Жаркая вечеринка - Марина Серова

Молча я достала бутылку портвейна с тремя семерками на этикетке и срезала пластиковую пробку. Григорий, облизывая сухие губы кончиком языка, с вожделением наблюдал за моими действиями. Налив полный стакан, я поставила его перед Ступиным.

Ни слова не говоря, он схватил стакан дрожащими руками, с жадностью припал к нему и, осушив до дна, замер в ожидании. Через некоторое время его бледное лицо начало покрываться легким румянцем, в глазах появился здоровый блеск.

— Есть будешь? — спросила я, когда увидела, что на его лице появилось осмысленное выражение.

— Нет, может, попозже, — он отрицательно покачал головой и потянулся к бутылке.

Я плеснула ему полстакана, которые он выпил с большим чувством, и отодвинула бутылку к стене.

— А все же, как ты меня нашла? — он поднял на меня вопросительный взгляд.

— Находить — это мое призвание, — пошутила я, заливая джезву со свежесмолотым кофе горячей водой.

— Надеюсь, от кофе ты не откажешься? — спросила я, когда густая пена шапкой поднялась над джезвой. — Очень хорошо прочищает мозги.

— Давай, если прочищает, — усмехнулся на глазах оживающий Григорий.

— У меня есть к тебе несколько вопросов, Гриша. — Я сделала первый глоток ароматного напитка и закурила.

— У тебя что, батарея прохудилась?

— С батареями у меня полный порядок, меня интересует ваш поход в сауну.

Гриша заметно помрачнел.

— Да уж, попарились, называется, — невесело покачал он головой.

— Я как раз сейчас занимаюсь этим делом, и ты мог бы мне очень помочь, если бы кое-что вспомнил.

— Что, например? — Гриша с любопытством поглядел на меня.

— Например, где ты был, когда закричал Сергей?

— Где, где. В парилке был.

— Ты был один?

— Сначала один, потом зашли Сергей с Грушей, немного погрелись и вышли, сразу же вошел Лидкин хахаль.

— Верещагин? — уточнила я.

— Ага, Верещагин. Мы с ним и сидели, пока не услышали Сережкин крик. Ну, я выбежал сразу — и за ним.

— Ты пошел к бассейну?

— Побежал. Сергей сразу нырнул и подтащил Грушу к бортику, а я выволок его наверх.

— А Верещагин остался в сауне?

— Ну да.

— Когда Беркутов с Грушиным вошли в парную, они о чем-то разговаривали?

— Там не очень-то поговоришь — температура сто двадцать градусов. Что-то они, похоже, обсуждали, я не прислушивался, но это было так, несколько фраз.

— Значит, вышли они спокойно?

— Вот именно, спокойно.

За окнами уже рассвело. Небо было зеркально-голубым, ясным и холодным. Я выключила свет и приоткрыла форточку. Колючий утренний воздух устремился внутрь, приятно холодя лицо. Гриша поежился, встал и, подсев ко мне, обнял меня за плечи.

— Ты все хорошеешь, Таньчик, — с дружеской фамильярностью произнес он.

— Что-то, брат, тебя опять начало развозить! — скептически отозвалась я на этот фривольный жест.

Я убрала Гришкину руку со своего плеча и немного отстранилась от него. Он с наигранной обидой посмотрел на меня, потом как-то виновато усмехнулся и потянулся к бутылке.

— Нет, дружок, погоди пока, мы еще не обо всем поговорили, — я преградила ему доступ к портвейну.

— Ладно, тогда давай спрашивай быстрее, — с нескрываемым нетерпением сказал он, проводя кончиком языка по губам.

— Я тебя вот о чем хочу еще спросить: ты вообще ничего не заметил странного?

— Странного? — рассеянно переспросил Гриша, думая, конечно, в первую очередь о портвейне.

— Я имею в виду какие-нибудь странности в поведении присутствующих. Может, кто-то с кем-то отношения выяснял, ругался или как-то подозрительно себя вел?

— Ну, заметил, как Купцова с Шубиным в гляделки играли, туды-сюды глазками стреляли, Груша еще в кафе нервничать стал. Хотя, мне кажется, он больше о своей репутации пекся. Ну, сама подумай: пригласил бабу, а она на глазах у всех с другим флиртует. Ты же знаешь, Груша, если что — эмоции в кулаке держать умеет, ой, то есть умел… — спохватился Гриша, голос которого под конец принял горькую окраску.

— Давай помянем, что ли, — предложил он, косясь на бутылку.

— Ладно, еще полстакана можешь выпить, — согласилась я.

— Ты самая добрая женщина в мире, — льстиво сказал Григорий, принимая из моих рук «снадобье».

