Обыкновенное мужество - Олег Грудинин

Забелин снова опустился на четвереньки.

— Нашел! — воскликнул он почти сразу же. — Здесь отверстие в доске. Кажется, узник сделал его, выпихнув из гнезда сучок. Не верите? Держите фонарь!

Прислонив глаз к отверстию, Яша ясно увидел на противоположной стене длинную, четкую, с кольцом на конце линию тени. Мысленно отметив место, он вылез из ларя.

— Вон из стены торчит короткая тонкая проволочка с петелькой на конце, — указал он. — Потяни-ка за нее, Сережа. Только не сильно.

Направив ствол пистолета в сторону проволоки, Забелин кивнул. Все затаили дыхание. Сергей просунул указательный палец в петлю и потянул. Послышался медленный скрип, и вдруг из стены выдвинулся кирпич.

Сунув руку в отверстие, сержант нащупал рукоятку и, помедлив, повернул ее по ходу часовой стрелки. Вслед за коротким металлическим щелчком раздался шорох, посыпалась пыль — и участок стены площадью кирпичей в двадцать дал трещину. Забелин еле успел отдернуть руку. Большая бронированная дверца, уложенная снаружи тонкими поддельными кирпичами, повернулась на шарнирах, откинулась вправо.

Перед глазами комсомольцев предстало удивительное зрелище: в глубокой обширной нише лежали сокровища. Переливчатым, неверным светом горели бриллианты, рубины, изумруды, топазы. Причудливые кубки и ожерелья, золотые массивные кресты, связки перстней и обручальных колец. Сотни желтых, зеленых, синих лучей брызнули из ниши. В мрачном подземелье, словно живые, затрепетали, зашевелились, заиграли многоцветные блики. Это было фантастическое зрелище.

— Фу ты! Что за чертовщина? — нарушал тишину Валентин.

Осторожно подойдя к сейфу, он взял в руку несколько драгоценностей.

— А ведь мы, братцы, клад нашли! — комсорг положил драгоценности обратно. — Может, тут исторической ценности вещи… Нет, говорят, худа без добра.

— Ну, конечно, это клад! Это такой бесценный клад! Прямо на миллиарды! — восхитилась Нина. — А красота-то какая! Мне вообще все время кажется, что мы спим.

Сергей стоял поодаль, щурясь от блеска камнем, и улыбался, отчего его широкое лицо стало еще шире. Потом он мечтательно пробасил:

— В музей пойдут штуковинки… Вот любоваться люди будут!

Вернул всех к действительности голос Забелина:

— Если отсюда не выберемся, то и клад ни к чему!

— Верно! — подхватил Валентин. — Пока у нас одна цель: выбраться! А клад трогать не будем. Мне кажется, ценности должны изымать криминалисты или ученые.

Проверив нишу и не найдя в ней выхода, сержант закрыл потайной сейф и аккуратно вставил на место кирпич с проволочкой.

И вдруг все ясно услышали далекий лай собаки.

— Тише! Слушать! — приказал сержант, хотя и так никто не шелохнулся: все напряженно прислушивались.

И снова раздался лай. На этот раз чуть ближе. А потом… потом опять в ушах зазвенела тишина.

— Будем снова искать! — скомандовал сержант. — Веселее, друзья!

— У Сережи фонарик чуть теплится, — доложила Нина. — Батарейка старая. Я зажгу свой.

— Если фонарики откажут, конец! — жестко сказал Валентин. — Мое мнение такое: выключайте фонарики. В темноте, на ощупь будем искать. И стены кирпич за кирпичом выстукивать. Свет включать в крайних случаях. Лай был в той стороне? У двери, так?

— Так!

— У двери пусть сержант ищет. Остальным — по стенке на брата.

Глава девятая. По пути мертвеца

Пядь за пядью ощупывали, выстукивали, вымеривали стены комсомольцы. Нервы у каждого были напряжены до предела. До сего времени была возможность держаться вместе, а теперь, в абсолютной темноте, отделенные друг от друга пространством подземелья, они остро чувствовали отсутствие товарищеского плеча.

— Давайте время от времени ненадолго включать свет, — попросила Нина. — А то мне кажется, что на кого-то из вас нападают.

Нинино предложение приняли с радостью. При очередной вспышке света Валентин сказал:

— Идите-ка все сюда.

— В чем дело? — спросил, подходя, Забелин.

— А в том, что ты, сержант, перепутал. Дай-ка сюда письмо. Вот как написал тот бедняга: «втор… выход… отсутствие воды». Понимаете? Это все об одном явлении. Вы заметили, что здесь совсем сухо, а в коридоре лужи? А здесь куда вода девается? А теперь слушайте.

Валентин постучал каблуком о пол.

— Один звук? А тут? Другой! Мы в стенах выход ищем, а он в полу.

