Необъяснимая история - Йозеф Шкворецкий

В контексте сыновней (и только ли сыновней?) любви Квеста к матери возникает один вопрос: а был ли женат сам Квест? На первый взгляд, нет. Или же этот брак был данью долгу или традиции и потому недостоин упоминания в его повествовании. Как бы то ни было, его семейное положение и его молчание на этот счет были, по всей видимости, связаны с брачными законами Августа. Закон «Lex Julia de maritandis ordinibus» (18 г. до н. э.) стал попыткой императора остановить сокращение населения Рима. Согласно этому закону, женатые мужчины, имеющие детей, получали вознаграждение, а неженатые или разведенные карались. Однако закон вызвал значительную оппозицию, и в 9 г. н. э. Август модифицировал его, издав «Lex Papia Poppaea», который допускал ряд законных причин для безбрачия. Значит, вполне возможно, что Квест воспользовался поблажками, предоставляемыми более мягким новым законом, и остался холостяком.

Важную роль в истории Квеста играет Спурий Цецина Вентрон, давний поклонник Прокулеи. После смерти ее мужа постоянство Вентрона было вознаграждено: он наконец женится на Прокулее. В исторических источниках мы не находим никакого упоминания о нем, зато в документах встречается имя его двоюродного брата Авла (Св. III, Фр. 10), легата Мезии. В них Авл Цецина Север фигурирует как один из самых способных военачальников Августа. Он прославился в многочисленных битвах, командовал армией в Северной Германии, прослужил ни много ни мало сорок лет и имел шестерых детей, хотя придерживался мнения, что наместникам провинций и полководцам не следует брать с собой к месту назначения жен, чтобы они не отвлекали их от долга по отношению к империи.

Существует колоссальный объем литературы о ссылке Овидия, но истинная причина столь суровой меры против исключительно популярного поэта так и не была непреложно установлена. Первичные исторические источники (труды римских историков, подробно описывающих период, к которому относится этот эдикт императора) не сохранились. Что до комедии Овидия, в которой автор якобы называет эту причину (Св. IV, Фр. 9: «устами персонажей автор открыто говорит о том, почему Капитон был вынужден покинуть Рим!»), то из рукописи Квеста удалось спасти лишь ничтожно малый отрывок. Однако его достаточно, чтобы позволить нам заключить, что по тону комедия была близка некоторым сценам «Любовных элегий» и «Искусства любви» — книг, которые привели в такую ярость императора. Хотя Квест — единственный, кто упоминает пьесу, кажется вполне вероятным, что она противоречила расхожему мнению, согласно которому в своих написанных в Томах стихотворениях Овидий чрезмерно заискивал перед Августом. Ошибочность этой широко укоренившейся точки зрения становится очевидна из рассказа Квеста о разговоре друзей Овидия в доме Брута (Св. III, Фр. 5 и 9). Их ссылки на содержание элегии Овидия дают понять, что некоторые пассажи возможно воспринять лишь как сарказм, направленный непосредственно против императора.

Жизнь в окружении «варваров» — по вполне понятным причинам — довела бы привыкшего к комфорту цивилизованного Рима поэта до отчаяния, которое, очевидно, побудило его преувеличить тяготы климата в Томах. Для римлянина единственное истинное неудобство в прибрежном городке представляла бы зима, какой бы она ни была короткой. Известно, что долгие весна и лето там довольно приятны. Сегодня на том месте, где находились Томы, расположен курортный городок Констанца, румынский центр туризма, где средняя температура зимой 37° по Фаренгейту (около 3 °C) днем и 25° по Фаренгейту (около минус 4 °C) ночью, а максимальные летние температуры в июле и августе — 79° по Фаренгейту днем и 63° ночью (соответственно, около 28 °C и 17 °C).

Поэтому друзья Овидия (и некоторые современные ученые тоже), возможно, имели основания заключить, что Овидий выставлял Томы худшими, чем они были на самом деле. Некоторые доходят даже до того, чтобы отрицать, что Овидий вообще когда-либо жил там (например, Э. Д. Фиттон Браун), выдвигая гипотезу, что поэт только сделал вид, будто уехал в Томы, а на самом деле нашел приют у друзей. А значит, адресованные императору жалобные стихи, в которых он умолял его отменить свой эдикт и позволить ему «вернуться», были посланы из тайного убежища в самом Риме.

