Коммод. Шаг в бездну - Михаил Ишков

После этого разговора Бебий Лонг сразу успокоился, охладел душой. Решил навестить Квинта Эмилия Лета — может, дружок что‑нибудь посоветует? Однако легата в лагере не оказалось, он был послан с инспекторской проверкой по приграничью.

Делать было нечего, пора во дворец.

Бебий вышел из обширного здания, где располагался преторий и размещались казармы личной охраны императора, а также квартиры прочих привилегированных служак, сел на коня и сопровождении своих мавританцев направился в город.

Бебий Лонг въехал в Виндобону, имея за плечами подступавшую грозу. Взгромоздившееся до самого зенита, громадное, божественной белизны облако с божественной же медлительностью накрывало город. За то время, что он провел в Моравии и Богемии, Виндобона заметно расширилась, вернее, все более обжитыми показались ему предместья. Видно, сказывалось удачное место для города, ранее являвшегося лагерной стоянкой. Виндобона лежала на Янтарном пути, по которому в Рим везли товары, и, прежде всего, чудесный камень, излечивающий от многих болезней. Толпа на улицах была куда многолюдней, чем в воинском лагере, и легат готов был дать голову на отсечение, что среди взрослых мужчин многие являлись легионерами.

Скоро миновали местный форум и выходящую на площадь колоннаду храма Юпитера. На форуме остановились, легат даже спешился, постоял, поглаживая шею коня, помянул императора, вспомнил отца. Здесь ежегодно, 11 июня, в «праздник армии», объявленный наместничеством в память о «чуде с дождем», в присутствии одетых в белое граждан, совершались торжественные священнодействия, в жертву богам приносили бычка, барана и кабана. В этот день восемь лет назад, во время первого похода на левый берег Данувия, римские войска в тяжелейшую жару, в гибельных условиях под командованием императора Марка Аврелия одержали решающую победу над варварами.

Спустя несколько минут группа всадников вновь тронулась в путь. Скоро дорога пошла под уклон. Бебий мысленно вернулся к разговору с Пертинаксом. В его словах много правды. Как теперь будет с новым цезарем? Что ждет его, Бебия, «любимчика Марка — философа», которому прежний император доверил сформированный еще Юлием Цезарем легион, представлявший собой ударный кулак Северной армии. Третий Августов, считавшийся одним из лучших легионов, дислоцировался в Африке и только на время кампании против германцев был переведен в Паннонию. Численность подчиненных Лонгу частей вместе со вспомогательными и приданными отрядами составляла более десяти тысяч человек, при обычном легионном списочном составе в шесть тысяч. Другими словами, под началом Бебия находилось войско, способное сломить сопротивление варваров на главном направлении. Должность была слишком заметная и «хлебная», чтобы «старики» из верхушки претория смирились с выдвижением молодого еще человека. В случае успеха слишком много перспектив открывалось перед «молокосом», как назвали его Сальвий Юлиан и Помпеян. Даже Публий Пертинакс, прозванный легионерами «бородой» за длинные седые космы, свисавшие у него с подбородка, и, в общем‑то, доброжелательно относившийся к молодому легату, почувствовал в Бебии соперника. Однако при Марке им только и оставалось, что косо поглядывать на едва успевшего разменять третий десяток молокососа. Кем теперь они выставили «прыткого» легата перед новым цезарем?

Громыхнуло ближе, увесистей. Бебий невольно глянул на небо. Прежнее, ослепляющей белизны, небесное строение обернулось сизоватой исполинской тучей. Грозу неотвратимо натягивало на город. Улицы рьяно протягивало ветерком.

Легат вот о чем задумался. Выгоды, связанные с этим назначением, могли обернуться реальным возвышением только в случае успешно проведенной кампании. Если войны не будет, эта должность ничего, кроме хлопот с обманутыми в своих ожиданиях легионерами, не давала. И что? Какая в том беда? Это пустяки, как, впрочем, и предостережение Пертинакса насчет долгого безвылазного сидения в Паннонии или отправки вместе с легионом в Африку. Тревожило другое — успеть бы во дворец до грозы. Успеть бы определиться. Не проспать момент, когда громыхнет по — настоящему.

На глаз было видно, что общая цель, провозглашенная Марком, его изначальное стремление к добродетели, неугасимое желание просветить подданных, мало заботили самих подданных. Наглядным примером наплевательского отношения к замыслам «философа» мог служить пьяный центурион, позволивший себе выйти из таверны с красной опухшей рожей. На ногах он держался нетвердо и при этом непотребно выражался по поводу стоимости вина, подаваемого в этой забегаловке. Проходивший мимо мальчишка — раб нечаянно наступил ему на ногу. Центурион в сердцах ударил его палкой. Мальчишка взвыл и бросился наутек. Бебии наехал конем на вояку, по привычке выставил вперед и так выдающуюся нижнюю челюсть, спросил.

