Дхана и иные миры - Андрей Прудковский

Как я потом сообразила по разговорам соседок об ограблении магазина, он «устроился» на работу к бандитам. Они его использовали, а затем пристрелили.

Теперь его ищут и стражи порядка, и бандиты. Если найдут, — нам будет очень плохо. Я прошла всю лестницу в поисках следов крови на пути Рашки к дому, но ничего не нашла.

Целый месяц я выхаживала его. А затем серьёзно с ним поговорила. Он всё понял и ушёл.

Порою, я очень о нём скучаю, думаю, как он там? Где он? Почему-то мне кажется, что он жив и устроен — тогда я счастлива. А порой опять накатывает отчаяние. Я бы, наверное, совсем сошла с ума, но тут у нас появился Рекс. Представляешь, прекрасная взрослая умная собака, которая любит нас с сыном. Я её полюбила просто безумно! Порою мне бывает стыдно, что я люблю пса больше, чем моего бедного непутёвого Рашку. Но, тем не менее, — это так.

Скоро я обнаружила, что Рекс прекрасно умеет ухаживать за детьми. А тут ещё Валечка приезжала, посмотрела на него и сказала:

— Очень умный пёс. Ты вполне можешь не отдавать сына в ясли, а оставлять его на Рекса. Я вижу, что он специально обучен для ухода за детьми.

И я поверила. И не раскаиваюсь.

Мой сын не расстаётся с собакой. Вместе гуляют, вместе играют, и никогда им не скучно!

Летом, надеюсь, приедем все втроём, и ты тоже познакомишься с нашим замечательным Рексом.

Пиши, целую!

Твоя Александра.

Из записок Радека Рексовича о своем детстве Я думаю, что мало у кого из людей было такое счастливое детство, как у меня. Мало того, что мои родители любили меня, но ещё отец мой всегда был спутником всех моих детских игр. А возможностей для игр у него было гораздо больше, чем у других людей. Ведь он был «изменяющийся» — тот, кто может менять свой облик. Обычно он жил в облике собаки Рекса, и даже мама не знала, что он — это он. Зимой мы гуляли по улицам и подворотням нашего города либо сидели дома, и он рассказывал мне о своей родной земле и о магии числа четыре. Летом же — мы целые дни проводили в лесу с соседской девочкой Любой, которая также была «изменяющейся» — она могла превращаться в большую курицу, но мечтала когда-нибудь стать орлицей. Я несколько лет завидовал ей, так как сам ни в кого не умел превращаться, а потом я как-то полюбил кота тёти Маши, целое лето играл с ним. В конце того лета я без особых усилий сумел превратиться в кота. Удивительно, в образе кота я сумел приобрести и достаточно острые когти, чтобы без труда лазить по деревьям. Теперь уже Люба мне завидовала, а отец смеялся, успокаивал её и говорил, что он тоже не умеет лазить по деревьям. Да, я забыл сказать, что все мы трое использовали между собой только мысленную речь, в которой очень трудно скрыть любые оттенки наших детских чувств. Так что в первые годы ссоры возникали то и дело, и отец с трудом мирил нас. Он всегда говорил, что это результат приверженности числу два, что мы ссоримся только потому, что нас, детей, двое. А когда он с нами, то нас становится трое — и ссориться уже труднее. А вот когда приезжала Любина мама тётя Валя, — нас становилось четверо, — вот тогда наступало настоящее блаженство. Любина мама не умела изменяться, но зато была доброй и умела мысленно говорить. В её присутствии Люба сразу переставала мне завидовать. Тогда мы гуляли все четверо по лесу, демонстрировали ей наши детские успехи, порой, заигравшись, убегали, а тётя Валя всё расспрашивала отца о его далёкой родине. Он для неё был полнейшей загадкой. Она говорила, что может с первого взгляда определить, из какой страны приехал тот или иной человек, но «определить» моего отца она так и не смогла.

Тётя Валя научила нас всех тому, что даже мой папа не умел делать, — она научила нас играть в прятки. Вы думаете, что ж в этом такого? Все дети играют в прятки. Да, все дети умеют, а мы с Любой и мой папа — не умели, так как слишком легко по мыслям находили спрятавшегося. И весь смысл игры — пропадал. Тётя Валя показала нам, как поставить защиту своим мыслям, оказалось — это очень просто, достаточно мысленно «посадить себя в кастрюлю и накрыть сверху крышкой». Тогда ни сам ничего не слышишь, ни тебя никто не слышат, и можно играть в прятки. А ещё можно мысленно провертеть в стенке кастрюли маленькую дырочку, — тогда сам слышишь, а тебя по-прежнему никто не слышит.

