Отец - Георгий Соловьев

— Так ведь это, может, к другим галактикам относится… А наша галактика — тоже мельчайшая пылинка. А если у нас до сих пор из других миров гостей не было, это значит, что близко к нам и во вселенной нет таких мыслящих существ, чтобы умней нас были. Мы, земные жители, первые к ним полетим, а из земных жителей первыми будем мы, советские люди.

— Когда же это будет? — колко спросила Женя.

— Скоро.

— А все же?

— Надо читать научную литературу, — веско отрезал Анатолий.

— И ты, сынок, может, полетишь? — спросила Варвара Константиновна.

— А что? — буркнул Анатолий, чувствуя, что над ним подтрунивают.

— Только Артема не бери с собой, — подхватила Вика. — Узнает про полет — и совхоз бросит.

Анатолий промолчал, а Дмитрий подумал: «Мечтает, определенно мечтает стать астронавтом. Для меня морская служба была когда-то мечтой, а вот для него — полет на Марс. И все может быть, все может быть…»

— Ай! Звездочка упала! Вон-вон где, — закричала Танечка. — Пойдем искать ее… Алеша?

— Никуда звездочка не упала, она сгорела в воздухе, — в тон Анатолию ответил девочке Алеша. — Нам Любовь Кирилловна на уроке объясняла.

— Нет, не сгорела. Откуда ты знаешь, что она сгорела? — возмутилась Танечка. — Она упала в снег.

Вдруг пронесся порыв морозного ветра, с деревьев повалили, как в метель, хлопья снега.

— Домой!.. Скорей! Задует еще вовсю, детишек поморозим, — всполошилась Марина.

И обе матери принялись поправлять одежки на своих детях.

— Проснулся, гуляка… А чувствуете: от ветра весной пахнет? — Женя вынесла на дорожку салазки. — Ну, садись, детвора! Алешка, держи Таньку, полным духом покачу.

— Ишь ты: весной от ветра уже запахло. Молодому всегда весна, — сказал Александр Николаевич, поднимаясь и помогая встать Варваре Константиновне. — А как, Анатолий, в других мирах насчет атомщиков и прочих поджигателей — известно что?

— Да ну вас! — Анатолий встал на лыжи, пошаркал ими и заскользил.

Обратно шли, подгоняемые порывистым и все усиливающимся ветром. Женя и Марина тащили в гору салазки. Дмитрий вел под руки отца и мать. В поселке Женя предложила:

— Теперь после прогулки чаю хорошо попить. Пойдемте ко мне; у меня мед есть с белой акации.

XII

Можно было подумать, что Женя больше всего на свете любит чай с акациевым медом после прогулок, — так она это сказала.

— Ну уж уволь, — откликнулась Вика. — Я и так на целый день от своего дома отбилась. — Она сняла Танечку с санок и поставила на тропинку. — Пойдем домой, кулемушка моя, а ты, друг закадычный, впрягайся в экипаж сам, — сказала она Алешке. — Чай да сахар вам всем и спокойной ночи.

Уже в подъезде Марина сказала, что ей нужно накормить и уложить Алешку спать; она подтолкнула Дмитрия Александровича вслед за Женей и сказала:

— А вы, Дмитрий, идите. Я управлюсь и тоже приду посидеть.

Когда Дмитрий снимал в прихожей шинель, из двери показалось лицо какой-то растрепанной и заспанной женщины. Молча и бесцеремонно она оглядела его.

— Знаю я эту Маринку: найдет себе работу не меньше чем на целый час. Жди ее, — сказала громко Женя, как будто хотела, чтобы ее слышал не только Дмитрий. — Пожалуйте, а я сейчас. — Она открыла дверь своей комнаты.

Пока Женя ходила на кухню, Дмитрий оглядел ее небольшую комнату: она показалась ему жильем опрятного мужчины, но не молодой и поэтичной женщины. Узенький платяной шкаф с врезанным зеркалом, однотумбовый письменный столик, приставленный вплотную к окну, два стандартных стула. На кровати на зеленом шерстяном одеяле сидела пестрая тряпичная кукла. На столе аккуратная стопка книг с ученической готовальней наверху; над столом висела рейсшина, а в углу трубка ватманской бумаги.

— Да что же вы!.. — воскликнула Женя, входя. — Садитесь! — Она переставила стул к столу, из платяного шкафа достала камчатную салфетку и, застелив ею половину стола, выставила посуду.

У Жени были очень изящные чашки и нашелся даже серебряный подстаканник с хрустальным стаканом. Мед и печенье были в очень милых вазочках. Накрыв стол, Женя села напротив Дмитрия.

— Расскажите мне о себе, Женя… — попросил он. — Можно?

