Мальчишки, мальчишки... - Владимир Соколовский

Иван Николаевич ушел, и ребята хотели бежать из класса, но Опёнка, председатель совета пионерского отряда, остановила их:

— Стойте, стойте! Бойкие какие, побежали! Евдокия Федоровна, что делать будем?

— Давайте соберемся вечером! — предложила Курочкина. — Сейчас вам и правда пора по домам, а вечером приходите к сараю, где мы репетируем спектакль, и после репетиции все обговорим. И сами подумайте до того времени. Ладно?

Зимой неподалеку от леса лягаевские мужики сколотили большой сарай, чтобы держать в нем сено для колхозных лошадей. Пока же сарай пустовал, и учительницы Дуся и Муся репетировали в нем с парнями и девками народные коми-пермяцкие танцы и песни, а также отрывки из трагедии английского драматурга Вильяма Шекспира «Отелло». Поднять всю эту пьесу было бы тяжело в полуграмотном Лягаево, к тому же перевод ее на коми-пермяцкий язык был неважный. Курочкиной и Жилочкиной дала ее в Кудымкаре, откуда их направляли на работу, представительница окркультотдела со словами: «Эта пьеса из жизни беспощадно подавляемого крупным капиталом негритянского населения. Тема, девушки, актуальная и жизненная!»

И вот теперь мучились с ней, сокращая и сокращая, уменьшая число действующих лиц: парни с девками отказывались проживать неестественные страсти, говорить неестественным языком. Хотели показать постановку сельчанам к Дню Парижской коммуны, потом к Первомаю, сейчас думали: хоть бы успеть к Октябрьской! Из исполнителей остались только самые-самые энтузиасты: Дуся с Мусей, молодой колхозный плотник Ониська Минин, деревенский грамотей Яков Федорович Шипицын, Тимофей Кучевасов из Тарасове да Катерина Мелехина. Этих, чуть вечер, не выкуришь из сарая: тяжело выговаривают непривычные фразы, гнутся по-деревянному, подражая галантным поклонам, парни фехтуют на палках — и, бывает, войдя в азарт, поколачивают друг друга.

Ребята под вечер собрались недалеко от сарая и, покуда суть да дело, стали загадывать загадки.

— Рогатый, да не бодается!

— Ухват!

— Ног много, а с поля на спине едет.

— …?

— Борона, черти!

— На крыше медведь пляшет.

— Я знаю! — поднял руку Трофимко Дегтянников, пришедший вместе с братом. — Это медведь, Миша-Оша, залез на крышу и пляшет.

— Эх ты, бестолковый Трофимко! Ведь это дым. А вот еще: целый день в лесу шумит, а ночью под лавкой спит.

— Пьяный мужик, в лесу напился!

— Грибная корзина!

— Дудка!

— Топор, топор!

Трофимку надоело отгадывать загадки, и он, выждав паузу, сказал важно:

— Мы с Тявкой зимой медведя, Мишу-Ошу, в лес убивать пойдем. У меня Тявка ученая. Она как бросится на него, как укусит прямо в пасть, а я в ту пору стрелю в него из тятькиного ружья. Я никого не боюсь.

— Ой, Трофимко! — засмеялась Олёна. — Получится с тобой, как с той Овдей, которая ходила пиканы собирать. Никто не знает? Вот пошла раз Овдя в луга за вкусными, сочными пиканами. Только стала рвать, слышит — кто-то шумит в кустах. «Ой, медведь! Ой, он меня поймает!» И — бежать. А шум за ней, за ней. Страхи страшные! Прибежала в деревню как полоумная, все пиканы потеряла. Бабы увидели ее, шумят: «Ты пошто, Овдя, поясок от лаптя распустила? Ведь лапоть потеряешь!» Она смотрит — и верно: поясок от лаптя развязался, ширкает по траве, шумит. Вот тебе и медведь! Ты тоже так-то не испугайся смотри, герой!

— Ну, ладно! — сказал Артёмко. — Хватит болтать-то. И ты помолчи, Трофимко, не мешай большим, а то отведу тебя в лес и отдам страшному Боболю. Сиди тихо! Так что, будем ждать Марию Ивановну с Евдокией Федоровной или сами пока подумаем?

— Что мы, маленькие?

Пришли все, никто не вздумал увильнуть, чтобы отговориться после: долго искал-де корову или мать с отцом не отпустили. Всего было двадцать три человека: одиннадцать будущих четвероклассников и двенадцать третьеклассников.

— О, как нас много! — сказал Артёмко. — Так что же это такое будет, — никак, бригада?

— Надо две бригады сделать, — предложил Ондрейко Давыдов. — Одну из старших, другую из младших. На одной ведь работе надо ребят посильнее, а на другой можно и послабже.

— Так-то так… А кто над ними обоими руководствовать будет? Разве еще одного бригадира, главного, поставить?

