Обвинение предъявлено - Николай Жогин

Выйдя из заключения последний раз, Мокрянский приехал в Москву и потребовал предоставить ему квартиру:

«Я — сын одного из руководителей ленской забастовки, расстрелянного царскими жандармами».

Вопрос о происхождении и родословной Мокрянского давным-давно был выяснен. До ареста же он жил на квартире у брата Мокрянского В. А. и никакого права на нее не имел, естественно. И далее. Сменив за свою бурную жизнь четырех жен (Генриету, Олимпию, Ольгу, Изабеллу), Мокрянский всюду писал: «холост» и «детей не имел».

В последние годы Мокрянский процветал на ниве изобретательства. Из книжки, купленной им за 1 рубль 13 копеек, он переписывает чертежи и выдает их за свои. И, как ни странно, некоторые исследовательские учреждения и промышленные предприятия охотно принимают лжеизобретения, выплачивают ему премии, предоставляют лаборатории и кафедры для публичных выступлений.

При внимательном рассмотрении выясняется, что, перенося чертежи из книги на бумагу, Мокрянский сохранил все типографские ошибки, да еще добавил свои.

Он энергично обивает пороги Комитета по изобретениям. Как внештатный консультант сотрудничает в лабораториях и комиссиях двух институтов и требует всего — признания, славы, денег, премий.

Как ловкий фокусник, жонглирует он своими липовыми справками и поддельными дипломами, врет и изворачивается, тут же отказывается от только что сказанного, городит на старую ложь кучу новой.

Если же ему давали поворот в одном месте, он шел в другое, в третье, в десятое. И где-то клевало.

В листе участников совещания, созванного Госстроем, записано с его слов:

«Инженер Майский, почтовый ящик № 213».

А почтовый ящик № 213 действительно существовал — это номер ящика Мокрянского на главпочтамте, на который он получает корреспонденцию и переводы за ворованные изобретения.

С одной строительной организации Мокрянский долгое время вымогал за изобретение 20 тысяч рублей. Денег ему не давали. Он наседал, грозил. Наконец там не выдержали натиска, сдались.

— Хорошо, берите тысячу и отвяжитесь.

— Ах так! — воскликнул изобретатель. — Тогда ни мне, ни вам. Жертвую эти деньги в фонд помощи борющимся народам.

И об этом архипатриотическом поступке немедленно сообщил в иллюстрированный журнал: смотрите, какой я бескорыстный.

А «бескорыстие» Мокрянского обошлось государству в такую солидную сумму, которую даже подсчитать трудно. Потому что, кроме ущерба материального, зримого, им нанесен большой урон другого порядка — очковтирательство в отчетах некоторых предприятий и учреждений, которые воспользовались услугами Мокрянского. Ни одно из его липовых изобретений не было внедрено, тем не менее за их внедрение люди получали премии, благодарности, они фигурировали в статотчетах.

Разумеется, нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, сколь развращающе на окружающих действуют такие авантюристы, как Мокрянский, с их собственной философией «умения жить», с их откровенным цинизмом и моралью хищников.

Вот на какие размышления наводит знакомство с насквозь уголовной биографией Мокрянского — Майского, человека с двойным дном.

БРАЧНЫЙ АФЕРИСТ

Вечером к следователю Юрию Владимировичу Шапошникову позвонил приятель, инженер-ихтиолог из Астрахани Миронов. Друзья давно не виделись и решили после работы встретиться. И вот сейчас они шли по шумной улице Горького навстречу нескончаемому людскому потоку. Зажигались огни неоновой рекламы, у дверей кафе уже собирались группы нарядно одетой молодежи, афиши звали москвичей и гостей столицы в театры, в концертные залы, на выставки, приглашали отдохнуть в парках, на водных станциях.

— Люблю я приезжать в Москву, — сказал Миронов, — но постоянно жить здесь, наверное, не смог бы.

— Что так? — спросил Шапошников.

— Я человек из тихой заводи, — улыбнулся Миронов. — Недавно предлагали мне в наше рыбное министерство перейти, отказался. Ты же меня, Юра, знаешь, я от своих рыб надолго отлучаться не могу. Тем более сейчас, когда они так нуждаются в защите... Ну а приезжать на недельку-другую в Москву — это нужно. Подышать московским воздухом — это как кислород моим осетрам.

— Я тебя понимаю. Только в Москве разных людей разное и привлекает. Ты надолго?

