Туманная река 4 (СИ) - Порошин Владислав Викторович

— Лучше! — Во двор заскочил Володя Высоцкий, тряся помятой «Правдой» в руке. — Точнее, хуже.

— Херово дело, — пробурчал Володя Трещалов.

В доме, пока Вадька кипятил чайник, а оба артиста сыпали проклятьями, я по диагонали посмотрел статью в газете под названием «Звенящая пошлость!» Спектакль «Иронию Судьбы» обвиняли во всех смертных грехах. Писали, что он не смешной, аморальный, потакает низменным людским инстинктам. А главного героя пьесы за половую распущенность просто необходимо вызвать на партсобрание, как следует проработать и поставить на вид. В общем, спектакль, в котором воспевается пьянство и который растляет нашу молодёжь, срочно требуется закрыть. Ни про актёрскую игру, ни про песни и стихи, что звучат в пьесе, не было сказано ни слова.

— Ясно, — грустно пролепетал я. — Если очень захотеть, то можно «докопаться» и до телеграфного столба. Кто автор этой херни? Тут кусочек оторвался.

— Кто, кто? — Махнул рукой Трещалов. — Олег Николаевич Ефремов, руководитель «Современника».

— Они у нас в субботу вечером на спектакле были, — пророкотал, сжав кулаки Высоцкий.

От этой новости, мне стало не по себе, потому что когда бьют свои — это гораздо больнее. Вадька принёс чайник, и мы разлили по чашкам чай, а в вазочку насыпали задеревеневшие баранки, которые можно было употреблять лишь после предварительного окунания в кипяток.

— Давайте ему морду набьём, — заговорщицким шёпотом предложил Владимир Семёнович.

— Я согласен! — Поднял руку Владимир Леонидович.

— Не, не, не, — замахал я руками, — мордобоем делу не поможешь.

— Это даже как-то не интеллигентно, — согласился со мной Вадька Бураков.

— Да, к людям сейчас нужно относиться помягче, а на вопросы смотреть поширше, — пробормотал я. — Стойте! А у «Современника» есть какие-нибудь проблемы?

— У кого их нет, — ухмыльнулся Высоцкий. — У «Современника» нет своего помещения.

И тут я понял, что к чему.

— Плохо дело, — я встал и прошёлся. — Спектакль не понравился Фурцевой, которая тоже была в зале. А Ефремов накатал свой пасквиль, чтобы угодить министру культуры и выцыганить для театра помещение. Это значит, скоро появится и другая статейка от передовиков производства. От доярки с огорода, и от слесаря с Уралвагонзавода.

— Не смотрел, но осуждаю, — понял меня с полуслова Трещалов. — Дело-то что теперь?

Я отмерил своими шагами комнату в избушке несколько раз, потом хлебнул чайку, и у меня появился план.

— Давайте обратимся к вождю мирового пролетариата, — предложил я.

— В каком смысле? — Не понял Владимир Семёнович. — Предлагаешь сходить в мавзолей и над гробом вождя помолиться?

— Мы не будем полагаться на волю высшего провидения, — хохотнул я. — Ленин писал, что пока народ безграмотен важнейшим из всех искусств для нас являются кино и клоуны.

— Цирк, — подсказал Трещалов.

— Согласен, клоунов у нас и без цирка хватает, — я ещё отпил крепкого грузинского чайку. — Сейчас едем к нашему киношному соседу на Большой Каретный переулок.

— К Леве Кочаряну? — Удивился Высоцкий.

— К нему! Отснимем киноверсию спектакля за день, добавим в неё мультипликационные вставочки и покажем «Иронию судьбы» по всей стране, — я поднял указательный палец вверх. — И хрен кто после этого запретит нам играть этот спектакль.

— Точно! — Обрадовался Владимир Трещалов. — У киношников своё начальство и свои планы.

— На крайний случай смонтировать отснятый материал можно и в Таллине, — добавил ценную мысль Владимир Семёнович.

— Главное сделать всё очень быстро, — на этих словах я принялся натягивать на себя свой концертный костюм. — Вадька, ты здесь остаёшься за старшего. Ваську покорми.

Не прошло, и сорока минут, как служебный Opel Blitz, я подогнал к дому номер 15, Большого Каретного переулка. В одиннадцатой квартире нам дверь открыла супруга режиссёра «Мосфильма», женщина восточного типажа, Инна. Однако Левона Кочаряна дома не оказалось. В образовавшиеся полтора — два часа, я предложил съездить пообедать.

