себя приберег! — закричали вокруг. — Лидия Леонидовна, он для себя и пряники приберег!
— Вот как, — протянула Лида. — Значит, все дети будут чай пить без конфет и без пряников. Один только наш Юрик — с конфетами да с пряниками. Придется Юрика посадить за отдельный стол, а то ему тесно, сладости положить некуда.
Ребята засмеялись.
— Юрик, Юрик, — пропищала какая-то пигалица, — а ты конфеты раздели на всех! Вместе сидеть ведь веселее.
— Это мои конфеты, — уперся Юрик.
— Пускай он лучше отдельно сидит, — зашумели ребята. — Он всегда толкается.
— Он толкается, он сегодня Митю повалил! Митя самый маленький, а Юрик у нас самый сильный.
— Я самый сильный, — хвастанул Юрик.
— Вот как. Ну-ка подойди сюда поближе, самый сильный, — приказала Лида.
Юрик подошел.
— Вон сколько у тебя конфет. Объешься, заболеешь, пожалуй… Скажи-ка, Юрик, а что, если к нам в группу поступит новенький и он окажется еще сильнее, чем ты? Хорошо тебе будет?
Юрик молчал.
— А что будет, ребята, если все люди так начнут: сильный бьет слабого, а слабый ищет кого-нибудь еще послабее, чтобы повалить?
— А я знаю, что будет, — снова пропищала малышка, — все люди сразу в милицию попадут.
— В тюрьму! — закричали ребята.
— И конфеты у Юрика обязательно кто-нибудь отнимет! Сильнее который.
— Да, нехорошо получится, — подтвердила Лида. — А как ты, Юрик, думаешь, правильно ты поступаешь или нет?
— Я не знаю, — проворчал Юрик.
— Он знает, он знает, только не хочет говорить, — зашумели вокруг.
— Нет, правильно ты поступаешь, Юрик? Скажи, — настойчиво требовала Лида, — ты бьешь слабых, конфеты все себе присвоил, справедливо это или нет?.. Скажи, ты сам-то себе нравишься?..
Ребята вокруг затихли, ждали, что скажет Юрик.
Наконец он поднял голову, и кисточка на шапке заняла правильную позицию — повисла на затылке.
— А я конфеты на всех разделю. Я слабых защищать буду.
И мальчик полез в карман за конфетами.
— Молодец. Сейчас не надо, перед чаем раздашь. Ну, идите, играйте…
Мы вошли в садик. Лида уже перематывала шарф какому-то малышу, стряхивала с пальтишка снег.
— Наше почтение! — Мы разом приподняли шапки. — Войти можно?
— А-а, «клиенты» явились. Ну, присаживайтесь, — пригласила она.
Мы уселись на скамейку.
— Лид, а мы думали, ты в парикмахерской… — начал я.
— Какое там в парикмахерской! Закрыли… Целый квартал на слом идет, разве не знаете? Ну, я и рада. Устроилась вот. Интереснее.
Мы с Дельфином молчали. Лидка чертила что-то детской лопаткой на рыхлом снегу.
— Вот так, — добавила она…
— Как с конфетами-то распорядилась, — улыбнулся Дельфин. — Неприятностей не будет, а? Конфеты-то все-таки родительские.
— Благодарят пускай, что спасла ребенка от засорения желудка, сказала Лида. — Нанесут, будто здесь голодные.
— Возьмет этот Юрик да нажалуется, — предположил я.
— Что же делать. Вполне возможно. — Она вздохнула. — Такова наша педагогическая работа. Иду на риск.
— Так. Лидия Леонидовна — педагог! — поддел Витька.
— Пока что всего-навсего младшая няня.
Дельфин продолжал улыбаться, и лицо у него было, по-моему, самое идиотское.
— Значит, ничего работенка? Нравится?
Она помолчала.
— Ага… Здесь, по крайней мере, можно что-то сделать существенное. По крайней мере, не зря трудишься…
— Понимаю. Ну и как, результаты налицо? — спросил я.
— Еще бы! Но, по правде говоря, недурно бы поработать в яслях. Ведь воспитывать человека надо с самого раннего возраста. А то уже перевоспитывать приходится.
— Все ясно. Ну, не будем больше мешать…
— Алла! Алла! — вскочила с места Лида. — Вылезай сейчас же из сугроба! Ерохин Коля!.. Оставь Аллу в покое!
Она пошла разнимать ребятишек.
Кто-то быстро шагал мимо ограды. Остановился.
— Гляди, Вить, никак Горяев… Андрей! Заходи сюда! — окликнул я.
— А-а!.. Вы! А я гляжу, здорово как: сетка стальная, на ней листья. Красные, со снежком. Глядятся здорово. Надо зтюдик сделать…
— Как дела, маэстро архитектор? — спросил я.
— Ничего пока. На изо-кружке был, бегу вот к дому…
И тут он заметил Лиду среди ребятишек.
— Батюшки! Неужели Карякина?! — взвыл Горяев. — Теперь уже в детсаду! Ну, родео, право слово — родео.
— Заткнись, лучше покажи рисуночки, — сказал Дельфин.
Горяев присел рядом с нами, с готовностью раскрыл свой альбом… На первой странице был карандашный рисунок — церковь…
— Церковь Покрова на Нерли, — пояснил Горяев. — Летом ездил, смотрел. Красотища! В двенадцатом веке построили.
— Да ну! Неужели в двенадцатом?..
Мы с интересом перелистывали альбом. Здорово все же рисует Андрей. Позавидуешь. Просто талант, ничего не скажешь. Там были разные пейзажи: реки, поля, рощи летом и осенью. И обязательно с каким-нибудь зданием в центре или сбоку. Сразу поймешь, что рисовал архитектор. Призвание налицо.
— Это церковь на берегу Клязьмы… Вот, кажется, и все.
Он перевернул лист, и тут мы увидели совсем другой рисунок. Карикатуру. Во всю страницу нарисована была лошадь. Встала на дыбы, беснуется. Морда оскалена, задние копыта — наотлет, передними машет. А на крупе кое-как держится… Лида Карякина. Ноги врозь, руками цепляется, глаза выпучены от ужаса — вот-вот слетит. Лидка получилась очень похоже. На брюхе лошади надпись: «Работа». Внизу название картины: «Родео Лиды Карякиной».
— А это, как видите… — пустился объяснять Горяев.
Дельфин спокойно протянул руку:
— Давай сюда!
Он выхватил лист, сложил его вдвое и порвал на мелкие кусочки.
Мы все трое переглянулись.
Лидка разобралась с ребятишками и уже подходила к нам.
— Вас понял, — сказал Андрей и захлопнул альбом.