Доктор Данилов в тюремной больнице - Андрей Шляхов

— Слабо, — ответил Данилов, уже знавший значение этого слова. — Только самые основные, например, как температуру нагнать или клей в нос закапать, чтобы насморк вызвать…

— Это все детские шалости, — скривилась Бакланова. — Пойдемте-ка к Ахатову.

Фтизиатр Ахатов был занят делом: решал кроссворды в книжечке-сборнике. Медчасть колонии — не районная поликлиника, нагрузка здесь гораздо меньше, клиентура далеко не такая привередливая, поэтому свободное время для интеллектуального развития найти можно.

— Батыр Ильдарович, расскажи коллеге все, что знаешь о мастырках.

— Все, что знаю? — оживился Ахатов. — Это я и за два дня не расскажу, но самое основное до конца рабочего дня успею. Садитесь, коллега. Бумага нужна? Конспектировать будете?

— Я запомню, — ответил Данилов, усаживаясь напротив Ахатова на пустующий стул медсестры.

— Запоминайте, — разрешил Ахатов. — Первая мастырка по вашей терапевтической части: мыла нажраться, чтобы закосить на дизентерию. Поэтому ко всяким поносам мы относимся настороженно, с учетом того, что их симулировать проще простого. И пусть вас не вводит в смущение количество поносящих, мыла можно и большой компанией наесться, чтобы веселее было. Меня, как фтизиатра, любят кровохарканьем пугать. Растирают сахар в пудру и вдыхают его от души и глубоко-глубоко, чтобы вызвать сильный кашель. Лопнет от напряжения какой-нибудь сосудик, вот вам и кровохарканье. А некоторые артисты попросту щеку прокусят и давай сплевывать кровь! Буквально в прошлом месяце приходит ко мне один из второго отряда…

Рассказывал Ахатов увлеченно, иллюстрируя полезную информацию случаями из собственной практики. Но одновременно он не забывал следить за часами. В положенный срок оборвал свою речь на полуслове, хлопнул ладонью по столу и сказал:

— На сегодня все, на автобус опоздаем. Я и так переработал, у меня ведь день короче вашего.

Сказано это было без какого-либо укора. Простая констатация факта. У фтизиатров рабочий день действительно короче, чем у терапевтов, потому что их работа считается более сложной, так как существует реальный риск заражения туберкулезом от пациентов.

В автобусе прапорщик, фамилию которого Данилов не знал, напевал себе под нос песню:

Прохоря вы мои, прохоря,Прохоря вы мои, кирзовые!Ты, маманя, не жди меня зря,Присудили мне вышку фартовые.Посылаю тебе прохоря,Ты продай их, маманя, за гривенник.Это всё, что могу для тебя…

«Интересно — почему сапоги назвали „прохорями“? — подумал Данилов. — От слова „проходить“? Или в честь какого-то Прохора, который сапоги сшил, носил или украл? Однако диссертационная тема, наверное…»

Прохоря вы мои, прохоря,Расставаться мне с вами не хочется.Жить осталось мне только три дня,Всё прошло, и ничто не воротится.

Во «Всё прошло, и ничто не воротится» прапорщик вложил столько чувства, что впору было пускать слезу.

— Все хорошее давно прошло, — сказал сидевший в первом ряду оперуполномоченный Гарибов. — Только в кино чем дальше, тем лучше, в жизни все наоборот.

Никто не рискнул оспаривать данное утверждение. До Монакова ехали молча.

Глава четвертая

Особенности потусторонней медицины

За неделю в колонии случилось сразу два чрезвычайных происшествия.

Начальник склада вооружения прапорщик Латышев попытался пронести через вахту пузырек с темно-коричневым раствором. Опознавательных знаков не имелось.

— Что это? — спросил начальник оперативного отдела майор Терещенко, руководивший утренним досмотром сотрудников.

— Лекарство, — глаза прапорщика тревожно забегали по сторонам.

— Почему без этикетки? — Терещенко открыл пузырек и поморщился от шибанувшего в нос уксусного запаха. — Все с тобой ясно, Латышев.

— Меня попросили, — заюлил прапорщик, — я не знаю, что там.

— Тебя попросили, по доброте своей не смог отказать, — понимающе кивнул Терещенко и тут же, посуровев лицом, прикрикнул: — Следователю будешь сказки рассказывать, а не мне!

Экспертиза подтвердила, что в пузырьке находился кустарно изготовленный ацетилированный опий (наркоманы называют его «чернягой», «черняком» или «ханкой»).

