Между двух мужей - Марина Серова

– Эх, попалась я… Понимаю: не расскажу тебе всего – и ты меня утром выдашь. И останусь я без работы! Сама виновата – проговорилась…

Я дипломатично промолчала – Зоя сама, без моей помощи, настраивалась на нужную волну. Девушка снова подвигала кончиком носа, облизнула тонкие губы и потерла переносицу.

– Ладно. Расскажу! Все расскажу, учти, – но только пусть это между нами останется. Поклянись!

– Век воли не видать! – быстро сказала я первое, что пришло мне в голову.

– Слушай…

На школьных фотографиях, где группка мальчиков-девочек прилепилась к школьной учительнице, в глазах которой светилось чувство полного познания мира и ощущение монополии на обладание вечной истиной, Алешу Протасова и Марину Ильинскую всегда можно было обнаружить в правом нижнем углу. Всегда рядом – с первого класса.

Нескладный подросток с длинными худыми руками и ногами, с робким взглядом и неизменным жиденьким «хвостом» на макушке – это была Марина. Высокий плечистый мальчик с большими веселыми глазами, жгуче-черными вьющимися волосами, в вечно перепачканном пылью и мелом школьном пиджачке – это Алеша.

О Марине Ильинской одноклассники могли бы сказать очень мало. Молчаливая, робкая девчушка, так откровенно стеснявшаяся своей некрасивости, что это бросалось в глаза даже постороннему. Закадычными подружками Ильинская не обзавелась за все десять лет своего обучения. Но с одноклассницей Люсей Овечкиной, с которой они сидели за одной партой и иногда возвращались домой одной дорогой, Марина иногда бывала откровенна. Именно Люсе она как-то сказала:

– Я буду врачом. Знаменитым врачом, вот увидишь!

– Педиатром? – подумав, спросила Овечкина.

– Хирургом.

Люся поежилась: она боялась крови. Но Ильинская крови не боялась и потому оказалась единственной, кто не растерялся, когда в тот знаменательный день обычная мальчишеская потасовка в школьном коридоре чуть не закончилась трагически: один из малолетних драчунов, размахивая портфелем, с разбегу запрыгнул на спину Алехе Протасову и стал молотить его куда ни попадя тяжеленным ранцем. Не сумев устоять на ногах, пятиклассник со всей силой приложился головой об острый выступ батареи, и тут же по его лицу, заливая лоб и глаза, заструились частые алые ручейки.

Куча-мала моментально развалилась на несколько растерявшихся участников драки. Мальчишки, тяжело дыша, со страхом смотрели на окровавленного Алешу. Сам он ничего еще не понял и, сидя на полу, только пытался неловко обтереть с лица кровь грязными ладонями.

Марина решительно протиснулась сквозь толпу перепуганных одноклассников. Отведя в сторону Алешины руки, она приложила к ране свой чистый носовой платок. А затем, повернувшись к зрителям, потребовала, чтобы кто-нибудь позвал школьного врача – она произнесла это таким строгим тоном, какого от всегда робкой Марины еще не слышал никто.

Все время, пока за закрытой дверью медпункта Алешке накладывали швы на разбитые лоб и бровь, Марина Ильинская простояла в коридоре. А когда мальчуган вышел из кабинета, ужасно гордясь своей перебинтованной головой («Как у Чапаева!»), девочка решительно взяла его за руку и повела домой.

– Ты чего ко мне пристала? – хмуро спросил недовольный пострадавший.

– Молчи. Тебе нельзя много разговаривать.

Марина привела Алешу домой, сдала его с рук на руки матери. Антонина, увидев сына в таком виде, прижала его к себе и заголосила, как по смертельно раненному бойцу, и, любуясь собой, пошла домой.

Наутро Алеша со свежей повязкой на голове неловко подошел к Марине. Как всегда, девочка в одиночестве сидела за своей партой с книжкой на коленях.

– На. Мать велела тебе спасибо сказать.

На парту перед девочкой легла маленькая дешевая кукла в коробке. Наверное, мать двух сыновей Антонина не могла догадаться, что в пятом классе девочки играют уже в другие игры. Но Марина, тронутая первым в своей жизни подарком от мальчика, вся зарделась и тихо сказала:

– Спасибо.

Так началась их неловкая дружба. Неловкая – потому что поначалу Алеша сильно стеснялся того, что после уроков в школьном дворе его ждет девчонка, а потом еще и провожает до дома. Но Марина как будто чувствовала за Алешу некую ответственность и теперь всегда, дождавшись мальчишку в школьной раздевалке и отряхнув его пальтишко от вечно налипавшего на него сора, брала его за руку и вела домой. А там, в квартире у Антонины, которая испытывала перед девочкой какое-то благоговение за то, что она опекает ее непутевого сына, она вела долгие разговоры о том о сем и впервые ощущала себя в центре внимания.

