Пленники колдовских чар - Алексей В. Мошков

между тем продолжал читать свои заклинания. Сырость сменилась полуденным жаром и тем особенным запахом сухой земли, которая уже отдала все свои плодотворные силы колосьям. Ася уже с нетерпением ждала появления новых духов, и те не замедлили явиться. Фигуры их были настолько громадны, что девушка не могла разглядеть лиц, нависающих из-под высокого потолка. Она видела лишь исполинские натруженные руки со скрюченными от тяжелой работы пальцами. Гостья колдуна кое-что понимала в мифических существах, но не могла припомнить имени духов с такими руками. Чародей заговорил в третий раз, и в голосе его звучал страх и трудно выносимое напряжение:

– Духи земли-кормилицы, порождения матери Геи и змея Тифона… Наш стол полон самых изысканных яств, но он ничего не стоит без плодов земледелия. Без хлеба ни мясо, ни вино не в радость. Освятите наш стол сим лакомством, и я буду считать наш уговор исполненным.

Мозолистые длани взметнулись под потолок, дрогнули стены чародейского дома, обрушилась в каминной пасти прогоревшая поленница, и к запахам жареного мяса и иноземных вин добавился ни с чем не сравнимый аромат свежеиспеченного хлеба. Брюс с пушечным грохотом захлопнул черную книгу, подошел на подгибающихся ногах к своему креслу и рухнул в него, бессильно уронив руки. Гостья догадалась, что нужно делать. Она встала, подошла к столу, наполнила хрустальный кубок первым попавшимся вином и поднесла его хозяину дома. Тот с благодарностью принял кубок дрожащей рукой, осушил и вернул девушке, которая опять кинулась к столу и вновь наполнила сосуд. Осушив кубок во второй раз, колдун заметно оживился. Руки его обрели силу, а взгляд – повеселел. Он решительно вскочил и церемонно поклонился Анне Болотной:

– Прошу к столу, дорогая гостья!

И они уселись за стол. Ася почувствовала, что страшно проголодалась. Еще бы! После ночи скитаний в далеком будущем она выпила только чашечку кофе и съела пирожное. А сейчас перед ней был стол, который попросту ломился от кушаний. Здесь были не только мясо, вино и хлеб, но и овощи, фрукты, рыба. Все это было приготовлено с большим искусством. И неважно, приложили к этому свои трудолюбивые руки, лапки (или что у них там) духи огня, воды и земли или это была лишь иллюзия, созданная ловким чародеем-престидижитатором, главное, что яства были не только настоящими, но и изысканно вкусными. Девушка так накинулась на еду, что позабыла о приличиях. Ведь духи удалились, а других слуг не было, и некому было поухаживать за гостеприимным хозяином. Наоборот – тот сам ухаживал за гостьей. Чтобы скрыть свое смущение, Ася с нарочитой иронией осведомилась:

– Неужели вы всякий раз вызываете духов, чтобы отобедать?

– Не упоминайте их всуе, Анна! – не принял ее тона чародей. – В общении с духами нужен особый такт, иначе вино превратится в уксус, хлеб – в камень, а мясо станет пригодно к употреблению лишь падальщиками.

Глава пятая

Среда

Ветроград-XXI

Вызвав такси, Иволгин вернулся в свою мастерскую. Он содрал с себя шмотки и, толком не умывшись, рухнул в постель. И сразу перенесся в дивную страну, которую он уже однажды видел во сне. Мерцали масляные фонари на улицах. Из окон дворцов и богатых усадеб лился свет сотен свечей. Прохожие, что попроще, теснились к стенам, пропуская кареты господ, спешивших кто на бал, кто на вечерний прием, а кое-кто чтобы составить партию для игры в фараон или вист. Художник, который во сне опять был в образе согбенного старика, тоже направлялся в одно собрание, устроенное на манер аглицкого клуба. В сём клубе не ожидалось столь же изысканного веселья, какое предлагали балы-маскарады. Новомодным карточным играм его завсегдатаи предпочитали старинную зернь, да играли-то по мелочи, а чаще всего обменивались новостями, курили трубки или просто молчали, откинувшись в креслах, погруженные в собственные думы.

Этот своеобразный клуб находился на окраине города, там, где ютились обывательские домишки, злачные заведения и постоялые дворы. Дом был темный, приземистый. В узеньких оконцах его никогда не видно было света. А гости, стекавшиеся в него вечерами, не подходили к парадному, а проникали во внутренний двор, где была неприметная дверца, ведущая вниз, в обширные подвалы, для которых дом был лишь прикрытием, ибо истинное его предназначение заключалось именно в этом. Старик, каким Иволгин стал во сне, хорошо знал дорогу к этому загадочному строению. Опираясь на узловатую трость, он, не торопясь, шагал по мостовой. Старческая немощь не мешала ему испытывать воодушевление, ибо посещение этого клуба было единственным отдохновением для таких, как он, чья жизнь проходила в непрерывных трудах.

Миновав парадные, празднично освещенные улицы города, художник углубился в путаные переулки окраины.

Стуча стоптанными каблуками по деревянным мосткам, заменявшим здесь каменные мостовые, отгоняя тростью особо настырных собак, старик достиг заветного дома почти уже в кромешной тьме, если не считать полной луны, серебрившей лужи. Калитка была отворена, поэтому он беспрепятственно проник во двор. Там его встретил слуга с фонарем и помог добраться до дверцы, что находилась на несколько пядей ниже уровня двора. За дверцей оказалась щедро освещенная прихожая. Там у прибывшего взяли трость и шляпу. Потирая костлявые ладони, старик направился в общий зал, где был встречен другими завсегдатаями приветственными возгласами и кивками. И если до сего мгновения Иволгин еще помнил, что это сон, то теперь он был захвачен им полностью.

Художник Игорь Иволгин тридцати с лишним лет словно растворился в старом цверге Гриволе – ювелире и камнерезе. Хотя и не полностью. Какая-то толика сознания Гарика все еще оставалась в старике и с любопытством наблюдала за происходящим. Гриволу принесли кружку с горячим глинтвейном, потому что он изрядно продрог на ветру. Старый цверг с удовольствием опустился в мягкое кресло, отхлебнул из кружки и огляделся. Собралось обычное общество. Дряхлый Керб – старейшина городской общины цвергов – благосклонно выслушивал Цвирха – самого молодого из собравшихся. Платл и Сплит азартно метали на стол черно-белые кубики – резались в зернь. Атрак, Рист и Убах о чем-то горячо спорили. Товус, Облим, Хазаг, Кирик дремали в креслах, умудряясь при этом попыхивать короткими трубками.

Часть сознания, которая все еще оставалась в старике Гриволе от художника Иволгина, с удивлением узнавала в чертах этих почтенных старцев лица его знакомых из реального мира. Керб очень походил на почетного академика живописи и ваяния Иннокентия Ренатовича Баринова, ректора Ветроградского художественного училища, который Гарик когда-то оканчивал. Цвирх напоминал сильно состарившегося Цезаря Витальевича Рахманова – арт-директора издательства «Омела». Платл был вылитый Платоша Атлантов – однокашник Иволгина. Сплит – Семен Павлович Италийский – модный