Кыш, пернатые! - Александр Гриневский

– И что получим? Четырёх крылатых, один из которых и так на нас работает? Не слишком ли мелко?

Леонид Сергеевич молча застыл, глядя поверх головы полковника на чучело глухаря.

– Поступим так. Первое. Группу пропустить. Опираясь на местные органы власти, обеспечить благоприятное следование группы до места назначения. Второе. Передать все собранные нами материалы барнаульским товарищам – это теперь их дело. Пусть сами решают, пропускать кого-то в Монголию или задержать всех на месте. Вполне вероятно, сохранение группы позволит выявить новых местных фигурантов. Третье. Скрытно вывести нашего человека из состава группы и вернуть в Москву. Всё понятно?

– Так точно!

– Выполняйте.

– Вадим Александрович, разрешите обратиться?

– Ну?

– По поводу отколовшегося от группы фигуранта Бабичева. Он сейчас находится в Брянской области, деревня Почуево. Связи с другими крылатыми не имеет и не ищет.

– Этого – брать.

Глава седьмая

«…ли я его?» – это внизу, на листочке, сплошь заштрихованном карандашом. Более тёмным – горы, облака над ними, что-то змеящееся, похожее на речку. Задумчиво покусала карандаш и приписала в скобках: «Первое слово слизала корова».

Серый прямоугольник окна. За окном – двор. Во дворе – асфальт, деревья и детская площадка. Чтобы увидеть, даже подходить к окну не надо – наизусть помню. Сугробы в чёрной грязной корке. Лужи на асфальте. Впаянные в ноздреватый лёд газона мятые пивные банки и собачьи какашки.

Всё равно конец зиме! Так надоели эта вечные сумерки, это сидение в четырёх стенах. Солнца хочу! Простора, воздуха, ветра! Он говорит – надо потерпеть. Терплю…

Уйти я от него могу. Шагнуть за порог, сбежать вниз по лестнице, распахнуть дверь – и свобода! Серая, слякотная свобода. Уйти просто. Куда? В какую жизнь? В прежнюю? После того, что было? Что уже знаю? Снова эти бессмысленные тусовки, метания, попытки любить и что-то строить?.. Как он говорил? Не дёргайся, не суетись – сядь и подумай: чего ты хочешь? что тебе выгодно? День думай, два, если надо – неделю. Реши для себя и тогда – делай!

Всё-таки он не такой, как все. Он – сильный! Он знает, как надо.

Вот только возраст… И эти крылья… Бедный! Не сможет он без меня.

Зачем себя обманывать? Он сможет! А ты без него? То-то и оно…

В квартире жарко, батареи шпарят на полную. Шорты и майка. Босиком. Я люблю босиком! Он в соседней комнате на компе тренируется. Просил не входить. Неудобно ему, видите ли… Мешаю. Вторую неделю сидит. Палочку китайскую зажал в зубах – и по клавишам… Интернет ему нужен, связь с миром. А я тут одна маюсь.

Что ты причитаешь, себя накручиваешь? У тебя же полная свобода. Хочешь – к подругам, к родителям съезди, прошвырнись по магазинам. Это ему нельзя, а ты-то можешь. Сама торчишь здесь как привязанная. Он же всё время подталкивает: не сиди возле меня, живи, живи своей жизнью, я только рад буду. Не хочу. С ним хочу!

Неужели получится – уедем! С ним всё получится, я в него верю. Скорее бы… От вранья устала. Перед этими неудобно, жалко их. Сначала даже в мыслях не было скрывать. Это всё Валентин. «Представь, – говорит, – меня дочке». Вот и пошло… Дочка! Видели бы они, что эта дочка в постели вытворяет!.. А он сразу ухватился: так даже лучше, пускай думают, что все на равных.

Ладно… Пусть он решает, как лучше. У него всегда что-то про запас имеется.

Встала, вытянула руки, завела за голову, потянулась. Ноги на ширину плеч. Наклоны. Русые волосы вниз, к полу.

Два года назад… На Москву навалилась зима – а они с Олежкой, с компанией, махнули на Кубу. Океан, солнце, песок такой белый, что глаза слепит – чудо!

Кайтовая компания. Новое увлечение. Ребята учились сами, без инструктора, бесшабашно и весело, каждый день что-то новое для себя открывали. Било их, швыряло, полоскало по волнам. Огромные, яркие купола над головой, словно цветы в небе распустились, ветер визжит в стропах – красота!

Она даже не пыталась пробовать, понимала, как это тяжело одновременно управлять куполом, наполненным ветром, и контролировать доску на волне. Была в тусовке, в общих переживаниях: оторвало от воды и сбросило с доски, уронили купол, протащило по песку при подъёме кайта, – ей хватало. Смеясь играла в доктора – замазывала ссадины зелёнкой.

Нравилась себе. В белом купальнике. Стройная, загорелая. За первую неделю волосы еще больше побелели, выгорели на солнце. Лизала кожу на загорелой руке – солёная! Запах водорослей, разогретого песка, запах солнца… Радовалась, что может видеть яркие цветные купола в синем небе, переживала за Олежку, гордо ощущая себя собственницей: мой поехал! – лежала на белом горячем песке с закрытыми глазами, слушая шепот набегающих волн, чувствуя себя счастливо затерявшейся на пустынной полоске пляжа между водой и небом.

По вечерам они выпивали, играли в карты и бесконечно перетирали перипетии прошедшего дня. Она ожидала музыки, танцев, но это было кайтовое место – здесь катались. Если дул ветер – за день укатывались до смертельной усталости. А ветер здесь дул всегда. Не до танцев. Ужин, коктейль в баре и спать. Утром – на воду!

Ночью – темнота, глаз выколи. В ста метрах едва слышно дышит океан, словно кто-то равномерно проводит наждачной шкуркой по дереву. Мотыльки бьются о стекло горящей лампы.

Он со своей дамой случайно подсел за их столик в столовой.

Пожилой мужик, лет пятидесяти, невысокого роста, плотный, круглоголовый, с коротко подстриженной бородой. Не понравилось, что не улыбнулся ни разу. Они были заряжены на шум, радость, веселье – ведь отдых, океан, кайты, молодость! А этот был по-взрослому серьёзным – и потому неинтересным.

Вот его дама, та была яркая! Лет тридцати пяти, высокая, стройная, выше него почти на полголовы. Мальчишеская стрижка, беззащитная шея… Рваные джинсовые шорты. Мужики оборачивались. И как-то сразу было ясно – не жена она ему.

До сих пор не спросила – с кем он был там, на Кубе? А ведь помню и хочу знать… А зачем? Разве это сейчас важно?

На пляже… Проходил мимо. Поздоровался. Стоял, смотрел, как Олежка передавал Вовке кайт – перецепляли, не опуская купол на землю. Похвалил: лихо навострились! Тут Олежка и предложил: «Хотите попробовать?» И столько было бравады, уверенности в себе, мальчишеской гордости: вот я могу, а другие не могут, что не возникало сомнения: уверен, что откажется, разве он сможет? Не отказался. «Можно попробовать», – сказал.