— Отчего же. — Женя, не меняя своей покойной позы, смотрела на него с мягкой дружелюбной улыбкой. — После десятилетки поступила в фармацевтический техникум. Странно? Да, странно, но никуда меня особенно не тянуло, просто хотела быть на чистой работе. Окончила и сразу же вышла замуж: против воли родителей вышла, и пришлось уехать сюда. С мужем развелась. И вот живу, как видите.

— И по Ленинграду тоскуете.

— Зачем тосковать. Ленинград не за горами. К отцу и матери в отпуск езжу. Но жить твердо решила здесь.

— Словом, приросла, как Артем к своему совхозу.

— Крепче.

— Учитесь?

— Училась. В заочном машиностроительном…

— Хотели стать инженером?

— Нет. Журналистом. Недоумеваете? Сейчас объясню. — Женя выбежала на кухню, где зазвонил крышкой закипевший чайник.

— Я училась в машиностроительном техникуме потому, что мне полюбилась работа в заводской газете, — продолжала Женя, снова входя. Она заварила чай и, поставив фарфоровый чайник на никелированный большой, накрыла их куклой, которая сидела на кровати. — Женя снова села точь-в-точь так же, как и в первый раз. — В моей жизни был очень трудный период. Вы уже знаете?

— Знаю, — ответил Дмитрий.

— Я наделала много глупостей! Вернее, они как-то сами собой получились. — Женя совсем по-девичьи покраснела. Но потом энергично выпрямилась и улыбнулась той улыбкой, с которой взрослый человек оглядывается на свою юность.

— Отец мой — видный хирург, военный врач, так что я тоже военного происхождения. Мне старались дать хорошее воспитание. Я прилично знаю французский и английский языки, семь лет мне давали уроки музыки… Но вот с математикой и физикой у меня решительно не шло… Еще в техникуме я познакомилась с курсантом одного из ленинградских военных училищ. Вскоре он стал лейтенантом, и мы поженились. Родители мои, особенно папа, конечно, были против такого скоропалительного брака. Он был командиром взвода, а вы сами знаете, как достается «фендрикам» начало службы. Я совсем не представляла, что значит быть женой военного, его, как говорят, боевой подругой. Как могла, заботилась о нем: стирала ему подворотнички и носовые платки и ни разу не накормила обедом. Да вот еще куклу смастерила, — Женя показала на куклу, восседавшую на чайниках. — Алексея через год назначили на Дальний Восток. Мы легко решили расстаться на время, он побоялся нового жилищного неустройства. Осталась я одна жить бездельницей в рабочем поселке. А вы присмотритесь к нашему поселку: он живет и день и ночь, завод-то работает круглые сутки. Решила идти работать. А куда? Пришла в аптеку. Посмотрели на меня: хорошенькая девчонка, жена офицера — вот-вот улетит к мужу, а пока ищет не работы, а развлечения, ну, и отказали.

Письма от Алексея первое время приходили часто, приходили иногда и деньги. Но очень тонкая ниточка связывала нас, и, конечно, она оборвалась. К тому времени я сблизилась с вашей Мариной, познакомилась со стариками. Варвара Константиновна настоятельно советовала мне ехать домой к родителям. Но этого я сделать не могла. Стыдно было… Александр Николаевич понял меня: «На нашем заводе ищи свое место, дочка», — сказал он. И он же помог мне устроиться на работу. Сначала на контроле работала. Я не была комсомолкой, но комсомольская организация поручила мне помочь группе заочников по английскому, потом я стала участвовать в работе редколлегии цеховой газеты — у меня хороший почерк. Когда из редакции заводской газеты ушла секретарша, мне предложили там работать. Вот и все. Теперь будем пить чай. — Женя сбросила с чайников куклу.

— Нет не все, — остановил ее Дмитрий Александрович. — Вы говорите, учились в машиностроительном?

— Да, училась, но бросила. Знаете ли, опять, наверное, сделала глупость. В редакции страшно много работы… Не успевала готовить домашние задания. Вот директор техникума и решил через газету призвать нас, нерадивых студентов, к порядку. А редактор взял и вычеркнул из заметки мою фамилию, оберегая авторитет своей сотрудницы. И получилось, что я как бы сама это сделала, оказалась как бы зажимщицей критики. От стыда и бросила учиться… Вам морской заварочки?

— Откуда вы знаете про морскую заварку?

— К нам в дом часто ходил моряк; он всегда просил у мамы чаю именно по-морскому. — Женя налила ему в стакан на треть крепкой заварки.

Дмитрий Александрович вдруг заметил, что ногти у Жени коротко обстрижены, и от этого ее руки показались ему детскими.

— Значит, ради работы в газете вы образованием поступились? А дальше? — спросил он.