Французские лирики Xix и Xx веков - Бенедикт Лившиц

АНРИ де-РЕНЬЕ

ЭПИТАФИЯ

Я умер. Я навек смежил глаза свои.Вчерашний Прокл и ваш насельник, Клазомены,Сегодня — только тень, всего лишь пепел тленный,Без дома, родины, без близких, без семьи.Ужель настал черед испить и мне струиЛетейских вод? Но кровь уж покидает вены.Цветок Ионии, в пятнадцать лет надменныйУзнав расцвет, увял средь вешней колеи.Прощай, мой город! В путь я отправляюсь темный,Из всех своих богатств одной лишь драхмой скромнойЗапасшись, чтоб внести за переправу мзду,Довольный, что и там в сверкающем металлеЯ оттиск лебедя прекрасного найду,Недостающего реке людской печали.

ПЛЕННЫЙ ШАХ

Я — шах, но все мои владенья в этом мире —Листок, где нарисован я.Они, как видите, увы, едва ли ширеНа много, чем ладонь моя.Я, любовавшийся денницей золотоюС террас двухсот моих дворцов,Куда бы я ни шел, влачивший за собоюТолпу угодливых льстецов,Отныне обречен томиться в заточеньи,Замкнут навеки в книжный лист,Где рамкой окружил мое изображеньеИранский миниатюрист.Но не смутит меня, не знающего страхаНи пред судьбой, враждебной мне.Ни пред убийственным бесстрастием Аллаха,Изгнанье в дальней стороне,Пока бумажных стен своей темницы теснойЯ — благородный властелин,И, в мой тюрбан вкраплен, горит звездой чудеснойНа шелке пурпурный рубин;Пока гарцую я на жеребце кауром,И сокол в пестром клобучке,Нахохлившись, застыл в оцепененьи хмуром,Как прежде, на моей руке;Пока кривой кинжал, в тугие вложен ножны,За поясом моим торчит;Пока к индийскому седлу, мой друг надежный,Еще подвешен круглый щит;Пока, видениям доверившись спокойным,Я проезжаю свежий луг,И всходит в небесах над кипарисом стройнымЛуны упавший навзничь лук;Пока, с моим конем коня пуская в ногу,Подруга нежная мояВ ночном безмолвии внимает всю дорогуПечальным трелям соловьяИ, высказать свою любовь не смея прямо,Слегка склоняется ко мне,Строфу Саади иль Омара ХайямаНашептывая в полусне.

АЛЬБЕРТ САМЕН

КОНЕЦ ИМПЕРИИ

В просторном атрии под бюстом триумвираАркадий, завитой, как юный вертопрах,Внимает чтению эфеба из Эпира…Папирус греческий, руки предсмертный взмах —Идиллия меж роз, у вод синей сапфира,Но стих сюсюкает и тлением пропах.Вдыхая лилию, владыка полумираЗастыл с улыбкою в подведенных глазах,К нему с докладами подходят полководцы:Войска бегут… с врагом уже нельзя бороться,Но императора все так же ясен вид.Лишь предок мраморный, чело насупив грозно,Затрепетал в углу, услышав, как трещитКостяк империи зловеще грандиозной.

НОКТЮРН

Ночное празднество в Бергаме. Оттого ли,Что мягким сумраком весь парк заворожен,Цветам мечтается, и в легком ореолеХолодная луна взошла на небосклон.В гондолах медленно подплыв к дворцу Ланцоли,Выходят пары в сад. За мрамором колоннОркестр ведет Люли. При вспышках жирандолейБал открывается, как чародейный сон.Сильфид, порхающих на всем пространстве залы,Высокой пошлостью прельщают мадригалы,И старых сплетниц суд не так уже суров,Когда, напомнивши о временах регентства,Гавотов томное им предстоит блаженствоВ размеренной игре пахучих вееров.

ФРАНСИС ЖАММ

* * *

Зачем влачат волы тяжелый груз телег?Нам грустно видеть их понуренные лбы,Страдальческий их взгляд, исполненный мольбы.Но как же селянин без них промыслит хлеб?Когда у них уже нет сил, ветеринарыДают им снадобья, железом жгут каленым.Потом волы опять, в ярем впрягаясь старый,Волочат борону по полосам взрыхленным.Порой случается, сломает ногу вол:Тогда его ведут на бойню преспокойно,Вола, внимавшего сверчку на ниве знойной,Вола, который весь свой век послушно брелПод окрики крестьян, уставших от труда,На жарком солнце брел, не зная сам, куда.