— Какого легиона?

Центурион был из молодых, на панцире ни фалер, ни лент. Обнаружив перед собой конного легата, подтянулся. Ответил твердо.

— Десятого. Пятая когорта.

— Почему в городе?

— Послан с поручением.

— Так и выполняй поручение, а не шляйся по харчевням.

— Слушаюсь.

Милостью богов успели до грозы.

Императорская ставка представляла собой комплекс зданий, выстроенных на крутом берегу небольшой реки, тоже называемой Виндобона, перед впадением в Данувий огибавшей город с юга. Перед дворцом была установлена колонна, посвященную громовержцу Юпитеру, слева преторианская казарма и конюшня, справа сад и служебные помещения. Северный фас бастиона образовывала крепостная стена Виндобоны. Подходы к главной крепости и стенам дворца со стороны поймы перекрывались боем метательных орудий и арбалетов.

Первое, что отметил легат, въехав на внутренний двор замка, это непривычный шум и неожиданно бойкое многолюдье в замке. При Марке слуг и рабов в замке было раз, два и обчелся, подавляющее большинство составляли люди в военной форме. Прежде здесь было подчеркнуто тихо; даже здания, крыши зданий, опершиеся о колонны, деревья в саду, вписанном в один из углов крепостного укрепления, казались погруженными в какое‑то задумчивое, созерцательное состояние. Все тогда ходили неспешно, никто не позволял себе повышать голос, тем более кричать друг на друга, что теперь являлось любимым развлечением многочисленной челяди. Или спорить во всю силу легких, чем занимались возле канцелярии императорские вольноотпущенники. Вокруг них толпились клиенты, лица их были азартны, глаза горели, словно им тоже не терпелось вволю покричать. Рабов, пусть особо важных, состоявших на дворцовых должностях, теперь сопровождали юнцы из того же сословия. Бросалось в глаза обилие женских лиц. Войной здесь и не пахло — у Бебия, опытного офицера, глаз был наметан.

Всадники спешились у конюшен. Мавританцев отвели в казарму. Клеандр, поджидавший легата, повел его в сторону бань, где в крытом зале Коммод упражнялся с оружием. Здесь же находились префект Переннис и два незнакомых Бебию молодых человека. Один из них, по — видимому, принадлежал к римской знати, другой, томного вида, с подкрашенными глазами красавчик, судя по наряду, являлся вольноотпущенником.

— Аве, цезарь, — легат вскинул правую руку.

— А — а, Бебий, — откликнулся Коммод и жестом пригласил гостя подойти ближе. — Переннис утверждает, что не знает фехтовальщика лучше тебя. Покажи‑ка нам свое умение.

Бебий искоса глянул на приятеля, однако тот слова не промолвил.

— Рад служить великому цезарю! — отрапортовал Бебий и как обычно в таких случаях принял зверский вид.

Это сделать было нетрудно, так как его нижняя челюсть заметно выступала вперед. Стоило Бебию чуть — чуть добавить в выпячивании, как, глядя на него, дрожь пробегала по жилам.

— Перестань, Бебий, — откликнулся император. — Не надо официальщины, мы ведь старые знакомые. Я всегда был уверен в твоей верности, так что давай запросто.

Взгляд у императора на мгновение затуманился, словно в тот момент он увидал что‑то далекое, зыбкое, невесомое, что роднило его с Бебием. Он неожиданно и радостно улыбнулся, затем повторил.

— Да… Можешь обращаться ко мне по имени.

— Слушаюсь, Луций.

Теперь засмеялись все четверо, в том числе и Переннис, которому, по — видимому, уже не составляло труда называть императора Луцием.

— Ладно, слушайся, — согласился Коммод. — Знаком ли ты с моими друзьями? Они только что прибыли из Рима. Это — Саотер, вольноотпущенник. Правда, хорош? Вылитый Антиной* (сноска: — раб императора Адриана, юноша поразительной красоты, слава о котором сохранилась в веках. Император считал его живым воплощением божественной красоты. Судьба его трагична — совсем юным он утонул в Ниле). Саотер родом из Вифинии. Любитель красиво наряжаться, обладает очень чувствительной душой. Муха, севшая на одежду, лучик солнца, проникший сквозь отверстие в зонтике, способны привести его в отчаяние. А это Публий Витразин. Слыхал о Витразине, знаменитом гладиаторе, сумевшем выбиться в богачи и записаться в сословие всадников, а потом его казнили за участие в заговоре Авидия Кассия. Это его сын? Помнится, ты был не в ладах с гладиатором, но ты не робей, я постараюсь защитить тебя от злобных происков этого молодца. Он весьма искусен во всевозможных проказах и интригах.