Вот только старший сын тети Тони, всегда насмешливый Егор, не очень-то жаловал эту «прилипалу». Но дразнить ее в открытую он опасался: за каждую такую подначку он получал от Антонины увесистый подзатыльник. Рука у матери была тяжелая, и голова у Егора после этих затрещин гудела, как огромный чугунный котел.

Так продолжалось с пятого по восьмой класс. Алеша уже не просто свыкся с ее опекой, он теперь и сам защищал Марину от школьных и дворовых задир, и как-то так само собой получилось, что их стали считать одним целым: даже крики «Тили-тили тесто, жених и невеста!» утихли очень скоро. Неинтересно дразнить парочку, если она к этому так равнодушна.

А летом, при переходе в восьмой класс, вернувшись с родителями из Прибалтики, Марина, еще не распаковав чемодан, побежала к Алеше – повидаться.

И увидела, что на «их» скамейке под ветвистыми тополями парень сидит… с другой девушкой. С Ликой Челищевой, кокеткой из параллельного класса. Она смотрела на Алешу, слушала его балагурство и смеялась, грациозным, совершенно женским жестом поправляя свою пышную шевелюру. Обиднее всего было то, что Лика считалась первой школьной красавицей и меняла ухажеров каждые два месяца.

«Он ей не нужен! То есть нужен только для коллекции!» – со злобой думала Марина, наблюдая за парочкой из-за небольшой палисадниковой оградки. Их разделяло всего метра три – но Алеша, захваченный беседой с красивой собеседницей, не смотрел по сторонам.

Как всегда, летом на улицах города шел косметический ремонт. Рабочие в газетных панамках на головах заново подкрашивали ножки скамеек, поправляли бордюры тротуаров, обновляли заборы… Неподалеку от себя оглохшая от ревности Марина заметила открытую банку с синей масляной краской. Плохо соображая, что она делает, девушка схватила банку и ловко, так ловко, как у нее не получалось даже на уроках физкультуры, метнула ее прямо в голову своей соперницы Челищевой.

Раздался страшный крик, грохот перевернутой скамейки, топот подбегающих людей… Никем не замеченная Марина уже неслась в сторону своего дома. Там, закрывшись у себя в комнате и чувствуя, как от быстрого бега сердце бьется где-то у самого горла, она рухнула лицом в подушку и прорыдала весь вечер.

На следующий день Алеша поджидал ее во дворе. И даже с букетом – в его крепкой руке был зажат хилый пучок ноготков, украденных, как подозревала Марина, с центральной клумбы в городском парке.

– С приездом! – как ни в чем не бывало, парнишка поклонился с преувеличенной галантностью и дотронулся губами до Марининой руки. – Как отдыхалось, мадам, на просторах Европы?

– Ах, сударь, – Марина была поражена легкомысленным настроем Алеши, но все же нашла в себе силы ему подыграть, – Европа стала слишком многолюдной! Князья и графья не давали мне проходу, принц Бранденбургский предлагал руку и сердце, маркиз Форестье дрался из-за меня на пистолетах с бароном Кулагиным, а виконт… э-э-э… Козявкин даже отравился цианистым калием.

– О, ужас! Ужас! – закатил глаза Алеша. – Но вы, конечно, помнили, что здесь, в глуши империи, вашу милость ожидает ваш верный паж Алексий?

Помедлив, Марина заглянула в бездонную черноту глаз любимого:

– …Конечно.

Потом они гуляли по парку до самого заката, и Алеша, размахивая руками, возбужденно выкладывал Марине новости:

– Представляешь, Лике Челищевой вчера какой-то хулиган прямо в голову целую банку краски запустил! Я сам видел. И ладно бы это гуашь какая-нибудь оказалась, а то – настоящая, масляная, такую и ацетоном не отмоешь!

– А ты-то откуда знаешь? – нарочито равнодушно спрашивала Марина.

– Так я рядом с ней сидел! Как раз на нашей с тобой лавочке. Сидим, болтаем, ждем, когда Егор выйдет – и вдруг чччвик! – как снаряд пролетает! И прямо ей в голову! Все волосы ей краской залило, и шею, и грудь. Мы с братом к нам ее потащили, пытались бензином, растворителем отмыть – бесполезно! Она еще орет, как резаная, прямо слезами умывается. Ну, пришлось в травмпункт ее отвести. Там ее обрили, прямо наголо, представляешь?! Врачи сказали, другого выхода не было. Как это?.. «Поры на коже закупорились, последствия могут быть необратимыми», – процитировал Алеша высказывание дежурного врача. И добавил, с нотками сожаления в голосе: – Сколько крику было, не представляешь! Челищева ни за что не хотела, чтобы ее оболванили. Прикинь – из первой красавицы в бритую уродку превратиться? С синей кожей! Лицо-то и шея все равно еще до конца не скоро отмоются…