Демонолог (СИ) - Бадевский Ян

У странствующих наставников нет гильдии.

Эти чуваки сами по себе.

Оторвавшись от экрана компьютера, я основательно призадумался. В Легурии ростовщики не пользовались уважением — они сколотили свои состояния на чужой беде. Золото одалживалось под непомерные проценты, и не каждый мог расплатиться по счетам. Многие лишались домов, жен, детей и даже попадали в рабство. Здесь, в Европейской Московии, ростовщичество обрело невероятный размах. Банки и микрокредитные организации вовсю облапошивали народ, создавая в головах иллюзию безбедной жизни. Нищеброды берут в кредит машины, квартиры, еду и турпоездки в жаркие страны. Даже крестьяне Рул-Дарраката не столь зависимы от своего государя. К чему это я? Наша с мамой квартира принадлежит банку, хоть Анна Васильевна и думает, что она — собственник. Мне это не нравится. И я не хочу влезать в подобную кабалу со странствующими гуру, но… Выбор у меня невелик.

Звонок в дверь вырвал меня из потока размышлений.

Я среагировал не сразу.

Громкий звук вновь резанул по нервам. Никак не могу привыкнуть к этим электрическим сигналам. Проще постучать, зачем такие сложности?

Сестра уже выскочила в коридор, приглушив телевизор.

Я направился к металлической двери.

Посмотрел в глазок.

На лестничной площадке стояла женщина в полицейской форме.

Глава 5. Жизнь как болт — только жестче

Взрыв адреналина.

Похоже, до меня добрались.

Нельзя просто так убивать людей и аристократов в современном мире. Тут, знаете ли, существуют закон и порядок. И вот она, представительница закона. Молодая женщина с искаженным дешевой оптикой лицом. Не переставая, жмет на кнопку звонка.

— Илья Невзоров? Полина? Вы дома?

Молчу.

— Кто там? — шепчет одними губами сестренка.

— Полиция, — отвечаю так же тихо.

— Я по поводу вашей мамы, — говорит женщина в форме. — Откройте, пожалуйста.

— Что с нашей мамой? — вырывается у Полины.

— Покажите удостоверение, — потребовал я.

В этом мире всё сложно. Есть паспорта, служебные удостоверения, прочие бумажки. Очень много бумажек. Люди шагу ступить не могут — всё им надо что-то заполнять да подписывать. А документы требовать необходимо — вдруг к нам в квартиру грабитель ломится.

Женщина поднесла к глазку развернутое удостоверение. Прочесть я ничего не сумел, но фотография совпадала с реальной картинкой.

Щелкаю замками, звякаю цепочкой.

Женщина переступает порог.

Молодая, но взгляд усталый. Прямо как у Анны Васильевны. Серые брюки, голубая рубашка. И бейсболка с гербом полиции, сзади торчит хвост черных волос.

— Валерия Веденеева, участковый уполномоченный, — представилась гостья. — Вы одни?

— Мама на работе, — сказала Полина.

— А отца у нас нет, — отрезал я.

— Понятно, — женщина посмотрела на нас с плохо скрываемой жалостью. — Мне неприятно это сообщать, но… ваша мама в больнице.

— Что? — одновременно вырвалось у нас.

— Автокатастрофа, — пояснила участковая. — Маршрутка, в которой она ехала, столкнулась с фурой. Мне очень жаль…

Полина вцепилась мне в руку.

— Она… — прижимаю сестренку к себе. — С ней всё в порядке?

— Врачи говорят, состояние тяжелое, — нахмурилась женщина. — Мы пытались обзвонить близких, но… у нее никого нет, кроме вас.

Полина шмыгнула носом.

— Мы можем поехать к ней? — спросил я.

— Собирайтесь. Я отвезу.

Лето, август.

Сборы заняли пару минут. Когда мы вышли в подъезд, на мне была выцветшая голубая рубашка в клетку, бриджи и кроссовки. Телефон, целебную мазь и карманные деньги я запихнул в рюкзак. Полина тоже прихватила свой рюкзачок в виде кролика. В сочетании с платьем в горошек и потрепанными сандаликами смотрелось умилительно. Дверь закрыли запасным ключом. Мимоходом я удостоверился, что на брелоке висит чип.

Мы спустились на лифте.

У подъезда была припаркована полицейская машина с отключенной мигалкой.

