Война на пороге (гильбертова пустыня) - Сергей Переслегин

— Мне тоже такие тетки ни в какую, — машинально ответил он, — пора мне, однако, отлично посидели, - он подошел к двери и начал возиться с ботинками. Гурии показалось, что у него порвались шнурки. Наконец он встал, приблизился к ней и, слюнявыми губами чмокнув в щеку, произнес «Пока!» — улыбаясь во весь рот, довольный тем, что сделал все правильно, и танки все поехали куда надо. Гурия тихо прикрыла за ним дверь. Она всегда говорила всем восхищенным ею девочкам: «если с вами как-то поступают, то вы этого заслуживаете». Гурия не хотела такого заслуживать. «Это перекос. Проклятый Питер. Не пошла в бассейн и... деньги на билет».

— Ну уж нет! — она набрала Игорев мобильный и сказала без «здравствуйте»: кошелек у вас оставила, красный кожаный, привезите по адресу Рылеева — 5— 27, в арку, направо.

— Как ты? — спросил он ласково, как будто не выпер ее вчера в ночь одну и без денег.

— Умираю! — грубо ответила она и нажала сброс. «Пусть только приедет. Умник».

Игорь прислал курьера. Девочку лет пятнадцати. Кошелек соплюха привезла в канцелярском пакете. Гурия выругалась. Путь в Москву был открыт.

Улыбка без кота (2)

2001 год

Кирилл шел по улице Торонто, и не все ли равно, какая это была улица? Некоторые приезжие говорили, что канадская природа напоминает русскую. Кирилл вырос в русском Норильске, и ничего ему здесь стеклянные сумерки северных богов не напоминало. Он не был на родине уже пять лет, потому что отец с матерью развелся, и она укатила «на материк». Как будто Норильск — это остров! Юфилл уехал в Москву учиться и поступил в МГИМО, нелегко, не сразу, через год со взятками, так же, как когда-то вязко боролся за первое место в городском пробеге на 50 км. И все- таки победил. Читая для практики в английском Керуака, Кирилл усмехался в пушистые светлые усики, ему было легко пройти дистанцию 50 км на лыжах и построить с пацанами ледовую стену от метели, и горы его тоже не пугали. Одиночество он переносил легко и за границей выпадал из зоны коммуникации совсем. Больше всего его бесили соотечественники, они сначала лезли с объятиями, а потом тут же прятались за стенки своего зоосада. В таком темпе привязанностей и отвязанностей мы, мол, все тут за себя, но увидели тебя — и родину внезапно вспомнили... Кирилл среди этих существовать не хотел. Его английский был уже в меру канадским и он легко не признавался незнакомым русским в родстве. В консульстве Кирилл Трошев прослыл работником что надо. Его даже побаивались. Даже Федор Михайлович, консул, глава, наставник, в общем, местный воротила от политики страны за рубежом, как-то не слишком рьяно вменял ему в обязанности присутствовать на вечерних шоу для посольских и пришлых. «Жить-то надо!» — загадочно вещал он, скрепляя коллектив клейким клекотом и своими искусственными мысле- конструкциями: дык, а як же ж, ох ты, матка боска и прочим нелепым набором языковых упрощений из разных эпох и слоев. Как-то Кирилл сразу отговорился от Великого и Ужасного, и был один со своим Интернетом и звонками Елочки, сестренки, по пятницам на хитрый, незарегистрированный мобильник.

Ctf*e<Z Tlt+ttMUbH EMM Г?е+бсмгьм

Кирилл гулял и думал. «Игорь, конечно, перебарщивает. Он скинул в кучу домыслы своих телок, казусы Второй мировой и детектив по-американски. Нужно разводить любовь и войну на разных островах». Гном Кириллу понравился. Он любил компетентность и живость ума. Гном был старше их всех и не подходил в их светскую тусовку. Но он был нужен. Держал тему. Рубил фишку — так сказал бы Федор.

Прошло двенадцать дней после этой чудовищной встречи. Первой в списке. Пристрелочной. Потом он съездил к Елочке в общагу, очаровал девиц, принес стиральную машину и пылесос. Оплатил ей все что можно на год вперед и уехал в Торонто. Отец и мать были к сестре несправедливы. Квартиру в Питере ей могли бы купить, ну студию, в конце концов. Эта уж точно не посрамит семью. Разве язык? Язык, да!!! Управлять государством Она не будет. Она будет технологом по булкам. Смех, да и только. «Хлеб всему голова», — заявила она матери; конечно, ту охватила паника за свой только что разрисованный в генеалогическое древо род. Елка была упряма как три Кирилла. И умна как один.

Отпуск кончился. Кирилл доучивался дистантно и работал в консульстве на всех должностях сразу, Потому что здесь никто не хотел работать вообще, а фасад грозил рассыпаться. Не то чтобы жалко было фасаду, но он в своем Норильске привык, что если долго не идет обещанная метель - жди беды и готовься на совесть.

Тимоти Лири умер 31 мая 1996 года от рака простаты в своем доме в Беверли Хиллз, в штате Калифорния. Незадолго до смерти он опубликовал книгу по искусству умирать. Открытые архивы ФБР показали, что условием возвращения Тимоти Лири в США и прекращение его преследований было его сотрудничество с Федеральным бюро расследований. Предполагалось, что его показания потребуются для борьбы с «новыми левыми», но на практике они оказались бесполезными. Еще там была дюжина книг и статей с названиями про будущее. Кирилл оставил их на изучение здесь, в Канаде. Трое других претендентов на исследование волновали его еще меньше.