Под неплотно уложенным кирпичом оказалась сетчатая крышка люка. Кирпичи, искусно прикрепленные к крышке, поднялись вместе с ней. Спустившись в люк первым. Сергей крикнул:

— Труба канализационная. Потом вбок уходит. Узко, мокро. На четвереньках проползти можно. Воздухом тяжелым тянет.

— Ну, если Сергей проползет, то ты, Валентин, с Ниной и подавно, — облегченно вздохнул Забелин. — А я, признаться, боялся. На тебе пистолет — и быстро за ним.

— А ты что задумал? — нахмурился комсорг.

— А я… — сержант замялся, — я пока… здесь останусь. Поймите, ребята, кто-то должен здесь остаться. Ведь тут государственные ценности большие. Вдруг они за наше отсутствие исчезнут? Я сержант милиции… Я за них отвечаю…

— Мы все за них отвечаем! — перебил его Валентин. — И не меньше, чем ты. А мое мнение такое: остаться здесь нужно мне. Пирогову надо идти, потому что, может быть, там понадобятся сдвинуть что тяжелое. Нина — девушка. А ты, Забелин, командир боевой группы и более опытный, чем я. Мало ли что на пути встретится? А у меня к тому же очки. В драке разбиться могут, беспомощным стану. Или упадут… На четвереньках же ползти придется…

…Валентин Калмыков остался один. Друзья ушли по пути, указанному мертвецом. Тишина и темнота подземелья властно захватили комсорга. Он старался думать о товарищах, мысленно следить за их продвижением по узкой, отвратительной от многолетней слизи трубе, а в голове помимо его воли возникали одна за другой картины гибели прикованного навечно к ларю узника.

Вот бедняга, с трудом запрокинув голову, смотрит на маленький дрожащий огонек оплывающей свечи. Ему кажется, что огонек еще одно теплое, живое, кроме него, существо, с которым можно поговорить, которому можно пожаловаться перед смертью. Вот опускает он усталую голову и смотрит в маленькую дырочку, туда, где хранится сокровища. Чуть колышется по стене тонкая тень от проволоки, медленно догорает свеча, и жизнь покидает тело…

Валентин встряхивает головой, стараясь отогнать от себя мрачный образ. Видение уходит, но тут же возникает снова.

Вот узник тянет печальную песню…

Нет, это не песня! Это скрип!

Валентин с трудом удержался, чтобы не броситься туда, где скрип раздался. «Терпение, друг, терпение!» Сжав в руке тяжелую железную трубу, которую ему в наследство оставил Сергей, Валентин застыл, прижимаясь спиной к сырой кирпичной стене.

Свет появился исподволь. Полутьма сменила мрак. У противоположной стены вырисовались, закраснели кирпичи пола. Валентин увидел, как тонкая жилистая рука поднимает из-под пола решетчатую крышку люка.

«Значит, еще один люк! — отметил Калмыков. — Ловко! Идет хозяин здешних мест…»

Вот когда Валентин пожалел, что отказался взять у Забелина пистолет.

Вслед за рукой показалась седая всклокоченная голова с блуждающими глазами.

Заслоненный ларем, Валентин почти перестал дышать, боясь, чтобы его не обнаружили раньше времени.

Старик поставил перед собой на крышку люка маленький керосиновый фонарик, подтянулся на руках я встал коленями на пол. Рот его растянулся в довольной усмешке.

— Не нашли! Ушли… Где им найти? Я и то полвека потратил…

Он встал, подошел к скелету бывшего узника, укоризненно погрозил ему пальцем.

— Не хотел мне сказать? Вот и проиграл. А я найду… Найду… Время-то еще есть. Ты сгнил, а я буду жить! Построю заводы, куплю наслаждения, куплю молодость… Не отдам! — закричал он вдруг визгливым фальцетом. — Не отдам! Все уничтожу! Все! Тут умные люди думали! Не им чета! На воздух! Всех на воздух!

Хрипя и задыхаясь, старик бросился к свисавшим с потолка цепям и стал, раскачивая, тянуть одну из них книзу.

Прыгнув из-за ларя, Валентин взмахнул железной трубой. Старик, вытянув длинные руки, бросился к нему навстречу. Валентин хотел ударить его по рукам и промахнулся. Старик по-кошачьи выгнулся, и труба с глухим звуком опустилась на его спину, и он со стоном упал. Фонарь, гремя, покатился в сторону. Валентин подхватил его и, выждав, пока огонь снова загорелся, посмотрел на лежащего.

Это был глубокий старик. Резкие морщины избороздили его лоб, щеки. Красные склеротические прожилки густой сетью покрывали кожу закрытых век, длинного носа. Он тяжело, со стоном дышал. Сняв с себя пальто и спортивную куртку, комсорг разорвал ее на полосы и связал старику руки и ноги. Затем он сбегал в главный тоннель и принес в шапке воды из лужи. Расстегнув на старике одежду, Валентин вылил воду ему на грудь. Тот зашевелился.