Хардкор для мажора - Татьяна Герман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я быстро схомячил оставшееся яблоко, напряженно всматриваясь вдаль. Ничего похожего на город. Фигово.
— Эй, — окликнул я ехавшего впереди Виссона, — когда мы приедем?
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Еще далеко.
Сглотнув шершавый комок в горле, я замолчал. Ладно, потерплю.
Однако скоро стало ясно, что свои силы я переоценил. Хотелось есть, пить, казалось, все внутренности были иссушены горячим, сухим воздухом. Лицо и руки покраснели от солнечных ожогов, в общем, все шло к тому, что скоро здоровье начнет уменьшаться.
— Виссон! Мне нужна еда и вода!
Не оборачиваясь, он махнул рукой.
— Не положено.
— То есть как это? — возмущенно заорал я. — Оплачено!
— Вот остановимся, тогда поговоришь с Унтием.
Нормально так! За свои собственные десять серебряных я еще должен ждать привала?! Эти неписи совсем охамели!
— Э, алло! Обалдели?! Дайте пожрать!
Но Виссон больше не обращал на меня внимания. Как, впрочем, и другие торговцы. Хотя, уверен, все трое прекрасно слышали наш разговор. Я бессильно скрипнул зубами — уроды, блин.
Караван шел и шел, а мне становилось все хуже. Голова кружилась, разум затуманился, и я, бездумно вцепившись в луку седла, изо всех сил старался не упасть.
Через пару часов мучительной пытки солнце опустилось к горизонту, но легче мне не стало. Когда казалось, что от жары, голода и жажды я сейчас сдохну, Унтий остановился.
— Ночуем здесь, — объявил он, выбрав место между двумя барханами.
Его подручные спрыгнули с верблюдов, стащили с одного из них большой вьюк и развернули. Внутри находилась сине-красная ткань, оказавшаяся шатром. Торговцы за несколько минут установили его и внесли внутрь несколько тюков поменьше, потом принялись отвязывать хворост.
Я сполз со спины животного и рухнул на песок. Ночуем? Неудивительно, что никто с фермы не рискует идти через пустыню без каравана. Вот уж не думал, что здесь такие огромные расстояния.
Пока я приходил в себя, метрах в двадцати от шатра торговцы развели костер, подтащили к нему жратву и бурдюки. Верблюды величаво опустились поодаль. Вскоре в воздухе поплыл дурманящий запах мясной похлебки, от которого у меня в буквальном смысле слова потекли слюнки. Я с трудом поднялся и, шатаясь, пошел к огню. Сел рядом с караванщиками, протянул руки к еде...
— Эй, куда? — гаркнул Унтий и шлепнул меня ложкой по запястью. — Тебе не положено!
— Как не положено?! Я же заплатил.
— Ты заплатил за переезд и ночевку. Еда в эти деньги не входит. Постель тебе принесли, иди в юрту и спи.
Офигев от такой наглости, я возмущенно заорал:
— Ты совсем берега попутал, урод?! Вы обязались доставить меня в Мергус! Хочешь, чтобы я сдох в дороге?!
— А вот на это мне наплевать, — отрезал Унтий, сверкнув глазами.
Пришлось сбавить обороты. Помолчав, я начал заново:
— Я же не доживу до утра, если не поем.
— Никто не будет делиться своими крохами только потому, что ты не позаботился о жратве.
— Но ты не говорил, что еда не входит в оплату.
На его лице появилось мерзкое выражение, глаза хитро блеснули.
— А ты не спрашивал.
Унтий отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Другие торговцы смотрели на меня с полным безразличием. Козлы!
Я сидел как оплеванный, в душе клокотала ярость. Покосился на небо — Арсений, небось, сейчас смотрит и ухохатывается. Устроил тут... хардкор для мажора.
Ладно, умники, сочтемся. Вы меня еще не знаете. Если эти дебилы думают, что такая наглость просто так сойдет им с рук, они сильно ошибаются.
Поднявшись, я угрюмо побрел в шатер. Ожидал увидеть что-то типа спальников, но на песке лежали обыкновенные мешки с соломой, накрытые рогожкой. Подушки не было. Н-да, царские условия.
Но то, что постель неудобна, это полбеды. Я отчетливо понимал, что ночь мне не пережить. Покосился на интерфейс: сытость застыла на отметке двадцать пять процентов, жажда — семьдесят восемь. Нужно как-то раздобыть еды и воды.
На улице совсем стемнело, до шатра доносился запах дыма и похлебки, от которого сводило кишки. Чуть приоткрыв полог, я сидел у входа и наблюдал за торговцами. Они тихо переговаривались между собой и, казалось, совершенно забыли обо мне. Впрочем, удивляться не приходится: Унтий недвусмысленно дал понять, что ему плевать, даже если я сдохну.
Зубы сжались сами собой. Уж, казалось бы, чего проще, предложить пару медяков за фасолевую похлебку. Но нет, гордость и упрямство не позволяли мне пойти на это. Не хотелось еще раз унижаться перед подло обманувшими уродами. Потерплю. Тем более, деньги мне пригодятся в городе: нужно будет где-то жить и что-то жрать.
Однако время шло, и есть хотелось все сильнее. В животе появилась резь, горло казалось пересушенной трубой. Через полчаса мучений стало ясно — не до гордости, не до расчетов. Сгорая от стыда, я вышел из шатра и подсел к торговцам. Они равнодушно взглянули на меня, не прерывая разговора.
— ...нечисто с этими новыми расами, — говорил Румоль. — Совершенно непонятно, что происходит.
— Да, ты прав, они — жуткие создания, — вздохнул Фераам. — Да и Длинноликие особого доверия не вызывают. К олнейгам и мениольцам я добрых чувств не испытываю, но с ними хотя бы все понятно и предсказуемо. А эти…
— Говорят, после встречи с Красноглазыми в живых никого не остается.
— Кто же тогда слухи разносит?
— Так Длинноликие. Чую — они заодно.
Остальные печально покивали, а я, воспользовавшись паузой, обратился к Унтию:
— Ну, хорошо, не хочешь даром кормить, так продай мне остатки похлебки и немного вина.
— Две серебряных монеты, — без запинки ответил караванщик.
Отблески огня мелькнули в удивленных глазах торговцев. Даже они, похоже, не ожидали такой наглости.
— Сколько?!
— Две серебряных монеты! — в голосе Унтия сквозила издевка.
Сволочь, ведь прекрасно понимает, что у меня нет таких денег. Конечно, я лоханулся, поехав в город с единственным яблоком, но нельзя же так хаметь. Двести медяков за миску вшивой похлебки — где это видано?
Если бы взглядом можно было испепелить, то Унтий сгорел бы на месте. С ненавистью посмотрев на него, я вернулся в шатер. Урод хочет, чтобы я сдох. Посмотрим.
Последняя мысль заставила меня задуматься. Интересно, зачем караванщику моя смерть? Возможно, испытывает ко мне неприязнь и хочет покуражиться. Я, кстати, тоже не пылаю к нему симпатией. А