Новым левым Кирилл считал себя. Про Тимоти Лири что-то слышал. Наркоман и психолог. Итак, его показания дня борьбы с ним, с Кириллом, оказались бесполезны. То- то он еще жив, а Лири — умер.

Однако Игорь не будет дергать друзей напрасно. А он вцепился в этих померших акторов прошлого мертвой хваткой. Словно они держали информационное поле земли, а теперь отпустили — и аут: жить осталось недолго... Все всегда начиналось с узкого круга. Их набралось трое — модераторов отдельной Реальности, и еще брательник со своей войной и девчонка, которая всех хотела, но не вовремя. Кирилл улыбнулся. Девчонка жужжала тогда весь вечер. Верный знак, что приклеится и будет все портить. Впрочем, «сопротивление полезно». Пусть побудет и девчонка... Как голос крови или той, что зовется интуицией и всегда подводит, но... вывез его, обмороженного, к жилищу старого шамана, так и теперь Кирилл слушался только этого слабого шуршания под сердцем, остальное делал без эмоций, легко, без перерывов, не оценивая результатов и удивляясь одобрению других.

Как тот бессмертный философ, нарисовавший на себе схему нового мышления, которая позволяла человеку взлететь над убеждениями ума прямо в трансцендентный колодец вертикального лифта к всевышнему, так и эти четверо американцев и, предположительно, еще один русский нарисовали своими смертями что-то важное, не успев облечь все это в стихи или формулы, но в последней конфигурации выдавшие послание следующему миру.

Заняться все равно было нечем, приходилось становиться археологом, чтобы потом кисточкой и пинцетом выиграть Четвертую мировую войну, хотя бы и за себя. Или жениться. Например, на Катрин. Красивая свадьба. Прохладная жизнь. Елка на свадьбе в костюме бэтмана. Церемонные родители. Прохладная кожа. Дозированная страсть навстречу и капризный ротик. Безукоризненный вкус и патологическое нежелание сварить что-то, кроме кофе. В Канаде было полным-полно француженок. Кирилл выучил все их сюжеты наизусть. Они хотели устроить свою жизнь и снисходили до романчиков, только чтобы снять немного денег и снова охладеть телом в шелковых тканях и железных правилах о том, что флирт без подарков — это все равно что июнь без цветов.

Хозяйка бара приветливо помахала ему рукой. Она была бельгийка и не знала правил. Только она и напоминала ему здесь Россию.

«Нас мало», — понимал Кирилл. В баре было сумеречно и кисловато, но спокойно, как в осенней стратосфере. Хозяйка, подперев полной рукой подбородок, смотрела на Молодого дипломата с тихой нежностью. Он улыбался ей. Улыбка не мешала думать. А херес тихо тек в желудок, путая ферменты. «Если совсем остаться без ритуалов — не выжить, факт», — думал Кирилл. Ритуалы, служба и прочие «ошибочные действия, принятые в обществе», коммуникация и пустая болтовня о разном занимали ровно столько времени в процентах, сколько мозгов не задействовал человек во время своей эволюции. А что приборы? 90! Эти «девяносто» куда-то девались у автора «Горного дневника», но, правда, автор сам быстро делся, как только основал безумную организацию АУМ, которую теперь они и взялись отслеживать. Новые левые. Кому-то на север, а нам-то налево. Почему не говорят олл-лефт? «Правый» и «правильный» звучит похоже и смысл имеет один: выполнение правил чьей-то традиционной правой власти, которая всегда права, и все там правши, как и положено. Кирилл был левшой, но где-то в далеком детстве, где все удается, стоит только скрепить сознание с желанием, он научился работать, писать и держать бокал правой не хуже, чем главной, и сильно потом преуспел в вождении машин всех типов рулей. К левым тяготели фашисты и коммунисты. Кирилл их не жаловал. Горский прислал аналитику плана Маршалла и кое-что о казусах «холодной войны». Там была одна мысль. Черчилля. О том, что «никто не знает... и каковы те пределы, если они вообще есть, в которых будет развертываться их экспансия». Коммунисты, в смысле Советский Союз, был уникальным государством, они подсадили Европу и Америку на миф о том, что никто не знает пределов, и держались 70 лет. Кирилл уважал. Но у отцов нельзя отнять больше молодости, чем они уже нам отдали. Вторичное использование «красных директоров» невозможно. «А нынешние как-то проскочили»— пел их трибун, бодро, но часто не про то и непонятно. Огромная сказка про СССР напоминала Кириллу оранжево-ли- монный Сингапур бывших обломков империи. Его дед умер в один день с писателем Азимовым. Азимов красовался в списке Горского, вместе с наркоманом и дельфинщиком. Кличка у него была «Основатель». Деду и всем этим странникам во времена 50-х было по 40 лет. Расцвет и влияние. Дед до упора, почти до смерти нырял с аквалангом и вообще непонятно почему умер, он был самым неуемным адмиралом в отставке. Все прикрывали его погружения. Он мало бывал дома и больше общался с внуком, чем с высокооплачиваемым отцом Кирилла. «Все во мне от деда».