Провокатор - Вячеслав Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты сколько выпил-то? – Минин подозрительно скосил глаза на лейтенанта. – Не горячка белая за тобой гонялась?
– Проснулся весь мокрый…
– Ну хватит. Командуй, чтоб вели задержанного. Да заканчивать будем.
– Ты как?
– Нормально.
– Ну и хорошо.
И солдат ввёл последнего. Восьмого.
Лазарев удивлял. Вернее, привлекал. И прежде всего внешностью. Мало того, что был высок, строен и подтянут. Он был красив и держался свободно, будто вокруг не было заводного солдата, слепящей лампы, двух хмурых офицеров в страшной форме. Словно голубь с улицы, взлетев на подоконник, оказался вдруг по ошибке в чьей-то клетке и завертел головой направо, налево, удивляясь, куда он попал? И искал своего. Такого же. Пернатого. Лазарев и на Минина так глянул, но по лицу скользнул – нет, не того он хотел увидеть. А на Жмотова даже не взглянул. И лейтенант не выдержал, буркнул:
– Красавчик попался.
– Ты что же, Лазарев, – с издёвкой настойчиво поймал всё же глаза подозреваемого оперуполномоченный, – подставил слюнтяя в главного?
– Вы о чём? – не понимая, вскинулся тот на Минина, и голубые глаза его под жаркой лампой заплавились морским сиянием.
– Леонтьева чего подговорили вожачком назваться?
– Жребий выпал. У нас кружок. Главных нет. У нас все равные. А здесь у вас главного всем найти надо. Савелий Михеевич тоже с этого начал. Не поверил даже.
– Кто? Савелий Михеич?
– Ну да. Товарищ майор. Который с нами первым встречался. А что с ним?
– Неважно, – Минин покривился, игла в левом боку опять дёрнулась. – Продолжай дальше.
– Ну мы и выбрали. А чтобы не обидно, бросили жребий. Вот и выпало Саше Леонтьеву.
– Значит, не отрицаешь, что тебя все слушались? – наклонился к подозреваемому Жмотов и вцепился обеими ручищами в стул за его спиной.
– А нам отрицать нечего. Мы и Савелию Михеевичу всё рассказали, как было.
– Это хорошо, – перехватил нить допроса Жмотов, нависнув над задержанным. – Это хорошо, что правду говоришь.
Минин осторожно до левого бока дотянулся, рукой попробовал слегка массировать, вроде помогало, он кивнул лейтенанту: продолжай, мол, я в порядке.
– Правдивые показания зачтутся, – тут же повысил голос Жмотов и совсем стул с Лазаревым к себе развернул, уставился глаза в глаза. – Скостят. Может, и семь копеек не понадобится получать[4].
– Зачем семь копеек?
– Не шлёпнут, – расхохотался Жмотов прямо в лицо Лазареву.
– Нас судить будут?
– А ты как думал?
Синь в глазах парня дёрнулась, затемнели они, начали стыть.
– Мы все думаем, что будут.
– Ты это выбрось из башки-то! Чего заладил: мы да мы? Каждый будет отвечать за своё. Каждый баран на своём крюку! Понял?
– У нас кружок…
– И ты в нём стишки почитывал?
– Были и стишки.
Превозмогая боль, Минин незаметно дотянулся до Жмотова, дёрнул того за руку: не гони, мол, лейтенант, не нагнетай, не кричи. Жмотов учуял, моргнул – всё в порядке и чуть тише, будто смиряясь, спросил:
– Твои стишки-то?
– Ну… разные.
– Вот и давай, прочти что-нибудь.
– Что-нибудь?
– Давай, давай, – ощерился Жмотов. – Что-нибудь душевное. О чём вы там втихаря, между собой делились. Выхожу я утром, снег ещё не стаял, вижу – моя мурочка спешит…
Жмотов и про Минина забыл, так песенкой своей увлёкся, за портсигаром сунулся в карман, но бледный, как мел, оперуполномоченный зубами скрипнул, будто опять знак подавая, и лейтенант прервался, поторопил:
– Давай! Чтоб за душу брало и как это у вас? Звало! На ваши подвиги!
Лазарев, всё это время не сводивший с него глаз, откинул голову, помолчал, вспоминая, и начал робко, постепенно набирая смелости:
– Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит. Летят за днями дни, и каждый час уносит частичку бытия, а мы с тобой вдвоём предполагаем жить…
– Да, да, – Жмотов вслушивался в каждое слово, изображая наслаждение, подымал бровь. – Ты прямо в тему.
– И глядь – как раз умрём, – резко завершил вдруг чтец.
– Это что ж? – выпучил глаза Жмотов.
– На свете счастья нет, но есть покой и воля, – продолжал между тем Лазарев, не обращая внимания, будто рядом и не было никого. – Давно завидная мечтается мне доля, давно, усталый раб, замыслил я побег в обитель дальнюю трудов и чистых нег.
– Ну это ты пустое, – будто предупреждая, поморщился Жмотов. – Об этом и думать зря. У вас с побегом не выгорит.
– Я не про это…
– Я верю, – Жмотов хлопнул подозреваемого по плечу. – И стишки ничего. Трогают. Душевные стишки. Твои?
– Александра Сергеевича.
– Это который?
