Война на пороге (гильбертова пустыня) - Сергей Переслегин

В общий зал ворвался шум голосов, Кирилл заткнул колыхнувшее было волнение, у него так бывало, еще в школе. Что случится? Что случится? Выберемся, вот что! — говорил его друг Тахир и начинал рубить лед, как будто заводил внутренний мотор, или спокойно открывал книжку на нужной странице. Тахир умер в больнице от рака. Елка не успела влюбиться в него. Бельгийка порывисто вышла в общий зал, тут же была внесена обратно нехилой толпой. Кирилл привстал. На лице женщины читался испуг. Кирилл сгруппировался и громко сказал: «Отпустите женщину и выйдите вон!» Голос у него был громкий, но он не остановил даже двух худых теток из компании бродяг. Позиция у него была неважная. Первый раунд он выиграл, легко вскочив на скамейку, когда крупный детина, грязно выругавшись, пытался задвинуть его столом. До окна было далековато. Со стола допрыгнуть туда и убежать, плевать, скандалы не нужны, вызвать полицию? Вот дурной детектив! Кирилл был в хорошем костюме, просто в лучшем, а один из этих уже лез на стол. Хозяйка уже, конечно, звала полицию, но из второго зала и вслух, кто там ее услышат, бар пустой, бежала бы к телефону, дурочка! Пришлось столкнуть ногой, грубо и отвратительно, того, кто лез, в живот ногой, вниз на пол. Ну, хотя бы оружия не видно. Провокация. Кирилл прыгнул прямо в толпу. Они не дремали. Двое расступились, он чуть не упал, девица скользнула ему в висок чем-то твердым, но мазнула, увернулся. В проеме толпились трое, а верзила око-

Офи* flt+umbm* £м*а rjt+tcmma

палея за спиной. Кирилл обернулся к верзиле и, чувствуя как ненависть поднимается в нем до горла, выхватил из кармана мобильник и зажатым кулаком стукнул по ближайшей голове, а потом в нокаут под дых уронил крупного. Кто-то пребольно заехал по спине так, что затрещало. Но драться не умели. Раскидав хулиганье в проеме, он вырвался в главный зал... По лестнице вниз, навстречу легко сбежал длинноногий констебль. Он мгновенно, так что Кирилл даже вздохнуть не успел, продел ему руки в наручники и вытащил из нагрудного кармана консульский пропуск. «О! Русский дипломат!» — с акцентом, но вполне уверенно произнес он. Часть тусовки куда-то рассосалась. Хозяйка жестикулировала. Попытки Кирилла потребовать телефон и адвоката возымели такое сильное действие, что он теперь полулежал в углу с разбитой скулой и молчал.

Глаз уверенно заплывал. Второй его гневный вопрос кончился, видимо, сломанным ребром, потому что дышалось теперь со свистом. Может, ребер сломалось сразу несколько. Ребра он дважды ломал в детстве. «Вот вам от погибшей Америки на сто миллионов чек» — Кирилл с усилием встал, пододвинул ногой табурет и сел, облокотившись о стену. Маньяк-полицай, куда-то звонивший, резко обернулся, но репрессий более не последовало. Дверь страж порядка запер изнутри. Выход через кухню, конечно, был, но бежать по улицам со сломанными ребрами и скрестись затем в консульство с наручниками, а Вадимыч не пустит без пропуска, хоть его режь... Хозяйка ретировалась. Уходившая последней девица плюнула Кириллу под ноги и злорадно ухмыльнулась.

...На факультете кто-то распустил обидный глагол - сгур- виться, что означало стать похожей на нее, Асю. Поездка в Ленинград точно что-то сглазила в ее жизни. С Игорем она переспала без всякого удовольствия, секс как секс. Когда она спросила его про их дурацкий вояж, он улыбнулся простодушно и ласково сказал: «Лучше не лезь, будут жертвы». Последний раз она видела Игоря вчера, он страстно прижимал к себе высокую черноволосую плачущую девицу лет двадцати и точно не из элиты. Ей даже не кивнул, точно был занят. Гурия подумала, что родственница. Вечером позвонил Пюм. Он был из них единственным нормальным и то сказал что-то странное: Кирилл под следствием в Канаде. Плохо. Гурия приняла к сведению, она не слишком опасалась ментовских штучек, все они охотились за карманами их папаш и играли втемную: или им удастся снять денег, или им снимут башку. Рисковали. Честный риск Гурия уважала. Всем нужно жить. Она всегда улыбалась похитителям или ментам, прилежно вела себя и исправно уведомляла родственников. Однажды к ним в МГИМО на первый курс прорвались какие-то агитаторы от модного НЛП-центра и бойко флешмобили весь день.

— А вы когда приедете в центр эффективных лидеров, девушка? — спросил ее железный кнопчик в кепочке с надписью «ЭЛ — В», осклабившись в меру пронзительно.

