Убийство на пивоварне. Дело мерзкого снеговика - Николас Блейк

– Вы и в самом деле любите пить кофе с пола? – спросила София Каммисон. – Рядом с вами столик.

Найджел поднял чашку с пола и стал держать ее на весу. Он сидел в глубоком кресле, прислонившись спиной к одной ручке и перевесив ноги через другую. Ковер возле кресла был засыпан табачным пеплом. Глянув на все это, София выразительно вздохнула.

Найджел действительно был неопрятным созданием. Что толку расставлять пепельницы во всех стратегически важных пунктах дома, если он их попросту игнорирует? Странно, конечно, что София все еще в состоянии реагировать на такие смехотворные мелочи, после того что рассказал ей Герберт, пока она переодевалась к обеду. Юстас Баннет мертв, а она кручинится из-за сигаретного пепла. Прах к праху, пепел к пеплу. Хотя, возможно, София все еще не может поверить в услышанное.

– О чем вы думаете? – спросил Найджел.

– Да вот размышляю, как глупо с моей стороны возмущаться из-за пепла от ваших сигарет, когда… когда случилось такое…

– Сигаретный пепел? Ах, прошу прощения! Какой ужасный беспорядок я сотворил. Поистине я неряха, каких мало!

Лицо Найджела приняло комически огорченное выражение, как у маленького мальчика, готового расплакаться. Он выбрался из кресла, чуть не пролив при этом кофе, достал совок и щетку из камина и принялся подметать пепел с ковра.

Миссис Каммисон посмотрела на него поверх своего вязания. Найджел был полностью поглощен тем, что делал; его неуклюжие движения одновременно и тронули и рассердили ее. Как же по-детски выглядят мужчины, когда на полном серьезе занимаются пустяковыми вещами! Невозможно было даже представить, что это покрасневшее от смущения, неуклюжее создание, так неумело обращающееся с совком и щеткой, умеет ловко выслеживать убийц, воссоздавая в своем воображении, как в зеркале, их искаженное видение мира, написало талантливую книгу о поэтах каролингской эпохи и стало мужем одной из самых замечательных женщин нынешнего века.

– Зачем вы это делаете? – внезапно спросила она.

– Делаю – что? – опешил Найджел, вставая с колен и с удивлением глядя на нее. – По-моему, это самое меньшее, что я могу, дабы возместить ущерб, причиненный мною вашему прекрасному ковру.

– Да я не об этом, – отмахнулась София, немного раздосадованная намеком на то, что она из тех женщин, которые слывут неистовыми домохозяйками. – Я имею в виду, зачем вы впутались в это дело… расследование преступления?

– Иногда ничего другого, кроме как «впутаться», просто не остается, – небрежно ответил он.

Пальцы Софии Каммисон на миг прекратили вязание. Но когда продолжили работу, их движения перестали выглядеть чисто механическими. Найджел даже подумал: «Она как бы мгновенно послала им сообщение: «Не останавливайтесь! Вяжите, говорю я вам! Именно сейчас вы не должны прерывать свое занятие!» Вслух же София сказала:

– Но это лишь иногда. Почему вы всегда вмешиваетесь?

– Ох, от нечего делать, как полагаю. Похоже, это единственная профессия, которой подходит классическое образование.

– Вы просто смеетесь надо мной. А я говорю вполне серьезно.

– И я тоже. Сейчас объясню. Если в пору безмятежной юности, как ее величает один из моих шутников-дядей, вам доводилось делать перевод с латыни, то, представьте, это очень похоже на криминальное расследование. Перед вами длинное предложение, на первый взгляд просто набор слов. Преступление на первый взгляд выглядит ничем не лучше. Подлежащее – убитый человек, глагол – modus operandi, способ совершения преступления, дополнение, – мотив. Это три составляющие каждого предложения и каждого преступления. Сначала вы находите подлежащее, затем высматриваете глагол, и они, оба, ведут вас к дополнению. Но вы еще не открыли преступника – значение целого предложения. Тут на помощь приходят придаточные предложения, которые могут быть как ключами, так и «подсадными утками». Вы должны отделить одно от другого, воссоздать их так, чтобы уяснить смысл написанного, или содеянного. Подобное упражнение – лучшее обучение для детектива.

– Но в действительности, – воскликнула София, сбитая с толку услышанным, – это звучит ужасающе сухо и излишне хладнокровно. Вы напрочь исключили человеческий элемент!