Послушай, как в саду, где жимолость цветет,Снегирь на персике заливисто поет!Как трель его с водою схожа чистой,В которой воздух преломлен лучистый!Мне грустно до смерти, хотя меняДарили многие любовью, а одна и нынче влюблена.Скончалась первая. Скончалась и вторая.Что сталось с третьей — я не знаю.Однако есть еще одна.Она — как неявная луна.В послеобеденную поруМы с ней пойдем гулять по городу —Быть может, по кварталам богачей,Вдоль вилл и парков, где не счесть затей.Решетки, розы, лавры и воротаСплошь на запоре, словно знают что-то.Ах, будь я тоже богачом,Мы с Амарильей жили б здесь вдвоем.Ее зову я Амарильей. ЭтоЗвучит смешно? Ничуть — в устах поэта.Ты полагаешь, в двадцать восемь летПриятно сознавать, что ты поэт?Имея десять франков в кошельке,Я в страшной нахожусь тоске.Но Амарилье, заключаю я,Нужны не деньги, а любовь моя.

Пусть мне не платят гонорара даже

В «Meркюре», даже в «Эрмитаже» —Что ж? Амарилья кроткая мояУмна и рассудительна, как я.Полсотни франков нам бы надобно всего.Но можно ль все иметь — и сердце сверх того?Да, если б Ротшильд ей сказал: «Идем ко мне…»Она ему ответила бы: «Нет!«Я к платью моему не дам вам прикоснуться:«Ведь у меня есть друг, которого люблю я…»И если б Ротшильд ей сказал: «А как же имя«Того… ну, словом, этого… поэта?»Она б ответила: «Франсисом Жаммом«Его зовут». Но, думаю, бедаБыла бы в том, что Ротшильд о такомПоэте и не слышал никогда.

ЗЕВАКИ

Проделывали опыты зевакиВ коротких панталонах, и шутникМог искрой, высеченною во мраке,Чудовищный баллона вызвать взрыв.Взвивался шар, наряднее театра,И падал в ахающую толпу.Горели братья Монгольфье отвагой,И волновалась Академия наук.

ПОЛЬ ФОР

ФИЛОМЕЛА

Пой в сердце тишины, незримый соловей!Все розы слушают, склоняясь со стеблей.Крыло серебряной луны скользит несмело.Среди недвижных роз тоскует Филомела.Среди недвижных роз, чей аромат сильнейОт невозможности отдать всю душу ей.Как пенье соловья в ночи совсем беззвезднойПохоже на призыв к богам подземной Бездны!Нет — к розам, аромат которых тем сильней,Чем больше этот гимн влечет их в мир теней!Не сердце ль тишины теперь само поет?Куст облетевших роз — дремоты сладкой гнет…Безмолвье, молньями насыщенное бури,Иль безмятежное, как облако в лазури,Всю ночь подчинено тебе лишь одному,Пэан, навеянный луною Филомеле!О, песнь бессмертная! Не птичьи это трели!Ах, волшебства ее нельзя преодолеть.Не из Аида ли исходят эти трели?Но даже вздоха нет у роз, чтоб умереть.И все же, без него что за метаморфозы!Луна присутствует при том, как гибнут розы,Уже на всех кустах они склонили стебли,И вихрь опавших роз проносится, колебляТраву, и без того смятенную твоейБессмертной песнею, незримый соловей!Объятый трепетом, роняет листья сад,Блеснув из облака, луна ушла назад.Продрогнув в мураве пугливой и во мгле,О, лепестки, скорей прислушайтесь к земле.Прислушайтесь: идет гроза из бездн Аида.Сердцебиением вселенной полон сад.Глухой удар. Второй и третий вслед восходят.Другие, звонкие и чистые, восходят.Плененное землей, все ближе сердце. СтукЕго все явственней в траве, примятой ветром.Порхают лепестки. Земля уже разверзлась.И в розах, голубых от лунного сиянья,Богиня вечная, всесильная Кибела,Подъяв чело, тебе внимает, Филомела.

ЖАН МОРЕАС