— А ты случайно не слышал, о чем Груша разговаривал с Абрамовым?

— О чем конкретно, не слышал, понял только, что Груша что-то с него требовал. Ты подозреваешь Абрамова?

— Пока что я не могу ни с кого снять подозрения, кроме тебя, Верещагина и отчасти Говорковой. Кстати, о чем вы разговаривали в сауне с Верещагиным?

— О чем? — заморгал глазами Ступин. — Да так, о жизни.

— Вспомни, пожалуйста, поконкретнее.

— Ну, я спросил его, трудно ли руководить людьми. Потом мы поговорили о рыбалке, он любит зимой рыбачить, а мне не нравится сопли морозить. Поговорили об этой новой часовне на площади, которую приткнули непонятно зачем, он начал мне лепить о вере, религии. Сам-то небось на новой волне верующим прикинулся. Ну, в общем-то и все.

— Григорий, когда ты вышел из парной, ты никого не видел поблизости, кроме Беркутова?

Гришка ненадолго задумался.

— Вроде бы нет.

Он полез в карман, достал пачку «Астры» и собирался закурить.

— Кури мои, — я пододвинула ему «Кэмел».

Он кивком поблагодарил меня и сунул сигарету в угол рта.

Мы еще с полчасика поговорили с Григорием о том о сем и позавтракали. Потом я заказала ему такси и, вручив вторую бутылку портвейна, отправила домой.

Оставшись одна, я подвела итог расследованию, которое вела уже сутки. Кроме Шубина и Лужиной, опрошены все участники вечеринки в сауне. Что мне это дало? Очень немного. Алиби нет ни у кого. Я не могу исключить из числа подозреваемых даже Ступина с Верещагиным. Ведь если они договорились, то могли покрывать друг друга. Конечно, вероятность этого ничтожно мала, но пока ничего нельзя сбрасывать со счетов.

Подумать только, сколько всего можно узнать о жизни человека, если немного покопаться в его душе.

Мои одноклассники, с которыми я практически не поддерживала никаких связей, неожиданно как бы материализовались для меня, превратившись из размытого временем и расстоянием облака в проблему, требующую немедленного решения.

Следующим на очереди был наш школьный донжуан — Шубин Генка, который, судя по тому, как он вел себя в кафе и сауне, не изменил своим привычкам соблазнителя, хотя и был уже года три как женат. Он учился в параллельном классе, но сложилось так, что он почти всегда тусовался в нашей компашке. Все мы были сорвиголовами, и в этом смысле Генка нам подходил.

Надо сказать, что для того, чтобы обаять или склонить на путь греха очередную жертву пылкой, романтической страсти, ему достаточно было бросить на незнакомку несколько особо проникновенных и многозначительных взглядов, отпустить пару фривольных замечаний, сделать какой-нибудь набивший оскомину комплимент, давно пополнивший список любовных банальностей, не утруждая себя тонко разработанной стратегией и тактикой. Это было чем-то вроде врожденного таланта, часто вызывавшего нескрываемую зависть и ненависть у других, менее удачливых в деле завоевания женских сердец представителей сильного пола.

И что самое удивительное, он не был писаным красавцем и не обладал шварценеггеровской мускулатурой, но излучал какую-то магическую энергию, которая заставляла сладко сжиматься и трепетать чувствительные девичьи сердца. Конечно, его многочисленные ухаживания не всегда заканчивались постелью, но, как мне казалось, он к этому не очень-то и стремился, его интересовал сам процесс, хотя он и не отличался особой изобретательностью.

Генка работал торговым агентом, ни дня не посвятив своему настоящему призванию — переводчика с французского на русский и с русского на французский. Шубин, насколько я могла судить по нашей последней встрече прошлым летом на пляже, очень даже неплохо лопотал на этом дивном наречии. Он и пошел-то на романо-германский, во-первых, потому что был любимчиком училки по-французскому, а во-вторых, как мне казалось, рассчитывал, что это могло сыграть не последнюю роль при установлении доверительных отношений с прекрасным полом.

Может, и Купцова с пониманием отнеслась к его переводческому таланту?

Шубин жил в стандартной, снабженной центральным отоплением и мусоропроводом девятиэтажке, которая без особого напряга шесть лет назад вписалась в каменный ландшафт Земляничной улицы.

Почему эта отвечающая твердым требованиям реалистической перспективы постсоциалистического и недокапиталистического градостроительства улица носит такое сентиментально-ягодное название, по сей день оставалось для меня тайной.

Как бы там ни было, около десяти утра моя «девятка», притормозив на въезде во двор, остановилась у вышеозначенного панельного дома.