– Пушкина.
– Наш человек. Наш. Угодил, – захохотал Жмотов.
– Смотрите, – Лазарев скосил глаза в сторону Минина. – Что это с ним?
– Степаныч? – рявкнул Жмотов, бросившись к оперуполномоченному.
Минин, уронив голову на грудь, сползал со стула.
XII– Что же? Это и есть ваш знаменитый гр-рад?
– Да, да. Подъезжаем, Яков Самуилович, подъезжаем.
Обух-Ветрянский уже весь упакованный: шинель, фуражка, сумка у ног, ручки, ножки сложил, у окошка устроился, всё высматривал что-то в предрассветной мути.
Поезд подбирался к конечному пункту назначения.
– Император, я вам рассказывал, Пётр Великий-то водным путём сюда наведывался, на кораблях, под парусами! Спешил к открытию Успенского собора, колокольный звон услышать, а вам судьба уготовила другую планиду.
– Вы, Ер-ремей Тимофеевич, – поморщился, но улыбнулся Шнейдер, – большими категор-риями… Большими…
– Так что же…
– Нар-род этот вр-ряд ли оценит.
– Поймут, поймут, Яков Самуилович, – толстячок захихикал. – Может, кто и с опозданием. Но это уж их дело. А я шучу. Я, так сказать, про императора-то в качестве аллегории.
– Я им устр-рою аллегор-рию.
– А вон и встречающие. Похоже, сам Ахапкин. Я его уже подзабыл. Виделись один раз, при его назначении. Забегал ко мне в кабинет. Знакомился… Да, да. Он. Сам прикатил.
– Тепер-рь познакомимся ближе…
– Вы не спешите, Яков Самуилович, они сейчас сами поспеют. Там и наш человечек, гляжу.
Обух-Ветрянский стащил с головы фуражку, упёрся лбом в мутное стекло, разглядывая встречающих:
– Там, там. Сейчас будут. Вы не спешите.
Поезд, заскрежетав колёсами, прихваченными резким тормозом, остановился. В пустом коридоре вагона застучали, заторопились сапоги.
– Здравия желаю, товарищи офицеры! – полковник Ахапкин, сияя улыбкой и погонами, при полном параде вскинул руку к околышку. – С приездом, товарищ подполковник!
Шнейдер сухо откозырял в ответ, а из-под руки Ахапкина уже проскользнул Квасницкий, подхватил чемодан и сумку приехавших и также мигом нырнул за спину Ахапкина, загремел сапожищами на выход.
– Как доехали?
– Тер-рпимо, – Шнейдер пригладил волосы на голове, проверил пальчиком струнку усов. – К вам ещё не добр-рались наши мор-розы? Гляжу, у вас осень в р-разгар-ре.
– Бабье лето, бабье лето, – пропуская вперёд подполковника, Ахапкин заулыбался как старому знакомому толстячку. – Ваше самочувствие, Еремей Тимофеевич?
– Живы, живы, – кивал тот. – Наши ребята там ещё, сзади в купе.
– Их ждут, не беспокойтесь.
– Ну и ладненько.
– Как? – Ахапкин всё же улучил момент и совсем приник лицом к лицу Обух-Ветрянского, на Шнейдера незаметно покосился.
– Так я же говорю, доехали благополучно, – не поддавался тот, нейтрально ухмыльнувшись.
– Вы нас куда опр-ределили? – Шнейдер, спустившись с последней ступеньки лестницы, фуражку снял, опять за усы принялся. – Нам бы с Ер-ремеем Тимофеевичем вместе.
– А у меня, – Ахапкин даже расцвёл. – Хоромы! Мы с дочкой вдвоём. И кухня домашняя. И, так сказать, четыре комнаты. Я вам две отведу. Мы будем счастливы с Натальей. Она уже ждёт.
– Как?
– Ко мне. А чего по гостиницам?
– Номер вот, – откуда-то выскочил Квасницкий, сверкнул очками на Обух-Ветрянского. – На всякий случай заказан. Полный комфорт.
– Но это запасной вариант, товарищ подполковник? – развёл руки Ахапкин. – Не обижайте.
– Как, Ер-ремей Тимофеевич? – Шнейдер огляделся, достал портсигар, затянулся «герцеговиной».
– Ну чего ж нам хозяев стеснять, – толстячок засуетился, поискал глазами свою сумку.
– В машине! – коротко доложил подскочивший к нему Квасницкий.
– Тем более там молодая прелестная девушка, – толстячок мило улыбнулся. – И мы в сапогах. Да со своими проблемами.
– Вот, – отставил мизинчик в сторону Шнейдер. – Р-резонно подмечено. Нет нужды загр-ружать дамочку. Давайте-ка в гостиницу.
– А в обком не зайдёте? – Ахапкин помрачнел.
– Всему своё вр-ремя. Всему. – Шнейдер слегка рукой взмахнул. – Машины далеко?
– Да у нас тут всё рядом, – бросился вперёд указывать путь Квасницкий.
XIIIВсю дорогу до гостиницы Шнейдер молчал, сосредоточенно дымя «герцеговиной» и изредка косо поглядывал на неумолкавшего Ахапкина. Тот расписывал местные достопримечательности, узнав, что подполковник никогда не бывал в низовьях Волги.