– О нет, не исключил, – возразил Найджел. – Конечно, сказанное лишь аналогия, а ни одна аналогия не может быть истинной абсолютно по всем пунктам. Но… вернемся к классическому образованию. Вы учитесь писать сочинения на латыни и греческом в стиле некоторых авторов. И первое, что понимаете, – все эти лучшие авторы постоянно нарушают правила учебников грамматики, причем каждый сообразно своему характеру. В той же степени это верно по отношению к преступнику – каждый убийца особенный. Чтобы написать хорошее сочинение, требуется нечто большее, чем поверхностное подражательство, нужно проникнуть в голову и забраться под кожу вашей модели. Вы должны пытаться думать и чувствовать как Тацит или Ливии, Цицерон, Софокл или Вергилий. Точно так же детектив должен проникнуть в характер преступника, чтобы успешно воссоздать картину преступления.

Миссис Каммисон в изумлении уставилась на своего гостя. Действительно ли он верит во всю эту чепуху? Наконец до нее дошло: он заговаривает ей зубы, чтобы отвлечь от ужасающего видения растворившегося Юстаса Баннета – мешанины из волос и костей внутри давильного чана. И действительно, на несколько минут ему это удалось, спасибо! Но что, если он при этом подозревает другое, то, о чем сама она не решается даже думать?.. Внезапно София поняла, что она ужасно боится Найджела. Ей захотелось, чтобы Герберт оказался рядом, но его вызвали к больному в самой середине обеда.

– Вы столько вяжете, – проговорил Найджел. – Должно быть, у вас целая куча племянников и племянниц?

– Да, – ответила София. Затем, как бы отвечая на невысказанный вопрос, который, как она чувствовала – и правильно, – таился за замечанием Найджела, добавила: – Мы с Гербертом решили не иметь детей, пока… пока не обустроимся лучше.

– А как давно вы женаты?

– Почти три года. Мы поженились, когда Герберт купил здесь практику на правах партнера.

– Вы станете очень хорошей матерью, как мне кажется.

София почувствовала, что больше не в состоянии поддерживать разговор на эту тему. В любой момент она могла бы разразиться слезами. И чтобы подавить эту слабость, вновь вернулась к тому, с чего начала:

– Но я не понимаю, почему вам так нравится охотиться за преступниками? Уверена, вы не можете этим наслаждаться. И для вас это не способ зарабатывать себе на жизнь. Вы что же, верите в справедливость или во что-то в этом роде?

Найджел отрешенно уставился в окно. «Привет, – сказал он себе. – Что бы это значило? Что за выпады в мой адрес? Что она пытается скрыть от меня… или от себя?» Потом опять повернулся к миссис Каммисон.

– Я не верю в абстрактную справедливость. Представьте себе, что некоторые преступления «справедливы», а иные деяния власть предержащих – преступны. Я занимаюсь этим лишь потому, что расследование преступления дает мне уникальную возможность изучать людей, так сказать, увидеть их в обнаженном виде. Люди, вовлеченные в преступления – особенно в столь тяжкое, как убийство, – всегда настороже, постоянно находятся в состоянии необходимости себя защищать, и именно тогда, когда пытаются скрыть часть своих мыслей, невольно себя выдают. Даже вполне нормальные люди начинают вести себя в высшей степени ненормально.

– Это звучит как-то не по-человечески, – отозвалась София дрогнувшим голосом.

– Отнюдь. Нет ничего нечеловеческого в любопытстве. А мое – всего лишь продукт образования, научное любопытство. Однако, простите, я смущаю вас, разглагольствуя подобным образом. На самом деле я никакой не монстр. Говоря по правде, я мысленно настроился, и довольно основательно, не связываться с делом Баннета. Уверен, кто бы ни расправился с ним, он имел для этого веский предлог.

– Возможно, здесь ты прав, – пробасил голос позади Найджела, – но теперь я не стану отговаривать тебя бросить это дело.

Это не замеченный ими вошел доктор Каммисон. Его смуглое лицо с квадратной челюстью и тихие, раскованные, великолепно контролируемые движения, пока он закрывал дверь и подходил к ним, заставили Найджела подумать о черной пантере.

– Надо же, – отозвался он, – какая разительная перемена! Только сегодня утром ты уговаривал меня поставить крест на деле Траффлиса, а сейчас все наоборот! Как сказал старый Тацит: «Supervaeuus inter sanos medicus», – что в грубом переводе означает: «Врач среди вменяемых людей выглядит даже глупее, чем обычно».

– «Грубый» – это едва ли подходящее слово для такого перевода, – заявил доктор Каммисон; его белые зубы ослепительно сверкнули в столь редкой для него улыбке. – Смерть Траффлиса – это одно, а смерть Баннета – совсем другое.