Кое-что о любви - Элизабет Бойл

«Нет, чёрт побери, – хотел сказать ей Алекс, – немедленно прекратите это». Но скоро он понял, что невинная ложь, предоставленная в её распоряжение, искусными заботами Эммелин расцветёт в историю Бэнбери, по сравнению с которой пьеса в «Ковент-Гарден» выглядела бы просто примитивной.

– Он спас вас? – Леди Лилит, отложив нож и вилку, приготовилась слушать. – Как удивительно.

– О да, это был самый ужасный день, – отозвалась Эммелин, дотрагиваясь до лба.

– Ужасный, вы сказали? – переспросил Хьюберт, наконец оторвавшись от своей газеты. – Такой же страшный, как все это?

– О да. Я и дня не пробыла в Англии, как на мою коляску напали грабители. Кучера и лакея схватили, а моя дражайшая спутница моментально упала в обморок. – Эммелин вздохнула и покачала головой, теребя в руках носовой платок, как будто опасность поджидала её прямо у порога.

Алексу очень хотелось, чтобы на неё напали и, таким образом, спасли его от бесконечного потока белиберды.

– Как это ужасно для вас, – сказала леди Лилит, хотя по её тону можно было предположить, что она не верит ни единому слову драматического повествования Эммелин.

– Действительно ужасно, – вступил в разговор Хьюберт и опять с гораздо большим воодушевлением, чем его жена, за которое получил от неё строгий взгляд.

– Да, но как бы ни был ужасен тот день, именно он привёл меня к моему дорогому Седжуику, – сказала Эммелин, и её руки нежно легли на плечи Алексу. – Последнее, что я помню, – это то, как он с пистолетом в руке, в огромном чёрном плаще, развевающемся на ветру, скакал вверх по гребню холма, чтобы спасти меня.

– Седжуик с пистолетом? – удивилась леди Лилит. – Это что-то новое для всех нас. – Она обратила недоверчивый взгляд на Алекса. – Я не знала, что вы столь искусны.

– Всё, что я помню, – это Седжуик, скачущий ко мне на помощь, – продолжила Эммелин, не желая уступать трибуну прямо сейчас, – потому что сразу вслед за этим в меня попала шальная пуля, и я лишилась сознания. К сожалению, я не могу больше ничего рассказать о том, что происходило до того, как я пришла в себя. И первое, что я увидела, было красивое лицо Седжуика, полное тревоги.

Хьюберт хмыкнул, давая понять, что никогда не слышал такой чуши.

Алекс, разумеется, тоже не слышал ничего подобного, но ему не понравился грубый намёк Хьюберта на то, что его жена лжёт, – и не важно, что она не была ему женой.

Но Эммелин не собиралась давать пощаду таким, как Хьюберт Денфорд. Величественно выпрямившись, она повернулась к нему и, медленно подняв руку ко лбу, отвела назад искусно уложенные локоны, обрамлявшие её лицо, обнажив шрам, одновременно отвратительный и возбуждающий.

Седжуик зажмурился и снова открыл глаза. «Господи, в неё стреляли!»

Кем было это элегантное, хрупкое создание, которое хранило такие секреты, вело такую жизнь?

– О-о, милостивый Боже, – запинаясь, пролепетал Хьюберт с таким видом, словно его вот-вот стошнит.

На лице леди Лилит появилось такое же выражение, как у её мужа, а затем она, как достойная дама, которой, собственно, и была, отвела взгляд – но не раньше, чем её глаза прищурились и провели оценку.

Эммелин вернула на место локоны и уже открыла свои милые губки, собираясь продолжить спектакль, но Алекс остановил её, пока она не выдала чего-нибудь ещё.

– Знаете, пожалуй, мне нужен холодный компресс, – объявил он.

– Раз вы так считаете, значит, он вам нужен, – отозвалась Эммелин, явно раздосадованная его вмешательством.

– Да, – твёрдо сказал Алекс и, взяв её под руку, повёл из комнаты.

– О, если хотите, – вздохнула она.

– Хочу.

Выведя Эммелин из столовой, Алекс потащил её на первую лестничную площадку, совершенно позабыв о своём плане выселить Денфордов.

– Я полагал, мы договорились, что сегодня вы останетесь в постели – притворитесь больной. – Несмотря на умение вести себя, он снова поднял взгляд к линии волос у неё надо лбом.

Ранена? В неё стреляли? Алекс не знал ни одного человека, в которого стреляли и кто остался в живых. Глядя на Эммелин, он думал о том, какие неприятности уготовили ей такую судьбу.

Внезапно прежние планы выкинуть её на улицу показались ему не так уж хорошо продуманными, потому что в Эммелин было то, что тронуло его – и не просто её живой характер. В том, как она дерзко дала Денфордам мельком заглянуть в своё прошлое, которого никто из них не мог себе представить, было что-то неожиданное и беззащитное.

– Боюсь, оставаться в постели было просто невозможно, – заявила Эммелин, освободившись от его хватки, и непроизвольно снова подняла руку к волосам.

– Невозможно? Как так? – Что ей стоило придумать мигрень или какое-то женское недомогание? Её выступление несколько минут назад доказало, что она великолепная актриса.

– Седжуик, дорогой, это нелепый вопрос. Как я могу изображать больную? Взгляните на меня – я выгляжу нездоровой?

Она отступила на шаг, чтобы он смог сделать именно это – посмотреть на неё. И Алекс почувствовал, что впитывает её в себя, как целебное средство. Никогда прежде он не видел, чтобы что-то или кто-то так наполнял радостью его дом на Ганновер-сквер, как это делала Эммелин. Когда она улыбалась, её глаза искрились, а щеки розовели; её жизнерадостность была заразительна, это была лихорадка человека, который не может жить прикованным к постели, – а он требовал, чтобы она изображала именно это. Эммелин никак не могла выглядеть хотя бы чуточку нездоровой, что только усугубляло его проблемы.

– Считается, что у моей жены не такое крепкое здоровье, – наклонившись и понизив голос, сказал Алекс.

– Но разве вы не понимаете, – она кокетливо опустила ресницы, – что ваша любовь и восхищение помогли мне полностью излечиться от моих болезней?

– Едва ли это соответствует нашему соглашению о том, что вы немедленно покинете мой дом, – чуть ли не простонал он.

– А вам не кажется, что столь неожиданное исчезновение жены вызовет вопросы, на которые вам не захочется отвечать?

«Хитрая, наглая девица», – подумал Алекс, крепко стиснув зубы, а Эммелин, придвинувшись ближе, шепнула:

– Оставьте меня, Седжуик. На время.

Оставить? Его тело попалось на приманку, которую она предлагала. Эммелин была похожа на весёлый ветерок, влетевший в его пыльную жизнь, и Алексу вдруг захотелось распахнуть все окна и впустить его внутрь.

Как сказал Джек? «Пока она присутствует в твоей жизни, никто больше не назовёт тебя занудой».

– Обещаю, я больше не буду создавать неудобства, – добавила она, увеличивая соблазн.

Неудобства? О, это не то слово. Проведи она ещё двадцать четыре часа в доме, и он запутается, как рыба в сетях. Она заставит его поверить, что действительно бывают очаровательные и возбуждающие жены, как та, что перед ним. А потом он увидел самого себя: он просыпается рядом с ней, поправляет ей волосы, целует розовые губы, чувствует, как его тело оживает и возбуждается, и понимает, что она…