Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том II - Яков Иванович Бутович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Д.С. Щербинский был сыном генерал-лейтенанта С.Ф. Щербинского, бывшего начальника 20-го округа военных поселений южной России и начальника штаба резервной кавалерии. Он родился в 1835 году в городе Вознесенске, где, как известно, во времена Николая I была сосредоточена резервная кавалерия. Первоначальное образование Д.С. Щербинский получил в Одессе, в Ришельевском лицее, после которого был зачислен в Михайловское артиллерийское училище. После блестящего окончания курса в училище он был выпущен в гвардейскую конную артиллерию, где прослужил восемь лет, а затем, из-за слабого здоровья, вышел в отставку и навсегда поселился в своем имении Николаевке Ананьевского уезда Херсонской губернии. Обладая очень большими средствами, Д.С. Щербинский жил широко, но был образцовым хозяином и увеличил свое состояние. Сельское хозяйство было его стихией, и он не довольствовался ведением одной Николаевки, но арендовал еще знаменитую Кантакузовку под Вознесенском, одно из самых больших имений в губернии. Щербинский имел большой вес в губернии и в течение многих лет занимал выборные и почетные должности в земстве. Это был мягкий и гуманный человек, а потому его очень любили местные крестьяне, для которых он сделал немало. Летом он постоянно жил в Николаевке, а зимой – в Одессе, где у него был собственный дом. В Швейцарии ему принадлежала вилла, но он редко ездил за границу. Умер Щербинский в 1897 году в родной Николаевке, где и был похоронен.
Как человек разумный и дельный, к тому же располагавший большими средствами, он не жалел денег на покупку первоклассного материала для конного завода. В то время на юге завод Терещенко был лучшим, и Щербинский решил купить лошадей именно там. В 1892 году он приобрел у Терещенко пять рысаков: Разлуку, Ратмира, Червонского-Огонька, Славную и Милую. Заговорив об этой покупке, я должен исправить неточность, допущенную в четвертом номере «Журнала коннозаводства» за 1896 год. В этом издании в имени Червонского-Огонька вместо дефиса между двумя словами поставлена запятая, в итоге из одной лошади – Червонского-Огонька – сделано две: Червонский и Огонёк. Но это к слову. В 1892 году Щербинский купил в Дубровском заводе восемь заводских маток: Бездну, Буйную 2-ю, Довольную, Догоняиху, Похвальную, Работницу, Рабыню и Тревожную. У Ф.А. Свечина им были куплены две кобылы – Пилка и Победа, дочери коробьинского Красика. Двух кобыл он приобрел у княгини М.М. Голицыной – Бирюзу и Измену. Таким образом, всего было приобретено семнадцать заводских маток. Щербинский шел верной дорогой, ибо сразу же купил целую группу кобыл, притом в лучших заводах России. О том, что представлял тогда собой терещенковский завод, известно. Завод М.М. Голицыной еще не пережил своей славы, и лошади этого завода ценились на вес золота. Свечин имел в своем заводском составе выставочных кобыл и придавал особое значение экстерьеру. К такому исключительному по своей ценности заводскому материалу Щербинский купил в качестве производителей Ратмира завода Терещенко, Ваньку-Каина М.М. Голицыной и голицынского же Золотистого у Суручана, а также тулиновского Боевого и Правильного, сына Правнука, то есть представителя бычковских линий. Собрав завод, Щербинский пригласил наездника, молодых кобыл взял в тренировку, чтобы после окончания призовой карьеры пустить их в завод. Из всей этой группы лучше других побежали кобылы завода Терещенко, а Разлука стала резвейшей на юге России. Вот как удачно собрал свой завод Д.С. Щербинский.
Казалось бы, завод, основанный на таком материале, должен процветать и стать известным в России, но случилось иное: завод этот не только ничего не произвел, но в короткий срок погиб от недосмотра, бескормицы вследствие воровства кормов и прочих беспорядков. Вот как это случилось. Д.С. Щербинский не успел увидеть результаты своего подбора, так как, купив лошадей в 1892 году, скончался в 1897-м. В это время некоторые кобылы, в том числе Разлука, только что поступили в завод. Наследником Щербинского стал его племянник, в то время еще несовершеннолетний. Опекуном его был назначен брат покойного Н.С. Щербинский, который не любил лошадей, не любил хозяйство и безвыездно жил в городе. При нем в какие-нибудь семь-восемь лет завод погиб. Лучших лошадей раскупили колонисты, много маток пало. Старик-управляющий по секрету сообщил мне, что Н.С. Щербинский умышленно погубил завод, боясь, что его сын, будущий наследник Николаевки, увлечется лошадьми и затем разорится на этой дорогой охоте. Я имел уже случай указать, что таково было мнение многих помещиков-южан, а потому Н.С. Щербинский не составлял исключения. Кроме того, он хорошо знал своего сына – пустого, легкомысленного и увлекающегося человека, которого надо было крепко держать в руках. Впрочем, предусмотрительность старика Щербинского не спасла его сына: тот прокутил все свое громадное состояние.
Собравшись в Николаевку, я был уверен, что найду завод в полном порядке. От ближайшей железнодорожной станции до Николаевки было только шестьдесят верст! Приехав на станцию, я узнал, что нельзя нанять ни экипажа, ни шарабана, ни брички, и пришлось ехать, вернее, трястись в простом крестьянском фургоне на паре довольно жалких лошадей. Кто не ездил в таких фургонах, не представляет себе, что это за пытка! Однако охота пуще неволи. Я приехал увидеть Разлуку, а потому, если бы даже пришлось идти пешком, не отказался бы от цели своего путешествия.
Носильщик уложил мой небольшой багаж, и мы тронулись в путь. К счастью, дороги в Херсонской губернии ровные, как стол, идеальные, иначе бы я не выдержал этого кошмарного пути. Поначалу все шло хорошо: лошади бежали сносно, я не чувствовал боли ни в боках, ни в спине и мирно беседовал со своим возницей. Вскоре, впрочем, говорить с ним стало не о чем, и я задумался. Думал я, конечно, о лошадях и заводе Терещенко, о Бережливом, к которому с детства питал безграничную любовь. Меня живо интересовало, что представляла собой Разлука, какова она по формам, в типе ли Бережливого, можно ли будет ее купить.
Прошло часа полтора. «Надо покормить, – неожиданно обратился ко мне возница. – Двадцать верст уже проехали, а то пристанут». И он выразительно показал кнутом на своих лошадей. «Ну что ж, покормим», – согласился я. Возница взял немного в сторону от дороги, распряг лошадей, спутал их и пустил пастись. Сам залез под фургон и сейчас же захрапел. Прошел час, возница мой все спал. Тогда я его разбудил, и он не спеша запряг своих коней. Мы двинулись дальше. Осеннее солнце начало так пригревать, что я снял гимнастерку. Лошади довольно медленно, но ровно тащились вперед, и мы делали верст
