Осенние каникулы - Василий Поветкин

class="p1">У меня всегда были очень чувствительные зубы. Мне стало больно, но я даже был чуть-чуть рад, потому что зубная боль заставила забыть о боли душевной.

Затем, хотя это и было на пределе моих сил, я умылся этой же самой водой и даже переоделся.

Стало капельку лучше, но надо было подумать, каким образом уехать отсюда прямо сейчас, потому что, зная специфику Саши, Влада и себя, этот день — далёко не предел, и что скорее всего дальнейший действия примут совсем разрушительный масштаб — надо было скорее исчезнуть.

Я прибегнул к старому-доброму дедовскому способу — соврать. Ну, то есть солгать, обмануть, ввести в заблуждение, отойти от истины, да и в конце концов — сказать неправду.

— Так, парни, у меня уже поезд через полтора часа, — мой голос звучал неприятно, хрипло и глухо, наконец-то, как он и должен звучать, если я скверный парень, — поэтому я уже пойду сейчас.

— Поезд? — кажется, Саша забыл, что это вообще такое, — какой поезд?

— Вряд ли очень удобный, но тот, который меня не будет ждать.

— Так ты сегодня уже уезжаешь? Сейчас? — Влад наконец-то посмотрел на меня, впервые, за всё утро, — а почему ты раньше не сказал?

— Да, братан, совсем нехорошо такие вещи таить, — сказал Саша.

— А я знаете ли, занят было до этого, водку с вами кушал. Ну, забыл, извините.

— Так что ты, надолго уезжаешь? — Влад, кажется, очень расстроился.

— Да нет, в пятницу или субботу вернусь, так только, перезаряжусь немного.

— Ну, это всегда хорошо. Ну что, с Богом что ли? — Саша подошёл меня обнять. Обнял меня и Влад. Стало грустно. Они-то думали, от того, что я уезжаю, но на самом деле оттого, что я прибегнул к старому-доброму дедовскому…

Я вышел из гаража.

На улице наконец-то было солнце, которого здесь никто не видел уже около двух недель. Сильно заболели глаза, стены гаражей, машины, лужи, пробегающие мимо коты — всё было слишком ярким.

Солнце. Часто задумываюсь — а какой была моя жизнь, если бы солнце светило каждый день? Наверное, совсем другой.

За плечами — большой, набитый до отказу портфель и гитара. Я побрёл до метро, затем — на вокзал. В метро я понял, как сильно мне нужен сон — но я со всей силы старался не заснуть. Ещё не время. Поезд трясло, люди угрюмо молчали. Я абсолютно уверен, что поездки в метро каждый раз забирают частичку чего-то хорошего из меня.

Вокзал. Глазу не за что зацепиться. Иду в кассу, беру билет до Константиновичей. Отправление — 21:37, прибытие — 2:15, стоит это удовольствий — 13 рублей 43 копейки.

Люди. Много людей со смешными багажами на колёсиках. Едут в места с невероятными названиями. Большей частью смотрят куда-то под ноги. Спешат.

Голос диктора. Приятный и чистый, убаюкивает.

Я купил воду, детское питание, сникерс. Съел и практически этого не заметил.

До поезда — семь часов. Время, равное здоровому сну взрослого человека. Здорового сна не получилось, хотя я заснул практически мгновенно. По-настоящему крепко я спал от силы час, остальное время делал вид, что сплю, или спал нервно, отрывисто видел сны, и не отпускал рук от портфеля.

Пару раз я выходил на улицу, курил и тупо смотрел перед собой. И всё время вспоминал, почему-то строчку Рыжего «В России расстаются навсегда», и поверил в это, и даже заплакал, но потом сразу же на себя разозлился, дал себе пощёчину, и дальше пошёл спать.

Состояние — болезненное.

Последние два часа я просто сидел и ничего не делал, слился с креслом и космосом.

Зашёл в поезд. Успел занять место в углу вагона. Вначале людей было очень много, но затем они стали выходить на станциях со смешными названиями. Проверили билет. Билет был в порядке, я — не совсем.

Ко мне почему-то никто не садился. К двенадцати ночи в вагоне остался я один. Спать больше не хотелось. Я достал гитару и начал тихо перебирать струны.

Сколько это длилось, не знаю, недолго, надо думать. Периодически через вагон проходили люди, но долго не задерживались.

Зашёл человек. Девушка. В отличие от всех, она не пытался как можно скорее пройти сквозь вагон, она будто была на прогулке, медленно шла по вагону. Потом посмотрела на меня. Вернее, я почувствовал, что она на меня смотрит, играть я не переставал и смотрел на гитару.

Она подошла ближе. Белые волосы и сама очень бледная, совершенно задумчивые и немного грустные глаза.

Я засмотрелся, девушка было очень красивой. Она присела напротив меня. Я отложил гитару.

Она немного посмотрела на меня, затем поменялась в лице, прищурилась (как ей идёт это прищур!), заметно начала волноваться, а после сказала:

— Привет, Серёжа.

Но в этот самый момент и я узнал её, ответил:

— Аня, привет. Да как это вообще возможно? Как это может произойти? — я почти сорвался на крик, и очень зря. Я не мог поверить, что видел перед собой Аню, и почему-то из-за этого очень злился.

— Серёжа, всё в порядке, не волнуйся, не злись, — её голос — и я не мог больше двигаться и что-то сказать. Было похоже на сонный паралич, но на добрый сонный паралич.

— Всё хорошо, Серёжа. Я не хотела тебя напугать, — Аня говорила так открыто, она улыбалась мне.

— Аня! Аня! Не могу поверить, но как, как мы оказались в одном поезде в этот день? У тебя же универ, вроде сейчас учёба должна быть. Как это может быть?

— Я много сейчас езжу по стране, Серёжа, сегодня были дожинки в одной деревне, я и ещё пару человек с группы помогали главному режиссёру праздник ставить. Мы приехали на вокзал, я тебя заметила, и дальше с ребятами не пошла. Я тебя сразу узнала, хотя столько лет не виделись! Очень захотелось с тобой поговорить, но ты то спал, то выходил курить, я подумала, что пока не надо тебя трогать, что ты, наверное, ждёшь поезд, и едешь, конечно, к бабушке. Но ты ведь так давно не был у неё! Я захотела поехать с тобой, потому что очень волновалась за тебя, да и сейчас тоже волнуюсь, ты посмотри на себя!

Я соображал и думал больной головой. Я не мог поверить и сначала был уверен, что Аня какая-то шизоидная вариация, что я сошёл с ума. Я начал опять бить себя, давать пощёчины, но Аня не пропадала, вначале с ужасом на меня смотрела, а потом крепко взяла меня за руку, прервав серию самоистязания.

— Хватит, ты