Туманная река 4 (СИ) - Порошин Владислав Викторович

— Без обид мужики, — пробормотал я, уводя своих разбушевавшихся актеров.

В автобусе всех накрыл гомерический хохот. Целых пять минут мы ржали до икоты, вспоминая кто, что и как сказал.

— Слушай, а ты чего Табакова назвал Матроскиным? — Спросил меня, похохатывая Володя Трещалов.

— Матроскин — это кот полосатый из одной книжки, — ответил я, смахивая слезу. — А у Табакова голос в точности, как у кота.

— Как у кота! — С новой силой захохотал Трещалов. — Семёныч, а зачем ты Ефремову двинул? Может нам ещё в одном кино сниматься, — обратился он уже к Высоцкому.

— Да не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда в неё плюют! — Пророкотал поэт. — Кстати, хорошая строчка для песни!

— Да, — согласился я. — Вот только жаль распятого Христа. Поехали уже к Кочаряну.

Я отжал педаль сцепления и надавил на газ. В наружном зеркале заднего вида я заметил милицейскую машину. И от греха, добавил скорости.

Нашу идею снять фильм-спектакль Левон Суренович принял на ура.

— Отличная идея! — Потирал руки режиссёр с «Мосфильма». — В следующем году напишем заявку, плёнки под фильм-спектакль потребуется немного…

— Как в следующем году? — Развёл руки Высоцкий. — Лёвушка побойся Бога. Крайний срок следующая неделя! Нас ведь закроют к чёртовой матери не сегодня-завтра!

— Да нет, это исключено, — махнул рукой Кочарян.

Его жена Инна внесла на подносе четыре кружечки душистого чёрного кофе. Левон взял одну и сделал маленький глоток.

— У нас на «Мосфильме» планы на год вперёд расписываются. Так что помочь ничем не смогу, — растерянно пробормотал он.

— Я сейчас позвоню куда следует, — сказал я, ругая себя за наивность. — Такое кино под новый год и после него посмотрит миллионов сто соотечественников. За такие деньги нас без всяких очередей в план всунут.

— Ну, если есть, кому позвонить, — улыбнулся Лева, — то тогда проси плёнку ГДРовскую, агфаколор. Чтобы кино получилось на века в цвете. Кстати, а спектакль то хоть стоящий?

— Во вторник вечером увидишь, — обрадовался Высоцкий.

— Народ валом валит, — поддакнул Трещалов.

— Есть идея одна, — я тоже отхлебнул кофейка. — Нам бы ещё пару актёров в сцену в бане добавить.

— Ещё? — Удивился Владимир Семёнович.

— Не ещё, а вместо, заменить нужно двоих любителей из драмкружка, — пояснил я идею. — Третий, который Никита Стрельцов, каменщик четвёртого разряда, от природы органичный, потешный. Свою маленькую роль исполнит не хуже профессионалов.

— Кем? — Заинтересовался Кочарян.

— Нужен, актёр Александр Белявский, — я почесал затылок, вспоминая, где я его видел. — В общем, он учится где-то не то в Щуке, не то в Щепке.

— Белявский? — Задумался Левон Суренович. — Так он у нас на «Мосфильме» снялся недавно в сатирическом кино-альманахе. Да, фактурный такой товарищ. Координаты найдём.

— И второй актёр сейчас где-то в Березниковском театре служит. Бурков фамилия, Георгий, — пробубнил я.

Кочарян посмотрел на меня как на сумасшедшего. «Ну да, я так-то того», — хохотнул я про себя.

— Богдану лучше поверить, — поддержал меня Высоцкий. — У него нюх на актёров. Я тебе расскажу, как мы на главную роль актрису искали, закачаешься. Кстати, а где эти Березники находятся?

— На Камчатке, наверное, — предположил Трещалов.

Глава 8

Если до Тимура Олеговича, товарища через которого я общался с кремлёвскими небожителями, мы дозвонились в тот же день из квартиры Кочаряна, то с Березниками, точнее с общежитием местного драматического театра, удалось выйти на связь лишь во вторник утром. Кстати, добро на съёмку фильма-спектакля нам дали, вот только трофейной киноплёнки «Agfacolor» выписали впритык из запасов на чёрный день. Как сказал Левон Суренович: «Снимать придётся с одного дубля». На что Высоцкий заметил: «Первый дубль — самый лучший!»