Однажды папа услышал, как пастух играет на рожке. Это ему так понравилось, что мне пришлось идти к пастуху и узнавать, где можно достать рожок. Оказывается, пастух делал его сам, так что и для нас он сделал такой же. Теперь папа иногда уединялся на какой-нибудь полянке и, уже в человеческом виде, пытался разучивать на рожке некоторые мелодии.

Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Я помню своё последнее лето детства. Мне уже исполнилось семь лет, осенью — в школу. Погода была дождливая, Любочки не было. Она закончила уже пятый класс, и её отправили со всем классом на сельхозработы. Мама была грустной и молчаливой — у неё болела голова. Мы с папой ушли в наш любимый лес. Было сыро и холодно, и папа сказал, что надо развести костёр. Я не знал, как разводить костёр без спичек, и папа показал мне, как мысленно тянуться к невидимому солнцу и, словно лупой, фокусировать его лучи в нужной точке. Мне это очень понравилось. Мы с ним тренировались, наверное, целую неделю, пока у меня немного стало получаться.

А потом в дождливый серый день мы опять оказались в городе. Я думал, что завтра мама поведёт меня в школу, но она меня не повела, — она совсем заболела, и я остался дома, чтобы ухаживать за ней. К нам ходили врачи и осматривали маму, звонили с работы, беспокоились о каком-то отчёте. Мама кратко отвечала и опять лежала безучастная, только просила менять тряпку с холодной водой у себя на голове. Так прошёл сентябрь, а в октябре опять пришёл врач и предложил маме лечь в больницу на операцию. Он говорил, что операция маме обязательно поможет, но мы-то с отцом видели его мысли. Врач был уверен, что мама скоро умрёт, и ему было очень интересно узнать, какая болезнь угнездилась в её голове.

26 — 22 лет дкс (Ра и Радек против Упыга)

Старая, полустёртая фотография — это наш нелепый старинный дом на краю города. Слева, на третьем этаже, — мой балкон, за ним — пожарная лестница, по которой, трепеща от собственной смелости, я много раз тайно ночами спускался во двор дома… Я люблю ночь, её тени и запахи… Это, наверное, у меня от отца…

Но вернёмся в тот грустный день, когда умирала моя мама, а я в отчаянии не знал, что делать. Папа тоже был рядом …, наконец, он решился!

Он опять принял человеческий облик и подошёл к маме. Маме было так плохо, что она даже не удивилась:

— А Рашка? — только и сказала она, и опять закрыла глаза.

— Разрешишь ли помочь тебе? — спросил папа.

— Делайте, что хотите, — ответила мама.

И мы стали делать, что хотим, а именно, папа попросил меня сесть рядом с ним и мамой и взяться за руки. Потом он сказал:

— Я буду кое-что делать, а ты, сынок, ничего не делай, а только как бы поддерживай меня, давай мне силы.

Так мы соединились, — и вдруг я почувствовал, как при соединении возникло новое существо: не папа и сын, а папасын. Это новое существо было вчетверо сильнее, чем каждый из нас по отдельности.

— Всё так, — мысленно согласился папа, но это существо, к сожалению, порождено магией числа два, ведь нас же двое, а поэтому ничего хорошего ждать не приходится. Сейчас я понимаю, как он был прав… Но тогда я ему не поверил, я был в эйфории от собственного могущества.

Итак, мы вдруг сделались маленькими-маленькими и мысленно юркнули в мамины мозги. Ну вот, — сказал папа, — всё понятно, знакомая чёрная петля.

— Можно её снять?

— Нет, подожди, — папа остановил мою попытку распутать чёрную удавку на маминой голове. Смотри, от неё тянется чёрная нитка куда-то вниз. Если мы попробуем снять эту петлю, то не долго проживём, нитка тянется в центр агрессии, мама тут же нас убьёт. Придётся сначала крепко привязать её к кровати.

Мы привязали маму к кровати за руки и за ноги, а затем опять соединились. Вот папа начал распутывать чёрную нить, и мама забилась. Лопнула верёвка на одной из ног, и мама попыталась достать папу ногой. Если бы она не была так слаба, то у неё бы получилось, а так папа успел увернуться. Вот лопнула вторая верёвка, но тут папа, наконец, снял петлю, мама расслабленно затихла, и, кажется, сразу уснула.

— Ну, сынок, главную работу мы сделали, но петли эти ещё не вся причина маминой болезни. Смотри, — вот здесь у мамы отёк мозга, от которого и идёт основная боль. А отёк у неё потому, что этот участок мозга отгорожен как бы загородкой от остального. А вот и шрамик на голове, теперь понятно, как эту загородку делали… Придётся теперь ломать эту загородку, а это ой как не просто!

— А откуда это всё у нашей мамы?

— Когда-то она, видно, попала к колдуну, и тот её так заколдовал.