Сестра влезла на заднее сиденье, я занял кресло справа от водителя.

— Пристегнись, — строго сказала Веденеева.

Я защелкнул ремень в фиксаторе, и лишь после этого машина тронулась с места.

— Вы сказали про тяжелое состояние, — уточнил я. — Что это значит?

— Кома, — пояснила участковая, выруливая с дворовой парковки. Сделать это было нелегко — всюду разбросаны тачки парковочных хамов, перегородившие полдороги. И всё же Веденеева справилась. — Ее доставили в клинику без сознания, прооперировали. Сейчас Анна Невзорова подключена к медицинскому оборудованию.

— Вы всё врете, — не выдержала Полина, размазывая слезы по лицу. — Этого не может быть! С кем угодно, только не с мамой!

Участковая пожала плечами, обогнула наш дом и выехала на улицу, которая еще вчера была перекопана. Впрочем, до археологов-коммунальщиков мы не добрались — свернули между магазинчиком хозтоваров и стоматологическим кабинетом. Помчались на север, изредка подскакивая на ухабах.

Память Ильи подсказывает мне значение слова «кома». У нас в Легурии подобное состояние называли душестранствием. Человек находится в преддверии загробного мира, но боги еще не приняли решение по поводу его дальнейшей судьбы.

Полина опять всхлипывает.

— Как это произошло? — спрашиваю я.

— Водитель легковушки выскочил на встречную, — сухо ответила Веденеева. — Маршрутка попыталась свернуть и врезалась в фуру на перекрестке. Почти все мертвы.

Жуткое, должно быть, зрелище.

В моем мире нет машин. Кони, повозки, боевые колесницы — этого добра хватает. А вот быстро двигающихся по трассам автомобилей нет. Может, оно и к лучшему.

Сестра плачет.

Рыдает в голос.

Ее бы успокоить, но я не знаю как. А еще мне надо сосредоточиться на решении проблемы. Неизвестно, сколько дней или недель Анна Васильевна проведет в душестранствии. Всё это время нам с Полиной придется как-то выживать. Добывать еду, оплачивать коммуналку.

Наверное, мне легко рассуждать.

Я чужак в этой семье.

В былые времена я бы соорудил алтарь, принес жертву и пообщался с богом смерти в тихой пещерной обстановке. Попросил бы о милости, вернул бы странницу в подлунный мир. Вот только… все мои способности отключены. Здесь я — пустое место. Да и Нергал, как я подозреваю, уступает по ряду параметров своему заклятому врагу.

Полицейская машина сворачивает налево, выезжает на Варваринскую и несколько километров несется по прямой. Я вижу старые девятиэтажки, мелкие магазинчики, забегаловки в подвалах и замороженные стройки. Дальше — развязка с круглым газоном и торчащим из него черным крестом. Мраморным, судя по всему. Без понятия, что это означает, но вспоминаю, что где-то неподалеку располагается станция метро. А вот и спуск с красной литерой «М» — справа от нас, на пересечении с проспектом Кораблестроителей.

Сворачиваем на проспект.

Проезжаем еще несколько кварталов.

И, замедлившись, подкатываем к забитой парковке у многоэтажного белого здания.

— Вылезайте, — командует участковая. — Я вас проведу.

Проскальзываем между зеркалами припаркованных машин, поднимаемся по ступенькам на широкое крыльцо с обшитыми пластиком колоннами. Над козырьком висит надпись:

ГОСУДАРСТВЕННАЯ КЛИНИКА ИМ. ЭСКЛЕРА

Я тащу Полину за руку, чтобы не отставала.

Веденеева уверенно расталкивает стокилограммовых пенсионерок, пропускает нас вперед и вдавливает в стеклянную вертушку без ручек. Один оборот плоскостей — и мы в просторном вестибюле, забитом людьми. Обычные неомцы, рабочие в оранжевых комбинезонах, спешащие куда-то врачи в белых халатах и с планшетами в руках…

Хаос.

Мы с боем прорываемся к лифтовым кабинкам, но все они, если верить кнопкам вызова, застряли выше десятого этажа.

— Пешком, — отрезает участковая.

Очередной бросок через вестибюль.

И нескончаемый подъем по лестнице в потоке спешащих по своим делам пациентов. Ну, или посетителей. Клиника, насколько я помню, многопрофильная. С бюджетным финансированием. Что плохо — оборудование и персонал оставляют желать лучшего.