Теплые вещи - Михаил Нисенбаум

– Ты вот что... Знаешь, не торопи ее, – сказала Маша, помолчав.

– А разве...

– С девушками нужно нежнее. Тут чуткость нужна, тонкость... Понимаешь?

– Понимаю, – ответил я, хотя ничего не понял.

Она говорила сейчас не обо мне и не о Лене, а о себе. О чем-то, чего я не знал. Наверное, Вольтова ждала каких-то расспросов, но именно с ней разговаривать стало неудобно. Мои излияния о любви не могли ее порадовать, ее секреты могли привести к Андрею Плеченкову, поэтому, положив трубку, я почувствовал облегчение. А еще – на долю мгновения – запах ее волос. Или показалось?..

Нет, не показалось. Маша Вольтова помимо желания оказалась впутана в паутинки моей судьбы. Поэтому стоило ей сделать какое-то движение ко мне, и паутинки эти начинали подергиваться и перепутываться.

В четверг после второго урока я вышел в фойе и увидел парня лет шестнадцати с высветленными гидропиритом волосами. Парень топтался у окна в зимнем пальто, лыжную шапочку держал в руках.

«Господи, опять! – Сердце поползло вниз куском подтаявшего льда. – Ну сейчас-то что им надо? Не может же эта скотина ревновать ко все девчонкам из нашего класса!»

– Миша – ты? – шагнул он ко мне.

– Ну я.

– Пойдем-ка. Плечо зовет...

– Куда? У меня сейчас...

– Да не хори ты.

Уйти с уроков в новой школе – это чересчур. Притом что впереди – не физра, не военное дело, не черчение. Даже не английский, а химия и две литературы. Мелькнула позорная мысль, что можно убежать прямо сейчас – куда-нибудь поближе к учительской. Но надо было идти: появилась единственная возможность разобраться с этим Андреем лично. Понять, чего он добивается и чего мне ждать дальше.

– Михаил! Ты куда? – раздался за плечем голос Лены Кохановской.

– Ленк, мне надо уйти.

– Куда? Химия...

– ...или жизнь. Не говори никому, ладно?

– Ну хогошо. Ты вегнешься? – в ее голосе звучала тревога.

– Конечно. Обязательно. Рано или поздно, – сам того не желая, я подчеркивал драматизм и загадочность ситуации. Ее беспокойство за меня очень поддерживало.

Выйдя из школы, мы пошли в сторону Пихтовки. Дорогой не было произнесено ни слова. Полкилометра в сторону леса. Переходим дорогу, и оказываемся в начале утоптанной дорожки, ведущей к первым елкам. «Мне это не нравится. Ленка меня видела. И этого парня, надеюсь, запомнила».

– Куда дальше?

– Тут подождем, – останавливается парень.

«Ну я и влип. Если что, надо срезать дорогу и бежать к лыжной базе».

Вдруг из-за деревьев показалось еще пять человек. Троих из них мне уже случалось видеть, и встрече я не обрадовался. Они подошли поближе. Старые знакомые ухмылялись. «Закрыть голову. Лучше пусть ребра сломают. Голова пригодится». От группы отделился парень в собачьей шапке. У него было хорошее, мужественное, скуластое лицо, светлые веселые глаза. Парень снял рукавицу-шубенку, протянул мне руку:

– Андрей.

– Михаил.

Все молчали.

– Курить будешь? – Андрей протянул мне пачку «Новостей».

– Спасибо, не хочу.

– Давно надо было познакомиться, – сказал Андрей. – Ты извини, что так вышло.

– Да ладно, – ответил я, вместо того чтобы выхватить из-за рукава отсутствующую финку. Похоже, меня позвали на мирную встречу.

– На лошадках покататься хочешь? – спросил он.

– На каких лошадках? – насторожился я.

– Ну на таких. Угнали тут чутка... В лесу загон у нас...

– Да я не умею.

– Ничего, научишься.

С каждой секундой отлегающей опасности Плечо нравился мне все больше, и становилось все более совестно, что я почему-то неспособен его ненавидеть.

Мы поднимались в гору. Лес стал гуще, а тропка сузилась. За каким-то камнем мы свернули в сторону и пошли след в след. Я шел последним и старался не набрать снега в ботинки. В лесу было тихо и очень холодно. На чистом снегу кое-где золотились сосновые чешуйки, виднелись тени птичьих коготков. «Угнали лошадей. Это года на три потянет! Поймают с ними – пойду соучастником». Видимо, страх, который сидел во мне, вцеплялся во все, что только ему подворачивалось. Мы все дальше углублялись в лес. Сначала даже непонятно было, как они определяют дорогу.

Наконец мы оказались на краю опушки. Здесь на ветвях нескольких сосен были положены и подвязаны тонкие жерди, образовавшие временный загон. За ними я увидел три лошадиные головы. Лошади не смотрели на нас, грустные ресницы белели инеем. Один из парней вынул из пакета батон и протянул его через ограду. Две морды из трех вежливо приблизились к руке и стали бережно отщипывать хлеб мягкими губами. Лошади были в узде, и есть им было, наверное, совсем неудобно, но, видно, они были голодны.