— У меня это встроено с рождения! — процедила Гурия. — Поэтому Ни-ког—да. Могу вас обучить, к кому подходить бесполезно, все равно не пойдут. Но это — за отдельные деньги! Кыш отсюда!

«Нужно поговорить с отцом, — подумала Ася, — очень нужно». Когда тучи сгущались, приходилось переться в Черемушки, в городок для своих с выстроенной охраной, тишиной и медлительными женами в светло-пепельных тонах, в лоджиях с непересекающимся обзором, позволяющим, надо думать, чувствовать себя в одиночестве и безопасности.

На историю с Кириллом папан отреагировал коротко: «Вышлют с плохими рекомендациями для работы за границей! Дурак! Сам подставился. Штирлица, видите ли, насмотрелся! Он что, твой любовник?»

- Нет, — ответила Ася, — он друг, — неожиданно для себя прибавила она.

- Друзья, девочка, у такой крали, как ты, начинаются с семидесяти лет. Этот, кажется, не дотягивает! Иди к матери. У меня еще работа.

«Вот так и встретились», — подумала Ася. Мать щебетала. В светло-пепельный тон попали рыжинки и делали мать еще моложе. Они выпили мартини в лоджии, и Ася осталась ночевать. Она не садилась за руль и после грамма: «За-

Ccpu*L Пе+есмим* Елшл Пе+имлин*

чем? Завтра будет лучше чем вчера!» Дом, который никогда не был ей родным, а каким-то случайным ранчо под Москвой, все-таки принес ей отдохновение. Суета куда-то отлетела и во сне воцарилась тихая пустошь из-под Астрахани, детство, первая любовь к казаху Кайрату, лошади вскачь и потом еще скорее, свобода как прыжок в синеву и многокилометровые островки бахчей со смешными завязями арбузов. Если бы всего этого не было, ей ни к чему было бы жить, оттуда она брала ту неукротимую страсть к управлению событиями и чувствовала повод в руке. Кайрат был старше ее на год и не дотронулся до нее, потому что не велел обычай. Она хотела. Ася говорила потом подружкам, что в ее жизни есть мужчина, которому есть за что сказать спасибо! и, может быть, даже люблю! Казахстан стал другим государством, степной мальчик не знал интернетовой премудрости и это меняло все, он не мог вписаться в элиты даже письменно, виртуально, и когда варварообразн ый лектор вещал им с трибуны про новый феодализм, Гурия думала, что это не так уж и плохо. У нее будет родовое имение на границе, трафик наркотиков в качестве обменной валюты и неуловимый друг на коне за холмом. Любовь, арбузный сок и хрустальное небо на двоих. Сказка про крах цивилизации снилась ей в лучших ее снах.

Утро принесло почту с новостями, а в Интернете красовалась помятая рожа Кирилла под броскими заголовками о поведении российской золотой молодежи за рубежом.

«Дурак! - подумала Ася, — подставился, теперь будут метелить по всем кочкам. Вот если бы он соблазнил какую местную принцессу, то — да, может помочь при трудоустройстве, а это — нет, драки в салунах нынче не в моде».

Игорь написал, что Кирилла подставили, и чтоб она была осторожна. «Идиот! — решила Гурия. — В ГБ не наигрался». Харизма «серых» кончилась двадцать лет назад, а новых не народилась. Ася сидела у них, маленькая, на коленях и выпивала с ними, взрослая, на банкетах. Они были светские люди, жестковатые до бизнеса и ревнивые до жен. Никаких шпионских страстей в этой среде не было. Общественное место по имени социализм было утоптано и застроено совсем по-другому, по-российски причудливо, но вполне удобно для нее, Аси.

Гном параноиком не был и историю с Кириллом не комментировал, он прислал ей ссылку на роман некоего Зиновьева про русских эмигрантов 70-х годов прошлого века, там Асе понравилось слово «гомосос», она решила его употреблять, звучало пошловато, но бойко.

Гурия сделала свою жуткую мини-гимнастику из пяти упражнений, потом еще повалялась на пушистом ковре. В мышцах вспыхнул азарт и она поняла — день сегодня будет что надо. Гурия редко гоняла, особенно в черте агломерации, где гоняли все. Утро летело ей навстречу с умеренной скоростью. Последнее, что она помнила, — это щит справа о радостях курения. Когда Ася очнулась, она сразу же заплакала, в палате никого не было, она плакала долго, как ей показалось, потому что не могла повернуть шею, спрятанную в жесткий воротник, уже натирающий, все было безнадежно, с ней ничего такого случиться не могло. Она пошевелила ногой, одна была строго привязана к чему-то тяжелому, а вторая — ура! — свободна. Потом она приподнялась на руках и хрипло всхлипнула: «Есть кто живой?» Вошел молодцеватый тип в белом халате:

— Здравствуйте, Анастасия Андреевна!

— Вы врач?— спросила Ася.

— Ваш доктор — Лубянская Ольга Никаноровна.