Золотой характер - Виктор Ефимович Ардов

Случилось это за день до отчетно-выборного профсоюзного собрания. Председатель месткома Гуков вызвал к себе в кабинет редактора стенгазеты Пантюхина и хмуро спросил:

— Газету готовишь? А ну-ка, покажи.

— Видите ли, она еще не готова. Только заголовок нарисован.

— А критика в номере будет?

— Будет.

— И на профсоюзные темы?

— Нет, — замялся Пантюхин. — Пока этот вопрос мы еще не решили…

Гуков крупными шагами пересек по диагонали кабинет.

— Это нужно подправить. Бери карандаш!

Пантюхин взял, не понимая, к чему он клонит.

— Рисуй на меня карикатуру!

Пантюхин часто-часто заморгал глазами. Карикатуру на Гукова! Ведь он даже малейшее критическое замечание расценивал как мину, подложенную под его авторитет. Как-то в газете проскочила колкая строчка в адрес месткома — такой закатил скандал! Как же так?

— Давай, рисуй, говорю!

— Но позвольте, товарищ Пуков…

— Позволяю! — председатель месткома сделал широкий жест. — Позволяю! И чтоб она была на самом более или менее видном месте.

— Хорошо, но зачем?

Гуков презрительно хмыкнул, дивясь его недогадливости:

— Разве ты на прошлом собрании не был?

— Был.

— А выступления слышал?

— Слышал.

— Так скажи, за что меня критиковали?

— Вас? Мм… — редактор напряженно морщил лоб, стараясь припомнить. — За многое…

— А в основном?

— За то, что вы, так сказать, не в ладах с критикой…

— Вот! — Гуков поднял указательный палец. — Гнусный поклеп! И я докажу, что это не так! Пусть все увидят! Рисуй!

Хотя рука Пантюхина машинально держала карандаш наготове, рисовать карикатуру на Гукова она все-таки не поднималась.

— Боюсь, не получится. Понимаете, надо изобразить, чтоб вы были похожи и чтобы было смешно…

— Смешно? Это не обязательно! Главное, чтоб похож!

Отступать было некуда. Глубоко вздохнув, Пантюхин принялся рисовать. Из-под его карандаша быстро возникли очертания трибуны, графина с водой…

— Так, так, — довольно причмокивал языком Гуков. — Ну, а где же я?

Еще несколько штрихов — и у трибуны появилась крупная, с солидным брюшком фигура Жукова.

Председатель месткома недовольно засопел:

— Послушай, дружок! Разве я настолько толст?

— Но это же карикатура! — объяснил редактор. — Допускается преувеличение…

— Нет, уж ты изображай меня натурально! Я вешу не более девяноста килограммов, а тут все сто двадцать. Надо убрать излишества.

Пантюхин подчинился.

Увидев графическое изображение своего далеко не античного профиля, Гуков возмутился:

— Это же не мой нос! Это ручка от круглой печати! И к чему тут угрюмость? Я — человек общительный.

— Позвольте, — взмолился Пантюхин.

— Не поз-зволяю!

Пантюхин стер резинкой сначала угрюмость с лица Гукова, а затем и самое лицо и стал воссоздавать его заново. Увы, и о новом варианте оригинал сказал:

— Это не я. У меня более цветущий вид.

Снова замелькала резинка. Лицо Гукова пополнело, на щеках появились ямочки.

— Ямочки убери! — поморщился Гуков. — Несолидно.

Резкое движение — грифель сломался. Протертая резинкой бумага не выдержала — на месте головы образовалась дыра.

— Не могу! — в отчаянии отложил карандаш редактор.

— Не можешь? Так бы сразу и сказал. А еще берется!

Достав из кармана пухлый бумажник, набитый разноцветными пригласительными билетами и удостоверениями, председатель месткома извлек свою фотокарточку почти в полный рост и положил перед Пантюхиным.

— Налепи, и дело с концом!