– Выводи, – приказал Плечо, ероша гриву гнедой кобылы.

Все лошади были немолодые и очень смирные. «Как они доверяют конокрадам?» – подумал я. Опять сделалось холодно. Двое из парней сразу вскочили на лошадей. И тут я сообразил, что даже не представляю, как приступить к лошади, как на нее взбираться...

– В левую ремешок возьми, а правой в спину упрись, – посоветовал Андрей.

Я повесил сумку с учебниками, тетрадями и дневником на сук. Кто бы мог подумать, что лошади такие большие, когда собираешься на них взобраться.

– А как же седло, стремена там?.. – неуверенно спросил я, поглаживая лошадь по вздрагивающему боку.

– Без седла лучше, поверь. С непривычки все яйца расшибешь, – сказал Андрей.

– Точно, особенно на рысях, – поддержал его парень с перебитым носом и синим восходом солнца, вытатуированным на кисти руки.

– Ну давай. Ставь ногу мне в ладони. Да не так, б...

«Нельзя облажаться. Ни в коем случае!» Сжимая уздечку, я поставил ботинок в его сведенные ковшиком ладони и резко подбросил правую ногу. «Вот это грядка!» – спина лошади оказалась широченной, но сидеть было вполне удобно. Я дернул за поводья, однако лошадь не тронулась с места. «Дай ей в бока малеха», – посоветовал кто-то сзади. Не хотелось делать лошади больно, поэтому и пришпоривание не дало никаких результатов: лошадь спокойно смотрела себе под ноги.

– Сорви-ка вичку, – сказал Андрей откуда-то снизу.

Непослушной от напряжения рукой я дернул за серую ветку осины и отломал небольшой прутик. Словно поняв этот жест, лошадь сразу тронулась с места. Она шла шагом, иногда останавливалась, но, стоило мне поднять прутик, опять двигалась.

– Пусти ее рысью! – посоветовал крашеный.

– А как?

– Молча. Пятками.

Я слегка двинул каблуками в бока лошади – очень слабо, потому что панически прижимал колени, – и опять занес ветку. Лошадь, умница, сразу припустила рысью. Меня трясло, и приходилось крепко сжимать зубы, чтобы не выстукивать ими испанский танец с кастаньетами. Стволы побежали от меня трусцой. Вдруг темное огромное пятно обошло меня, обнесло вихрем снежной пыли – топот унес в чащу одного из моих товарищей-конокрадов. Потом еще один взрыв топота (снег прянул с низких еловых лап) – мимо пролетел всадник на вороной тяжелой кобылице, крикнув мне «Бери в галоп! Не боись!».

Взмахнув вицей, я тотчас почувствовал, как все изменилось: тряска прекратилась и огромная сила понесла меня вперед – скачка стала, как течение быстрой реки, слегка подрагивающей на перекатах. Лес разваливался по обе стороны дороги, ветки хлестали по плечам, лицо обметало снегом: я скакал, летел, в отрыве от земли, в отрыве от страха – на скорости крика, на скорости счастья. «Добрая! Хорошая! Какая же ты умница! Спасибо тебе!» – думал я про лошадь. Проскакав до вершины холма, я натолкнулся на двух других парней, потянул вожжи и перешел на шаг. На обратном пути мы еще проехали рысью и галопом, и опять это было ах как хорошо: зимняя скачка через сказочный лес... Мне теперь даже казалось, что я умею ездить на лошади.

Мы спешились, чтобы дать покататься остальным. Было жарко, пар изо рта стал плотным, как табачный дым. Рядом со мной стояли два парня, которые когда-то подкарауливали меня на улице Бажова.

– Ну чо, понравилось? – спросил один.

– Еще бы. А что будет с лошадьми?

– В смысле?

– Ну вот мы покатаемся, а потом?

– Потом к вечеру подгоним их обратно к поселку.

– Тогда хорошо. Спасибо!

Счастье от того, что я впервые катался на лошади, включало в себя и эту радость примирения. Люди, которые пригласили меня в лес, мне больше не враги. И они хотели показать мне это, как-то загладить свою вину. Зачем? Этого я так никогда и не узнаю.

Подъехал Плечо. Он проводил меня до дорожки, по которой мы поднимались из города.

– Все путем? Так? – спросил он меня.

Я поглядел в его светлые шальные глаза и сказал:

– Конечно. А у тебя?

Он засмеялся. В эту минуту, когда мы смотрели друг другу в лицо, я чувствовал, как вся сила вражды и страха, которая жила во мне к этому человеку, перерождается в горячую доброжелательность. Постыдная благодарность вместо честного гнева – вот что осталось на душе, когда я возвращался в город. Но меня беспокоит совсем не это. Иногда я просыпаюсь среди ночи и думаю – вернули ли они из лесу трех этих послушных лошадей?