Зеленые глаза Баст - Сакс Ромер

— Конечно, Гаттон, до сих пор мы придерживались убеждения, что сэр Маркус встретил смерть именно в этом доме, — сказал я. — Но не стоит забывать, что его тело могли перенести сюда после убийства.

— Между его отъездом из театра «Нью-авеню» и приблизительным моментом смерти прошло очень мало времени, — ответил инспектор. — Вряд ли он успел бы заехать куда-то еще.

— Но, возможно, тела не было в ящике, когда мы с Болтоном пришли в гараж вчера.

— Я и не думаю, что оно там было, — сказал Гаттон. — Я полагаю, что в тот момент сэр Маркус находился в Ред-Хаусе.

Я с любопытством уставился на него.

— Вы думаете, что когда мы с констеблем открыли гараж, он был в доме?

— Да. По моему мнению, он находился в комнате с накрытым на двоих столом.

— Боже мой! — воскликнул я, ибо сама мысль, что человек, теперь уже мертвый, был в доме в ту минуту, когда мы с Болтоном стояли меньше чем в сорока ярдах от него, показалась мне чудовищной. Ведь в таком случае, если забыть, что мы не догадывались о его присутствии, в наших силах было предотвратить его смерть, воспрепятствовав ходу изощренного механизма убийства, запущенного в Ред-Хаусе.

— Кто-то побывал здесь вчера ночью после вашего с Болтоном ухода, — внезапно заявил Гаттон, когда мы повернулись к двери. — Все, что могло выдать убийцу, убрали. Если посмотреть на дело непредвзято, становится совершенно ясно, что того, у кого хватило ума спланировать такое преступление, вряд можно обвинить в глупейшем недосмотре: он не мог случайно забыть фотографию на каминной полке.

Я слышал, что инспектор говорит с настоящей убежденностью, и с моих плеч будто свалилась гора. Мне давно было понятно, что случайностью здесь и не пахло, но я боялся, что с точки зрения закона, с которой смотрел на дело мой спутник — а взгляд закона всегда особый — все могло представляться в ином свете.

— Умный и хитрый негодяй, спланировавший преступление, как вы и сказали, Гаттон, тут дал маху, — сказал я. — Убийство задумано необычайно изобретательно, но попытка свалить вину на другого отличается весьма посредственным исполнением. Это не обманет и ребенка.

— Вы правы, не обманет. Одно лишь то, что мы обнаружили портрет здесь, убедило меня в невиновности мисс Мерлин больше, чем любые уверения в чистоте ее совести.

Он загадочно улыбнулся и добавил:

— Видите ли, если близкие друзья не подозревают о вашей склонности к преступной деятельности, это не значит, что вы не преступник. Поэтому я ничуть не удивляюсь, когда у осужденного вора или убийцы находятся рекомендации, способные сделать честь самому архиепископу. Но когда мне попадается искусственно созданная улика, я чую ее за милю. Настоящие улики так о себе не кричат.

Мы вышли на крыльцо и направились по усыпанной листьями дорожке к главным воротам. Там, рядом с дежурным констеблем, стоял мужчина в штатском, несомненно ожидавший инспектора.

— Да? — без обиняков обратился Гаттон к незнакомцу.

— Она у нас, сэр, — кратко отрапортовал тот.

— Это он о Мари? — спросил я.

Гаттон кивнул.

— Полагаю, мистер Аддисон, мне следует немедленно отправиться на Боу-стрит*, куда она уже доставлена для допроса. Вы едете со мной, или у вас другие дела?

Я нерешительно ответил:

— У меня нет особого желания смотреть в глаза этой женщине, но я буду премного обязан, если вы сообщите мне о результатах ее допроса.

— Я обязательно расскажу вам все, — сказал Гаттон, — а вы немало обяжете меня, если чуть позже снабдите нас сведениями о кошачьих статуэтках. Ведь вы упоминали, что кое-что о них знаете.

— Конечно. Вы по-прежнему уверены, что знак на ящике и изображение женщины-кошки имеют большое значение для расследования?

— Не сомневаюсь в этом, — ответил он. — Если фотография видится мне откровенной подделкой под улику, то кошка подлинна и выведет нас на верный след. Думаю, вам лучше вернуться домой прямо сейчас и освежить в памяти сведения, которые вы считаете важными, а когда я приеду к вам, мы быстро все обсудим.

Боу-стрит — улица в Лондоне, где находился в свое время штаб городской полиции.

— Именно так я и поступлю, — сказал я, — хотя и полагаю, что почти сразу найду все необходимые материалы.

И мы разошлись: Гаттон отбыл с детективом, принесшим новость об аресте Мари, я же направился в противоположную сторону, к своему коттеджу; я шел домой в таком смятении чувств, не зная, каков будет конец и чем все обернется для Изобель, что не мог заставить себя мыслить логически, и не стоит упоминать, что у меня так и не сложилась мало-мальски правдоподобная версия, объясняющая эту цепочку удивительных и ужасающих событий.

Глава 7 Кошка из бубастиса

«Это одна из бесчисленных кошачьих статуэток, неожиданно обнаруженных в развалинах Телль Басты в 1878 году и за несколько лет распространившихся по всему миру», — писал я, раскрыв том «Египетского искусства» сэра Гастона Масперо.

— Она представляет собой изображение Баст, богини домашнего очага, особенно почитавшейся в восточной части дельты Нила. Изображение богини и ее имя часто встречаются на памятниках, хотя до сих пор о происхождении Баст и мифах о ней известно мало. Ее связывали узами крови или брака с Солнцем и называли то его сестрой, то женой, то дочерью. Иногда она исполняла роль целительницы и благодетельницы, защищающей от заразных болезней и злых духов, которых она отпугивала звуками систра; временами она претерпевала зловещие изменения и играла своими жертвами, как кошка мышами, а затем убивала их ударом лапы. Она предпочитала жить в городе, носящем ее имя, — в Пер-Басте, или, как именовали его древнегреческие авторы, в Бубастисе. К ее храму приложили руку Хеопс и Хефрен, когда возводили свои пирамиды; он был перестроен при фараонах 22-ой династии и расширен при фараонах 26-ой династии. Геродот, посетивший святилище в середине пятого века до нашей эры, назвал его одним из самых величественных зданий, которые ему довелось увидеть во время путешествия по Египту.

Празднества, посвященные Баст, привлекали паломников со всего Египта, подобно тому, как сегодня люди съезжаются в Танту на торжества в честь суфия Ахмада аль-Бадави. Каждая деревня посылала большие лодки, куда садились мужчины вместе с женщинами с откровенным намерением развлечься во время плавания, что всегда им удавалось. Медленное продвижение по Нилу сопровождалось бесконечным пением скорее любовных песен, чем священных гимнов, под аккомпанемент флейт и трещоток для отбивания такта. Возле каждого города лодки приближались почти вплотную к берегу, музыканты начинали играть в два раза громче, но паломники не высаживались, а принимались осыпать потоками оскорблений и брани женщин, собравшихся у реки, те отвечали столь же дерзко, а когда сказать становилось нечего…»