— Нет, ребята, это не по-пионерски получается, — подала голос Груня Жакова. — Ведь в бригаде как? Если бригадир сказал — ему перечить не смей, а то порядка не будет. Это правильно. Но ведь у пионеров еще совет должен быть. Без совета нельзя. А то бригадир скажет, а ты делай. А если он неправильно велел?

— Самое лучшее, я думаю, будет, если мы организуем колхоз. Самый настоящий колхоз, вот. Только пионерский. — Так сказала Олёна Минина.

Ребята зашумели:

— Ты, Олёнка, придумала тоже: колхоз! Они у мужиков-то не везде получаются.

— Один колхоз большой, а в нем — еще и маленький. Ха-ха-ха!

— Кто разрешит?

— Мы пионеры или нет? — зашумел Артёмко. — Мы сами эти дела можем решать. Олёна у нас пионерское руководство — давай, голосовать будем, да и все! Колхоз — самое верное дело. Председатель, две бригады — как у больших! А председателем Олёна пускай и будет. Она у нас самая активная, самая работящая. Верно? Кто за такое дело, поднимай руку!

Одни сразу, другие — посомневались немного, но руки за пионерский колхоз и его председателя — Олёну Минину — подняли все. И все-таки было непривычно, боязно, ребята поеживались: шутка ли — свой колхоз! Что-то у них получится?

Теперь надо было выбрать бригадиров. Дело ответственное!

— Давайте, предлагайте, — сказала Олёна.

Поднял руку Иванко Тетерлев:

— В бригаду четвероклассников надо меня бригадиром выбрать. Я работать во как люблю и всех других заставлю. Я и учусь хорошо.

— Сам себя похвалил! — засмеялись одни ребята.

— А что, Иванко правильно говорит! — сказали другие. — Он шибко работящий. И учится ударно.

Груня Жакова воскликнула:

— Тетерлев для бригадиров неподходящий. Вы у него когда-нибудь что-нибудь пробовали попросить? Никогда, ни за что не даст, хоть у него и есть, и самому не нужно. Он жадный! А нам жадных бригадиров не надо. У нас бригадиры пионерские, мы ничего другим жалеть не должны, наоборот, помогать, если кому трудно будет.

— Списывать тебе не даю, вот ты и шумишь, — заворчал Иванко.

Однако Груню поддержало большинство ребят:

— Верно она сказала! Иванко жадина, только для себя старается!

И бригадиром четвероклассников выбрали Артёмка Дегтянникова, а третьеклассников — толстенького, рассудительного Максимка Мелехина. Старшей над второклассниками решили поставить пионерку Груню Жакову.

Стало темнеть, и ребята видели, как к окраине села прошли несколько мужиков с ружьями: в Лягаево был крепкий отряд самообороны, регулярно выставлялись ночные посты — в округе ходила и безобразничала банда конокрада Гришки Распуты, Григория Никонова из деревни Прошино. Убивали сельчан, устраивали поджоги. Появляться к лягаевским мужикам они побаивались и дела свои творили обычно в мелких лесных деревеньках, где и народу было поменьше, и менее он был организован. Однако осторожность в таких делах не помешает, и ночами люди выходили в караул.

Из сарая, где шла репетиция, доносилось:

— Взываю на коленях, объясни,Что это значит? До меня доходитКакой-то ураган в твоих словах,Но не слова.— Кто ты? —

гудел плотник Ониська.

Дездемону играла Муся Жилочкина.

— Твоя супруга.Тебе и долгу верная жена.— Попробуй подкрепить все это клятвой…

— Не надоест им! — вздохнул толстенький Максимко. — Толмят и толмят одно каждый вечер. Я бы задавился, кажись, от такой жизни.

— Так то ты! — сказала Груня Жакова. — А мне вот беда как нравится, ребята-матушки. «Какой-то ураган в твоих словах, но не слова…» Я уж ходила к ним, просилась, а они — дескать, подрасти еще надо…

Вдруг рядом кто-то истошно заревел. Это Трофимко плакал, размазывая слезы, подтирая под носом. В темноте светленькими пятнами выделялись его лицо да белые лапоточки.

— Ты чего?

— Ой, я боюсь Боболя! Он страшный, придет сейчас из леса и заберет меня к себе!

Тявка сидела рядом, горестно поскуливала.

Олёна подошла, погладила мальчишку по голове:

— Не плачь, Трофимко, не плачь, маленький. Боболь только с виду страшный, а так он добрый. Все свою жену собирался набить, да так и не смог. Это мне бабушка Окуля рассказывала.

Где-то звонко тукала сторожевая колотушка, да голоса бубнили внутри сарая. Трофимко затих, поднялся следом за братом, взял его за руку.

— Что их ждать, учительниц! — сказал Артёмко. — Мы им и завтра в школе все скажем. А нам надо домой идти, а то мамка с тятькой ругаться будут.