Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы - Марина Крамер

– Ты ведь не можешь совсем ни о чем не думать, – придирчиво выспрашивала Ветка потом, но Марина только усмехалась:

– Я же предупреждала – даже не пробуй, я тебе не кролик подопытный.

И Ветка была вынуждена прекратить все попытки, чтобы не потерять дружбу, которой очень дорожила. Но интуитивно она чувствовала, что это начало конца. Точно так же в свое время Марина отрезала все Веткины притязания на собственное тело, и они из любовниц превратились просто в подруг, а потом постепенно начала отрезать и прочие контакты. И Ветке не раз приходило в голову, что одной из причин такого поведения подруги является как раз то, что Ветка замужем за Бесом.

«Позвонить, что ли? – подумала она, сидя в мягком кресле, и уже потянулась к мобильному, но в последний момент отдернула руку, точно обожглась: – Нет, не буду. Мало ли что там у них».

Сибирь

Два дня Маша не выходила из дома, и Хохол мучился догадками – что же происходит. Он слышал, как ночью ей кто-то звонил, и после этих звонков она нервничала и курила в кухне, не включая света и думая, видимо, что он спит. Женька ворочался на диване и не открывал глаз, а сам все время прислушивался к шагам Марьи и каждому шороху в квартире. Однако говорить с ней в открытую почему-то опасался – вдруг снова вспылит и совсем закроется, перестанет разговаривать. С ней случались такие приступы молчания, когда Машка могла за весь день не произнести ни слова, а только что-то писала и потом выбрасывала мелко порванные кусочки бумаги. Женька как-то попытался сложить их, чтобы прочесть, однако ничего не понял. Пару раз звонила Алена, отдыхавшая с отцом в Бельгии, и Машка после этих звонков делалась еще мрачнее, чем до этого.

– У них там все нормально? – спросил Женька после очередного звонка, и Машка неопределенно кивнула. – Тогда чего ты такая смурная?

– Отстань, а? – неласково попросила Мышка и, подхватив ноутбук, скрылась в спальне.

«Чертова девка», – подумал про себя Хохол, решив больше ни о чем не спрашивать, пока она сама не соизволит заговорить. Этим поведением она только сильнее напоминала Марину, которая тоже пресекала попытки вывести ее на разговор, если хотела что-то скрыть. Эти воспоминания злили самого Женьку, и он потом долго боролся с желанием позвонить жене. Ссора возникла, в общем-то, на пустом месте – из-за решения Коваль ни с того ни с сего лечь в клинику пластической хирургии.

– Зачем? Вот объясни – зачем? – негодовал он. – Морщины будешь убирать? У тебя их нет почти! Силикон куда-то вгонять? К чему? Неужели ты не видишь, что легко можешь заткнуть за пояс любую молодую девку? Никто и не скажет, сколько тебе лет!

– Возраст тут вообще ни при чем, – спокойно ответила она тогда, прикурив сигарету.

– Тогда – что?! Я не понимаю – зачем?

– Сто раз тебе это объясняла. Дела у меня есть, в связи с которыми коррекция внешности – шаг вынужденный, но жизненно необходимый. А не понимаешь – и не надо. Меньше знаешь – никому не должен, – отрезала Коваль, и Хохол совсем взбесился:

– Я и так никому не должен! А ты совсем уже зарвалась – я твой муж!

– Вот повезло, правда? – без тени иронии спросила она, покачивая ногой в домашней туфле.

– Еще бы! Такое счастье привалило на старости лет! – обозленно огрызнулся он. – Аж сам себе завидую! Знаешь, кто ты?

– Ну, давай, просвети. – Марина смотрела на него с той улыбкой, за которой – он прекрасно это знал – обычно следовала едкая фраза, оскорбляющая его до глубины души, но остановиться уже не смог:

– Ты офигенная головная боль, Коваль! Офигенная! Что ты измываешься надо мной, а?! Ну, что я снова не так сделал, чтобы такое заслужить?

– А ты не заслуживай. Ты просто встань и уйди, – посоветовала она спокойно, и эта фраза стала последней каплей.

Он рванулся к себе в комнату и наскоро побросал в сумку какие-то вещи, взял паспорт и немного денег и вышел из дома, демонстративно задержавшись на пороге на пару секунд в ожидании, что Марина остановит его или хотя бы спросит, куда он направился. Как обычно, Женька ничего не услышал – Марина даже не вышла из комнаты, хотя прекрасно видела и его, и сумку.