Один из аргументов в пользу этой теории приводят сами друзья Овидия (Св. III, Фр. 9). Ученые досконально сличили климатические, географические и этнографические элементы в описаниях Том и их жителей у Овидия со сходными описаниями у других поэтов, его предшественников (Вергилий, Гомер), которые доказуемо там никогда не бывали, и нашли явное сходство между наблюдениями Овидия и классиков. Аналогичное предположение выдвигает также солдат Весталис, к которому обращено Письмо 7 Книги IV «Писем с Понта» («Epistulae ex Ponto»), чье поведение в мелкой стычке Овидий изобразил в духе героических битв у Вергилия или Гомера (Св. III, Фр. 7).

Как бы то ни было, я убежден, что Квест оправданно отметает доводы друзей Овидия, которые рассуждают на этот предмет в термах (Св. III, Фр. 9), и заключает, что, «когда больно душе, больно и телу».

Но давайте вернемся к экспертам, которые высказывают догадку, что злополучная поэма была лишь предлогом для изгнания Овидия, ссылаясь на свидетельства того, что сам Август (по крайней мере в юности) был далеко не выдающимся образцом морали и воздержания. Лишь сделавшись императором, он решил вернуть нравы Рима к девственной чистоте, обычно приписываемой ранней республике.

Эти критики отмечают любопытный факт — а именно, что кара постигла Овидия через восемь лет после того, как увидели свет сами стихи. Однако я полагаю, что часто забывают один факт: «Любовные элегии» имели огромный успех, были сродни современном бестселлеру. Они выдержали ряд переизданий и были знакомы буквально всем в Риме. Доказательство тому, что они пользовались популярностью не только среди образованных читателей, содержится, например, в цитатах, сохранившихся на стенах борделя в Помпеях. Возможно, исключительная и неспадающая популярность книги (и ее автора) внесла свой вклад в решение императора. Но, возможно, ученые правы, и главную причину наказания Овидия следует искать в другом.

Тогда — в чем же?

Гипотезу, что поэт мог застать жену императора обнаженной или самого императора за растлением юноши, можно отнести к категории зловредных слухов, которые слишком часто брали на веру латинские авторы, даже такие значительные, как Светоний. Другая — более серьезная — версия исходит из того, что Овидий каким-то образом мог быть замешан в провалившемся заговоре против Августа, который возглавлял Луций Эмилий Павел, поплатившийся за свою попытку головой. Согласно этой теории, Овидий избежал сходной участи лишь благодаря своей славе поэта.

Мне же представляется более вероятным, что удачливый поэт и любитель радостей жизни (а потому человек, едва ли склонный с легкостью рисковать жизнью) не участвовал в опасных политических интригах, а скорее завел интрижку с Юлией, внучкой Августа и женой Павела. Как и ее мать, Юлия-младшая была известна развратным образом жизни, и, казнив ее супруга, император изгнал ее на крошечный островок Тримерий (или Тример) у побережья Апулии. Здесь она томилась еще двадцать лет, живя на тайное пособие, которое посылала ей жена Августа Ливия.

Что до второй теории, существующие свидетельства указывают, что Овидий предоставлял свое жилище для встреч заговорщиков (что для императора было бы достаточной причиной считать его одним из них), но также возможно (и более вероятно), что он, сам того не желая, оказался в том месте, где встречались заговорщики, и понятия не имел, что они замышляют, а потому не видел причин на них доносить. (Возможно, это и есть та самая «оплошность» («error»), о которой упоминает поэт вместе с «неким стихом» (в латинском оригинале «carmen») в строке 203 Книги III «Скорбных элегий» и в прочих местах). Наконец, некоторые считают, что единственным связующим звеном между ним и заговорщиками было то, что он наставил рога их главарю Павелу. Последнее представляется мне малоубедительным. Кажется, женившись, Овидий стал образцовым супругом.

Один фрагмент в тексте Квеста (Св. II, Фр. 5) предлагает еще одну возможность. Лежа раненный и скучая в военном лазарете в Салоне, Квест вспоминает сцену в спальне с Цинтией, его первой наложницей, и любопытную историю, которую она рассказала про пир, состоявшийся, очевидно, в доме его отца, во время которого она подслушала, как Август саркастически спрашивает Овидия, когда он женится снова, и видела, как лицо у поэта «стало… цвета… сенаторского пурпура», как только император с равным сарказмом спросил у Прокулеи, как поживает ее дитя. Прокулея «с вызовом вскинула голову», но не успела наблюдательная Цинтия объяснить Квесту, почему этот вопрос так раздражил Овидия, за дверью послышались шаги, и девушка поспешно бежала из постели и комнаты юноши.