— Да нет, на неделю. Командировка в НИИ. Попутно к сестре, давно звала: задурила что-то Люська, племянница моя. Отца нет, в плавании, вот она и фордыбачит. Срочно замуж выскочила, теперь решила от семьи отделяться. Сестра беспокоится, просит поговорить с Люськой, повлиять... А как на нее повлияешь — девке двадцать три. Ну, это так, кстати. А вообще, обязательно схожу к вахтанговцам. Очень я к этому театру привязан. Стараюсь у них все посмотреть. Завтра идем с сестрой в кино «Свадьбу брачного афериста» смотреть. Не видел? А то пойдем вместе.

— К сожалению, завтра я занят.

Приятели зашли в кафе «Космос», только открывшееся после реконструкции, выпили бутылку шампанского, потолковали «за жизнь», как выразился Миронов, потом взяли такси, и Юрий Владимирович подвез Миронова на Сретенку, к дому, где жила сестра.

Прощаясь, Шапошников машинально посмотрел на номер дома. «Двенадцать. Сретенка, 12. Что-то уж очень знакомый адрес», — подумал он, но, так и не вспомнив, сел в такси и поехал домой.

С утра Юрий Владимирович снова занялся изучением дела некоего Исаковича Леонида Борисовича, который обвинялся в спекуляции валютой. Но в отдельное производство было выделено дело по обвинению Исаковича в целом ряде афер.

...Леониду Исаковичу нет еще и сорока лет. В двадцать пять он, как и многие его сверстники, закончил институт, получил диплом инженера и направление на Бакинский радиозавод. Комиссия по распределению молодых специалистов пошла выпускнику навстречу и направила его именно в Баку, где у Исаковича жили родители, где прошли его детские и юношеские годы. На заводе Исаковича встретили хорошо, здесь он проходил производственную практику, его знали. Сначала он работал инженером-конструктором, потом мастером ОТК, начальником бюро инструментального хозяйства.

За первые три года он внес несколько рационализаторских предложений, которые были приняты и внедрены в производство. Рационализатор получал вознаграждения. Молодой семье завод предоставил отдельную двухкомнатную квартиру. Зарабатывал Исакович неплохо. Одним словом, все складывалось как нельзя лучше.

Несколько раз по поручению дирекции завода Исакович выезжал в Москву. Возвращаясь в Баку, он говорил самому близкому другу Мамеду Абаджиеву:

— Вот насмотрелся я, как люди умеют жить. Свой автодилижанс, дачка в Серебряном бору, три-четыре любовницы и, как говорил известный поэт, «ананасы в шампанском»! Шик!

— Иностранцы, что ли?

— Почему, наши...

С тех пор Исаковича постоянно стала грызть зависть к тем, кто «умеет жить».

— А чем я хуже? — спрашивал он и отвечал сам себе: — Переберусь в Москву, я еще всем покажу, на что способен Исакович.

На заводе теперь он чувствовал себя человеком временным, работал спустя рукава, рационализацию забросил. С ним пытались беседовать, вразумить его — все без толку.

И вдруг в один прекрасный день Исаковича будто подменили: в цех пришел совсем другой инженер, деятельный, энергичный. Снова посыпались от него рацпредложения, он засиживался по вечерам в конструкторском бюро, выступал с речами на заседаниях, писал статьи в технические журналы.

Все это делалось по заранее обдуманному плану. В марте 1962 года Леонид Исакович обратился с просьбой к директору завода дать ему характеристику для поступления в аспирантуру. Это был первый шаг на пути в столицу. Исаковича зачислили в аспирантуру. И снова перед ним открывались прекрасные перспективы: учись, готовь диссертацию.

Но Исакович, став аспирантом, меньше всего думал о занятиях наукой, о повседневном, кропотливом труде. Получив как аспирант временную московскую прописку, он тут же стал заботиться о прописке постоянной. Вместо того чтобы сидеть в библиотеке, заниматься дни напролет в лабораториях, он мотался по Москве в поисках нужных людей, искал знакомств и дружбы с теми, кто может помочь ему с пропиской.

Бывалые люди сразу сказали ему, что с одними деньгами сейчас ничего не сделаешь: очень стало строго. Можно самому влипнуть — ни денег своих не увидишь, ни прописки, да еще и получишь предупреждение «в 24 часа — из Москвы».

— Слушай, маэстро, — сказал ему один из его новых знакомых, когда они сидели за столиком в ресторане «Националь», — ты же молодой, симпатичный юноша. Ты хочешь иметь постоянную прописку в Москве. Женись.

— Да, но я уже женат. Жена с сыном живут в Баку.

— Это не имеет значения. Ты с ней разведись. Потом, если захочешь, ты с ней опять зарегистрируешься. А сейчас женись, ну, как тебе сказать, фиктивно, только для прописки.