Кот, который играл в слова - Лилиан Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я прямо сейчас иду звонить миссис Эллисон. Дизайнерша поспешила к телефону, а Элкокови Райт сказала Квиллеру:
– Матушка Мидди сотворила с этим домом миссис Эллисон чудеса. Он больше не выглядит как викторианский бордель. Выглядит как раннеамериканский бардак.
Пока по телефону велись переговоры, Квиллер достиг личной договоренности с мисс Райт – в шесть часов вечера в среду под часами ратуши – и покинул студию Мидди с приятным ощущением в усах. По дороге в офис он зашёл в гастрономическую лавку и купил Коко копчёных устриц.
Вечером Квиллер упаковал книги в три гофрированные картонки из бакалейной лавки и обтёр две свои багажные сумки. Коко сосредоточенно следил за этими действиями. К копченым устрицам не прикоснулся.
– В чём дело? – спросил Квиллер. – У тебя диета?
Коко принялся ходить из угла в угол, останавливаясь только затем, чтобы обнюхать картонки и испустить протяжный погребальный вой.
– Забеспокоился! – сказал Квиллер. – Не хочешь переезжать…
Он поднял кота, утешающе погладил его по голове и усадил на раскрытый словарь;
– Давай-ка сыграем, чтобы отогнать уныние! Коко вяло запустил когти в словарь.
– Пленэр и плешь , – прочёл Квиллер. – Элементарно! Два очка в мою пользу. А ну, постарайся получше!
Коко снова впустил когти.
– Кохистани и кулонемби , – Квиллер знал значение первого слова: язык, на котором говорят кохистанцы – народности, живущие на севере Индии и Пакистана. А вот в словарную статью второго пришлось заглянуть. – «Западноафриканская человекообразная обезьяна с почти лысой головой и чёрными лицом и руками», – прочёл он. – Великолепно! Это недурно пополнит мой повседневный лексикон. Весьма признателен.
К концу девятого кона Квиллер выиграл 14:4. Коко по большей части вылавливал лёгкие словечки типа мошенник и мошка, фрак и франки .
– Теряешь форму, – резюмировал Квиллер, и Коко ответил ему долгим возмущённым мявом.
ВОСЕМЬ
В среду утром Квиллер и Банзен поспешили в дом миссис Эллисон на Мерчент-стрит. Квиллер сказал, что надеется застать там кой-кого из девушек. Банзен выразил желание снять одну из кроватей под балдахином – с девушкой прямо у себя в гнёздышке.
Дом – викторианский монстр, любовная песня плотника девятнадцатого века, влюблённого в свою пилу, – был, однако, свежевыкрашен, а окна его выставляли напоказ весёленькие занавески. Миссис Мидди при бесформенной шляпке и воротничке с кружевным рюшем встретила журналистов в дверях.
– Где девушки? – заорал Банзен. – Подать сюда девушек!
– Ах, днем их не бывает, – ответила миссис Мидди. – Они работают. Так что вы хотели бы посмотреть? Откуда начать?
– Что я хочу видеть, – гнул своё фотограф, – так это спаленки с кроватками под балдахинчиками.
Дизайнерша бросилась внутрь, взбивая по дороге подушки и вытряхивая пепельницы. Потом из недр дома явилась изможденная женщина с бесцветным лицом; взлохмаченные волосы её прикрывал тюлевый чепчик. Бумазейный халат в унылый цветочек странно контрастировал с развязными манерами хозяйки заведения.
– Хелло, мальчики, – сказала она. – Будьте как дома. Если захочется поддать, то буфет я отперла.
– Поддавать рановато, – ответил Банзен, – даже для меня.
– А кофе хотите? – Миссис Эллисон обернулась к недрам дома и крикнула: – Элси, тащи кофе! – Гостям она бросила: – Мальчики, горячих булочек хотите? Элси, горячих булочек!
В ответ из кухни донесся неразборчивый писк.
– Тогда поищи что-нибудь ещё! – завопила миссис Эллисон.
– А славный вы тут домик спроворили, – заметил Квиллер.
– Приличное заведение себя окупает, – ответила хозяйка дома, – а миссис Мидди знает, как сделать дом поудобнее. Она недёшево берёт, но оно того и стоит.
– Почему вы избрали для вашего дома раннеамериканский стиль?
За ответом миссис Эллисон повернулась к дизайнерше;
– С чего это я избрала раннеамериканский стиль?
– Потому что он уютный и приветливый, – сказала миссис Мидди. – И потому что это – частица нашей национальной традиции.
– Вот так можете меня и процитировать, – с великодушным жестом разрешила Квиллеру миссис Эллисон. Она подошла к буфету, – Так вы и впрямь не хотите тяпнуть? А я вот, пожалуй, пропущу стаканчик.