Кандидатуру Гукова в состав месткома на собрании единодушно отвели. За что? За то, что «велел поместить в стенгазете свой собственный портрет».

В. Гальковский

СЫНОЧЕК

Вадик, возлежа на диване и прихлебывая чай, наблюдал за матерью. Она натирала пол.

— А у тебя, маменция, неплохо получается, — сказал он. — Только нажимать покрепче надо.

— Стара я стала нажимать, — вытирая лоб, ответила мать.

— Что же стара. У Чашкиных бабка сорок два метра обрабатывает. Раз-раз — и готово. Старики, они крепкие.

— Нет уж, хватит. Лучше полотеру двадцать пять рублей заплатить.

Вадик поперхнулся и привстал:

— Полчаса ногами почиркать — и двадцать пять рублей?

— А ты почиркай.

— И почиркаю, а из нашего бюджета такую сумму на пол выбрасывать мы не можем. Здесь работы на десятку не наберется. Только взяться.

— Вот и возьмись. Десятку я тебе дам.

Вадик поднялся с дивана, наступил на щетку и зашмыгал по комнате. Оказалось, что «чиркать» не так-то просто. Щетка ускользала из-под ноги, и в комнате вдруг стало жарко. Вадик укоризненно посмотрел на мать:

— Полотеру двадцать пять, а родному сыну, значит, десятку? Эх, мама, мама! Надо же совесть иметь.

Мать швырнула на стол полотенце, схватила сумку и достала две двадцатипятирублевые бумажки.

— На, но пол мне натри, почувствуй, что такое работа.

Вадик взял деньги, положил их в карман и похлопал мать по плечу:

— Вот это сильно, это другой разговор.

Сопя и фыркая, он затанцевал по комнате. Мать вышла в кухню. Когда минуты через две она вернулась, то увидела, что сын сидит на диване, к чему-то прислушиваясь.

— Ты что?

— Сердце вроде останавливается, — сказал Вадик. — Невроз у меня.

Он достал двадцать пять рублей и протянул матери:

— Вот тебе монета. Вызывай полотера. Я здоровьем рисковать не могу.

— Подожди-ка, а остальные двадцать пять рублей?

— Что остальные? Остальные мне за работу.

— За какую? Ты же три раза ногой двинул.

— Три раза, но двинул. Задаром, маменция, ничего не бывает. Сын не сын, а денежки плати. Такой у меня принцип.

— Принцип? Ладно.

В голосе матери прозвучали такие ноты, что Вадик решил удрать.

— Дай-ка мне пару пирожков…

— Пожалуйста. Полтора рубля пирожок. Три рубля с тебя.

Вадик опешил.

— Как, с меня? Ты что, мама, смеешься? Пирожки — это же еда. За что платить?

— За пирожки. Задаром ничего не бывает. Еда с неба не падает.

— Так это же обдираловка, — возмутился Вадик, — по полтора рубля за пирог!

— Столько стоят. За обед еще приготовь восемь рублей, за ужин — пять. Брюки я тебе отутюжила — тоже пять. Новый платок — четыре.

— Ты же на двадцать пять рублей насчитала. На какие же деньги я в кино пойду?

— Вот это не знаю.

— Мама, не играй на нервах. Я тебе сын, а ты такие шутки позволяешь.

— Сын не сын, а денежки плати. Твой принцип.

— Откуда? Я еще не работаю.

— А ты работай. Второй год палец о палец не ударишь.

— Ну, это зря, я ударяю. В булочную хожу чуть не каждый день.

— Не в булочную, а на завод надо идти работать.

— На завод? Так я же десятилетку окончил!

— Вот и хорошо.

Мать хлопнула дверью. Вадик посмотрел ей вслед, надел на ногу щетку и со злостью проворчал:

— Пирожок полтора рубля — спекулянтка!

Рисунок Е. Щеглова

ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ

В. Горский

КЛЮЧИ

Все началось с того, что день выдался жаркий. Даже в пять часов,