В «Пункт междугородней телефонной связи», который находился в центре Москвы, около главпочтамта, я прикатил рано утром. Заведение, надо сказать, было прелюбопытнейшее. Настоящее царство командировочных, студентов и военнослужащих. За стойкой сидела женщина-оператор, которая принимала бланки-заказы, написал куда, оплатил счёт, всё сиди, жди хоть до второго пришествия Христа. В одну из восьми деревянных кабинок обязательно вызовут.

Не знаю, сколько я там провёл времени, периодически вздрагивая, когда оператор объявляла: «Владивосток! Вторая кабинка!» Или: «Воронеж! Седьмая кабинка!». Но подумать успел о многом. Во-первых, характер мой оказалось совсем не приспособлен для семейной жизни. Особенно для той, что представляла себе Наташа. Пластинку записали, на гастроли съездили, деньги получили, живём — радуемся. А остальное побоку! Я так точно не смогу! Во-вторых, Лиза, она и старше и мудрее, примет меня таким, какой я есть. Но тогда и солистку нужно новую искать, и не факт, что Толик останется в группе. С другой стороны, жизнь как раз и состоит из таких встреч и расставаний, и в этом есть свой глубокий смысл.

— Березники! Третья кабинка! — Окрикнула меня барышня из-за стойки.

«Что ж Буркову то такого сказать, чтоб он мне точно поверил?» — Думал я, закрывая за собой деревянную дверь переговорной комнатки.

— Алло? — Услышал я в трубке высокий и молодцеватый голос, который никак не походил на немного гнусавую и шепелявую манеру Георгия Ивановича. — Кто это говорит?

— Здравствуйте, я звоню из Москвы, мне нужен Георгий БуркОв, — отчеканил я заранее приготовленную фразу.

— БУрков, наверное? — Ответил мне незнакомец, поставив ударение в фамилии актёра на первый слог. — Так он год назад в Пермь уехал, домой.

— Слушай друг, а ты с ним хорошо общался? — Я стал быстро соображать, как мне вытащить из неведомой Перми неуловимого Георгия Ивановича.

— Ну, нормально, — мне показалось, что на том конце провода незнакомый собеседник хохотнул. — Выпивали иногда вместе. Два раза.

— Можешь найти его Пермский адрес? Тут ему дальний родственник наследство оставил, — я намеренно не стал сообщать о возможности сняться в кино, зная актёрскую профессиональную ревность. — Если подскажешь, где живёт сейчас в Перми Бурков, я тебе денег до востребования вышлю, чтобы было на что с друзьями посидеть.

— И на закусь хватит? — Недоверчиво спросил меня голос из трубки.

— И на закусь и на то, чтобы второй раз не бегать! — Заулыбался я.

Город Пермь если смотреть на него со стороны реки Камы, производил странное ощущение. Любой путешественник сразу же обращал внимание на дома в античном стиле и на купола церквей. А затем берег реки бесконечной чередой оккупировали всевозможные промышленные предприятия. Можно было подумать, что в Перми люди были рождены для того, чтобы трудиться на заводах и фабриках, а потом отмаливать свои грехи в церквях и храмах, ну, или наоборот.

Кстати, крупнейший Мотовилихинский завод, где клепали пушки ещё со времен Александра Второго «Освободителя», тоже живописным берегом Камы не побрезговал. И если Урал со слов Татищева прослыл опорным краем державы, то завод в Мотовилихе был безусловно опорным предприятием города. В частности хоккейную команду «Молот», которая представляла Пермскую область на первенстве СССР в классе «А», полностью экономически содержал именно Мотовилихинский завод, который официально назывался Пермский машзавод имени Ленина.

Предприятие оплачивало проживание и сборы в Крыму для любимых хоккеистов. Содержало базу отдыха, среди соснового бора, где игроки команды могли зарядиться положительными эмоциями перед сложнейшими матчами. И само собой защитники, нападающие и бригада вратарей, чтобы их не привлекли за тунеядство, были приписаны к разным цехам предприятия в качестве спортивных инструкторов. Ведь в стране победившего социализма не могло быть профессионального спорта. Поэтому ради громких побед, в правительстве решили сделать вид, что этот спорт у нас как бы любительский. Потому что все понимали, что любительщина и высокие спортивные результаты две вещи не совместимые.