— Удивил Латышев, сукин сын! — сказал начальник колонии, когда ему доложили о случившемся. — Вот уж на кого никогда бы не подумал.

Начальниками склада вооружения обычно назначают людей, пользующихся полным доверием администрации.

Второй пронос в отличие от первого почти удался, его устроил зэк из четвертого отряда. Вернувшись в общежитие с длительного свидания (приезжала жена), он принес в куске масла тоненький мобильник. Начальник отряда застал его в момент извлечения контрабанды из «контейнера». За молчание начальнику отряда было предложено десять тысяч рублей, которые на воле передала бы жена зэка, но начальник отряда был полон честолюбивых планов, потому предпочел моральные выгоды материальным.

Результатом двух ЧП стала очередная акция закручивания гаек. К досмотровым ручным металлоискателям на КПП добавили арку, через которую теперь проходили сотрудники. После нее выборочно досматривали — заглядывали в ручную кладь прямо в коридоре или заводили в комнату для более детального досмотра. Данилов, как недавно устроившегося на работу, за неделю дважды побывал в комнате. Первый раз его досмотрели тщательно («обшмонали с головы до ног» на местном жаргоне), второй раз ограничились ревизией карманов, попросив еще снять кроссовку с левой ноги. Данилов реагировал на бдительность нормально, не обижался и не рефлексировал, понимая, что работает в учреждении с особыми условиями. А фельдшер Бяковский воспринимал личный досмотр как оскорбление: краснел, горячился, вспоминал про свой великий стаж. Ему отвечали, что у Латышева тоже был ого-го какой стаж и даже награды, но это не помешало его превращению в почтальона.

Когда майор Бакланова на утреннем совещании сказала, что у нее есть письмо из управления, касающееся всех без исключения, сотрудники решили, что речь пойдет об очередной контрабанде.

Все дружно ошиблись.

— И.о. начальника медицинской части исправительной колонии № 17/1 Управления Федеральной службы исполнения наказаний по Тверской области Извольская осуждена к условному лишению свободы по части 2 статьи 293 УК РФ… — Бакланова обвела взглядом присутствующих и пояснила: — Халатность, повлекшая по неосторожности смерть человека.

— Извольская? — переспросил фтизиатр Ахатов, майор внутренней службы. — Это случайно не Эльвира Валерьевна?

— Она самая, — кивнула Бакланова.

— Так ей же в обед сто лет! — удивился Ахатов. — Неужели еще работает?

— Работала, — поправила Бакланова. — И не сто лет, а семьдесят первый год пошел, в прошлом году юбилей отметила, а в этом под суд угодила. Слушайте дальше… Четырнадцатого января 2011 года в 11 часов 42 минуты в медицинскую часть поступил вызов к осужденному Казаченко Г. А., находившемуся в штрафном изоляторе. Для оказания медицинской помощи в штрафной изолятор был направлен фельдшер Заморенов…

— И заморил его там насмерть! — пошутил стоматолог Глухов, но под строгим взглядом Баклановой сразу же осекся. — Извините, Лариса Алексеевна.

Данилов вспомнил доктора Могилу со «Скорой помощи». Вот была фамилия так фамилия, ничего общего с ее носителем не имевшая. Могила был хорошим, грамотным врачом, смертей у него было мало.

— О результатах осмотра осужденного Казаченко и поставленном диагнозе «острое отравление неясной этиологии, кома неясной этиологии» было доложено Извольской. Несмотря на то что осужденный находился в состоянии, угрожающем жизни, и.о. начальника медицинской части лично его не осмотрела и не приняла мер к госпитализации…

«Странно, — подумал Данилов. — Оставить зэка, впавшего в кому, в камере?»

— …В 15 часов 50 минут того же дня поступил повторный вызов к осужденному Казаченко, на который снова был направлен фельдшер Заморенов. При повторном осмотре им была констатирована смерть осужденного. Проведенная судебно-медицинская экспертиза установила, что причиной смерти осужденного Казаченко явилось острое отравление метадоном…

— Метадон в ШИЗО! — восхитился Бяковский. — Неплохо!

— Человеческий фактор! — нахмурилась Бакланова. — Как ни проверяй сотрудников, сколько к ним ни приглядывайся, червоточину в каждом не углядишь. Возьмите хотя бы Латышева…

— Не знаю, как у всех, а у меня он всегда вызывал подозрения, — не унимался Бяковский.

— Чем же Латышев их вызывал, Александр Сергеевич? — прищурилась Бакланова.

— Скользкий был какой-то, Лариса Алексеевна, скрытный. И денег никому никогда не одалживал.