Она налила себе водки и, покуда дизайнерша показывала газетчикам дом, таскалась за ними со стаканом в одной руке и бутылкой – в другой. Квиллер сделал записи о вышивках шерстью, корзинках для сухого мусора и подсвечниках в стиле королевы Анны. Фотограф же прилип к корабельному носовому украшению над каминной полкой в гостиной – старой деревяшке, изображавшей грудастую наяду с облезшими красками и отбитым носом.
– Напоминает мне девушку, с которой я когда-то крутил любовь.
– Это та, которую я отловила и приколотила, – сказала миссис Эллисон, – а видели бы вы ту, что пропала!
– Взгляните на эти кофейные столики со скатертями, мистер Квиллер. Разве они не чудные? Слегка викторианские, но миссис Эллисон не захотела, чтобы стиль был слишком чистым,
– Всё это чрезвычайно изящно, – сказал Квиллер хозяйке дома. – По-моему, вы просто трясётесь над этими девушками, которых здесь поселили.
– Да уж будьте покойны. Они ведь должны иметь рекомендации и по крайней мере два года колледжа, – Она ещё чуточку подлила себе в стакан.
Спальни полыхали оттенками розового. В каждой – розовые стены, розовый ковёр, а боковые завесы над широченными кроватями – ещё розовее.
– Обожаю этот оттенок зелёного! – заявил Банзен.
– Как же всё-таки реагируют на всё это розовое девушки? – спросил Квиллер.
– Как реагируют на всё это розовое девушки? – повернулась миссис Эллисон к дизаинерше.
– Они находят его тёплым и возбуждающим, – ответила та. – Обратите внимание на ручную роспись на рамах зеркал, мистер Квиллер.
Банзен сфотографировал одну из спален, гостиную, уголок столовой и снял крупным планом корабельное носовое украшение. Работу он закончил около полудня.
– Заходите ещё, и как-нибудь вечером познакомитесь с девушками, – пригласила миссис Эллисон, когда газетчики прощались.
– Блондиночек заполучили? – спросил фотограф.
– Вы сами спросили. Да, заполучили.
– О'кей, как-нибудь вечерком, когда покончу с мытьём посуды и помогу малышам по дому, пожалуй, забреду, чтобы поддать.
– Не очень с этим затягивайте. Ведь вы не становитесь моложе, – подмигнула ему его миссис Эллисон.
Когда газетчики потащили фотооборудование к машине, миссис Мидди поспешно догнала, их.
– Подумать только! – воскликнула она. – Я и забыла вам сказать: миссис Эллисон не хочет, чтобы вы упоминали её имя и адрес.
– Мы всегда упоминаем имена, – возразил Квиллер.
– Вот ужас! Я так испугалась. Ведь она думает, что девушек доймут телефонными звонками, если вы напечатаете имя и адрес. Она хочет этого избежать.
– Но такова уж газетная политика – сообщать кто и где. Без этого материал будет не полон.
– Подумать только! Тогда придётся отказаться от этого сюжета! Какая жалость!
– Отказаться?! Мы не можем от него отказаться! Номер вот-вот уйдёт в печать!
– Вот ужас! Тогда пустите его без имени и адреса, – заключила миссис Мидди.
Она больше не казалась Квиллеру коротышкой скорее гранитной глыбой в затейливом кружевном воротничке.
Понизив голос, Банзен сказал партнеру:
– Ты в ловушке. Делай так, как хочет эта старая дева.
– По-твоему, надо?
– Только напишите, – добавила миссис Мидди, – что это резиденция для молодых специалистов. Это звучит милее, чем просто служащие, вы не находите? И не забудьте упомянуть имя дизайнера! – Она игриво погрозила газетчикам пальчиком.
На обратном пути Банзен сказал:
– На всякий чих не наздравствуешься.
Квиллера эта философия отнюдь не ободрила, и они ехали молча, пока Банзен не сообщил:
– Сегодня утром похоронили Тейтову старуху.
– Знаю.
– Шеф послал туда двух фотографов. Очень недурственное освещение похорон. Он единственный, кто на прошлой неделе послал только одного фотографа на международные лодочные гонки.
Банзен закурил сигару, и Квиллер пошире открыл окно.
– Ты ещё не переехал к этой шишке с «Виллы Веранда»?
– Переезжаю сегодня, ближе к вечеру. А потом обедаю с ассистенткой миссис Мидди.
– Надеюсь, у неё есть рекомендации и два года колледжа.
– Она хороша собой. К тому же умна!
– С умными держи ухо востро, – предостерёг его фотограф. – Простушки-то куда безопаснее.
Позже, во второй половине дня, Квиллер пришёл домой, набил одеждой коробки и вызвал такси. И приступил к упихиванию кота в картонку из-под рыбных консервов с вентиляционными дырочками в боках.
У Коко вдруг оказалось семнадцать лап, которые сопротивлялись и царапались все враз, а устные его протесты ещё и усугубляли суматоху.