— А у меня другое предложение, — пророкотал Высоцкий. — Давайте сейчас съездим в ДК Горбунова. Там сейчас «Современник» репетирует.

— Зачем? — Насторожился я.

— Визит дружбы, — хохотнул Трещалов. — Заедем, поздороваемся.

— Скажем пару ласковых, — «добавил елея» Владимир Семёнович.

— Хорошо, только без рук, — согласился я. — Не хватало нам ещё с полицией, то есть с милицией неприятностей.

До Филёвского парка по полупустой Москве доехали минут за пятнадцать. Свернул я в одном месте не туда, немного задумался. И честно говоря: скандалить сегодня совсем не хотелось. Нет, высказаться, объяснится с Олегом Ефремовым, как раз наоборот потребность имелась. Но уже на подъезде предчувствия, что одними словами дело не ограничится, у меня были.

— Мужики, только без рук, — предупредил я Высоцкого с Трещаловым перед входом в зрительный зал.

— Не бзди, — коротко бросил Владимир Семёнович.

И в первые минуты, когда мы тихо присели в зрительном зале, где шёл прогон спектакля «Современника» «Голый король», всё было хорошо. Дверью мы не грохнули, стульями не брякнули. На сцене же, одевшись в нелепые костюмы, разом находилось человек двенадцать актёров разного пола. Что они играли, какие фразы произносили, у меня в голове не откладывалось. «Пьеса Шварца, в принципе, плохой быть не может, — думал я. — Эх, побыстрее бы увести отсюда мужиков. Сейчас драка совсем ни к чему!» К сожалению, спустя десять минут Высоцкий не выдержал.

— А что значит ваш голый король?! — Выкрикнул он с места. — На кого вы намекаете? На нашего уважаемого Никиту Сергеевича Хрущева? Да вас всех за подобную «звенящую пошлость» под суд отдать надо!

— По какому праву посторонние в зале?! — Нервно тряся длинными как у хирурга пальцами, ответил с режиссёрского кресла Олег Ефремов. — Убирайтесь немедленно прочь! Иначе я позову милицию!

Высоцкий и Трещалов тоже встали и угрожающе двинулись на главного режиссёра «конкурирующего» театра. Мне ничего не оставалась, как пойти следом, можно сказать — прикрыть спину. Потому что со сцены резко спустились актёры «Современника», которых было гораздо больше.

— Нужно дать им как следует! — Взвизгнул молоденький Олег Табаков. — Я их знаю!

Будущий заслуженный и перезаслуженный артист потянул свои тонкие ручки к вороту моей рубашки, порвать которую я позволить не мог. Поэтому одним движением я эти ручки крепко схватил, вторым движением тело Олега Павловича усадил на зрительское кресло.

— Слушайте вы, Матроскин! — Прошипел я. — Не влезайте, а то убьёт.

— По какому праву! По какому праву, я спрашиваю! — Ринулся на выручку товарищу ещё моложавый Евгений Евстигнеев в картонной короне.

«Мужичок жилистый, сразу видно из пролетариев», — отметил я про себя. Поэтому и Евгения Александровича пришлось одним болевым приёмом, усадит рядом с Табаковым. Не хватало, чтобы он мне в запале дал в глаз.

— Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён! — Гаркнул я. — И ты Кваша не лезь, во-первых нос расквашу, во-вторых, если не доживешь до Барона Мюнхгаузена, я себе этого не прощу!

А в это время Высоцкий добрался до Ефремова и бросил ему в лицо скомканную газету «Правда».

— Не нравится когда «Правду» прямо в лицо тычут? — Пророкотал Владимир Семёнович. — Ты зачем, паскуда, эту гадость написал?! Катьке Фурцевой продался?

— Да я вас сейчас по щекам отхлещу! — Ефремов наконец-то сподобился хоть на какие-то решительные действия.

Однако одно дело решиться, другое дело исполнить задуманное. Одного размашистого леща, который отвесил Высоцкий, хватило, чтобы главный режиссёр грохнулся на пол между зрительских кресел.

— Брейк! Брейк! — Заорал я как рефери на боксерском ринге. — Товарищи дорогие, я попрошу без рукоприкладства! Владимир Семёнович, ну мы же договорились!

— Не сдержался, — прохрипел Высоцкий.

— Вы же сами были у нас на спектакле, зачем же было писать гадость? — Трещалов поднял клочок «Правды» и протянул его в руки Евстигнеева. — Почитай.