«Сука!» – зло подумал Хохол, выходя из дома. Одновременно его охватила досада – ну, зачем, к чему он стоял на пороге как идиот, хотя прекрасно знал, чем закончится? Она никогда, ни за что не стала бы его удерживать, а он снова подставился и получил очередной удар и доказательство того, как мало места занимал в ее жизни. Женька надеялся, что после свадьбы Марина перестанет вести себя подобным образом, ведь сама же и предложила расписаться, когда он уже перестал на это надеяться и смирился с тем, что Коваль никогда не будет его женой официально. Но штамп в паспорте ничего не изменил, наоборот – стало едва ли не хуже. Она словно мстила ему за ту свою слабость, за то, что вслух призналась, как он ей нужен. Женька никогда не мог до конца понять эту женщину и ее поступки, а уж понять ее мысли и мотивы поведения даже не пытался – бесполезно. Но почему-то всякий раз было так больно, как будто в сердце воткнули финку. Он любил Марину больше жизни, хотя и терпеть не мог эту избитую фразу. Женька давно перестал думать о себе отдельно от нее, как будто они стали единым целым, хотя иногда его вдруг озаряло – это ведь только он так считает, а она – нет. Безусловно, ей было хорошо с ним, надежно, спокойно, но чтобы Коваль хоть раз почувствовала себя частью его – нет. Она для этого была слишком самодостаточна, слишком свободна внутри. И эта свобода мешала ей. Мешала дать ему почувствовать нужность. Вроде как вот он, рядом, и все как будто идет правильно, так, как положено. Но если его не будет – ничего не изменится, потому что она все может и умеет сама. Удел слабой женщины, покорно склонившейся к надежному плечу мужчины, был не для Коваль. По большому счету она ни в ком не нуждалась, разве что в Егорке. Сын стал для нее всем, сын, а не законный супруг Евгений Влащенко, он же – мистер Джек Силва. «Интересно, чувствовал ли себя Малыш таким же одиноким в этом браке, как я сейчас? – подумал Хохол, сбегая по ступенькам и оказываясь на улице. – Наверное, нет, потому что вот его-то она любила. Ради него проворачивала такие дела, что не каждому мужику по силам. Хотя вот тут я, пожалуй, слегка погрешил, потому что она и ради меня это делала, и не раз. Но в этом все равно было больше благодарности, чем любви. Она как бы долг возвращала, рассчитывалась со мной за то, что я помог ей выжить, башкой рискнул, застрелив Строгача, Кадета… да много еще кого. А когда любишь, то никаких долгов не бывает, и отдавать их не нужно».

Эти мысли только сильнее раззадорили его злость на Марину, и Женька решительно отключил телефон, чтобы не было соблазна позвонить ей. И чтобы она его не нашла, если вдруг вздумает сделать это. Хотя на последнее Хохол не очень-то рассчитывал.

Почти месяц он прожил в маленьком отеле, хозяева которого были выходцами с Украины. Пару раз, сломавшись, он звонил Коваль, но та была уже в клинике, и никакие уговоры больше не действовали – как не действовали, в общем-то, никогда.

Устав от однообразия, Женька захотел развеяться. Он сразу решил лететь к Мышке – а куда еще-то. Нигде в России его больше не ждали, а где-то за границей вообще не было знакомых, да и почти нулевое владение языком осложняло любые попытки пересидеть ссору с Мариной здесь, например, в Лондоне, а не в Бристоле у русскоговорящих хозяев гостиницы.

Он специально взял билеты сперва до Бангкока – решил пару дней провести на пляже, а потом уж лететь в Сибирь. Объясниться в тайском отеле можно и на пальцах. Но Бангкок наскучил ему уже к вечеру первого дня – на улицах липучие трансвеститы, похожие скорее на красивых кукол, чем на людей, местные проститутки, при виде которых Хохла почему-то подташнивало и даже мысли о сексе не возникало. Он еле дождался следующего дня и с облегчением уснул в кресле самолета, очнувшись уже почти перед приземлением. Февральская Сибирь, конечно, не Бангкок, но все-таки родина, чего уж там. И Мышка с какими-то загадками…

Мысли вернулись к запершейся в спальне Марье. Интересно, что все-таки связывает ее с этим Церпицким? Откуда у него столько ее фотографий и зачем они ему? Что за маниакальная страсть? Вечно Машка притягивает к себе странных людей. Нюх у них на нее, что ли? Женька с улыбкой вспомнил, как однажды во время их с Мариной приезда сюда они втроем с Машкой отправились гулять по городу, и в самом центре к Мышке подвалил отвратительный бомж, схватил за руки и начал целовать, приговаривая:

– Машуля, девочка, спасительница ты моя!

Марина от отвращения скорчила гримасу, а Мышка спокойно и с улыбкой сказала:

– Вася, ты по-прежнему тут? Хотел ведь к матери в деревню ехать.

Бомж пустился в длинные объяснения, и Мышка внимательно это выслушала, а потом вынула из кармана сотню и сказала:

– Возьми, хоть поешь чего-нибудь.

Бомж благодарно закивал и быстренько затрюхал в сторону палатки с гамбургерами, а Марина вынула из сумочки упаковку влажных салфеток: