Империя депрессии. Глобальная история разрушительной болезни - Джонатан Садовски

или только психологической природы. Единственное, что остается непонятным, – то, как люди к этому относятся. Эффективность медикаментозного лечения депрессии не может развеять сомнения скептиков, продолжающих настаивать на том, что лучшие от нее средства – психотерапия или реформирование общества. Равно как и польза психотерапии и социальная подоплека причин заболевания никак не может разубедить тех, кто сводит недуг исключительно к биологии. Разного рода любителям упрощать случалось добиваться своего, особенно на протяжении прошлого столетия. Депрессия – сложная проблема. У нее множество причин, а значит, и бороться с ней необходимо с помощью разных средств.

Именно этим депрессия и отличается от меланхолии. Медицинские идеи, лежащие в основе содержания учения о меланхолии, никогда не были только психическими или только физическими. Душа и тело постоянно влияют друг на друга. Как мы могли об этом забыть?

2

Чересчур сухо и слишком холодно

Каким докучным, тусклым и ненужным Мне кажется все, что ни есть на свете!

У. Шекспир, «Гамлет, принц Датский»[94]

Меланхолия: эпидемия раннего нового времени

Изображая меланхолию в своих пьесах, Уильям Шекспир демонстрирует зрителю, что хорошо знаком с этой темой. В эпоху Возрождения меланхолия захватила внимание огромного количества людей в Европе. Она поставила множество вопросов, так же как и сейчас это сделала депрессия. К примеру: где грань между болезнью и обычной скорбью? Соразмерна ли меланхолия Гамлета происходящим с ним событиям? А Офелии? Настолько по-разному выражаются душевные терзания героев! У Гамлета нет иллюзий, однако его гложет тяжелая меланхолия, вызывая в нем отвращение к жизни. Он впервые говорит вслух о суицидальных мыслях. У Гамлета серьезные проблемы. Он оплакивает отца и расстраивается из-за того, что мать не спешит следовать его примеру. Выслушав указания призрака своего отца, герой пьесы погружается в сомнения относительно того, как ему следует поступить. Он затравлен. Ему неплохо удается прикинуться безумцем, но многим зрителям приходит в голову мысль: перед нами не просто страдающий, а больной человек. Многие решили, что его апатия может объясняться лишь болезнью[95]. У Офелии тоже настоящие проблемы – она чувствует, что Гамлет отвергает ее и скорбит об отце. Но Офелия не только горюет: ее мысли путаны, – бессвязные и обрывочные слова и странное поведение говорят о «безумии» куда сильнее. Но Шекспир не поясняет зрителю истинные причины и выражается весьма туманно[96].

Меланхолия Макбета кажется сопоставимой с меланхолией Гамлета и Офелии, по крайней мере, в финале драмы. Слова усталости, отчаяния и тщетности найти что-то ценное в жизни звучат как глубокая меланхолия:

Мы дни за днями шепчем: «завтра, завтра».

Так тихими шагами жизнь ползет

К последней недописанной странице…

Жизнь – сказка в пересказе

Глупца. Она полна трескучих слов

И ничего не значит[97].

Хотя Макбет совершал ужасные поступки. Так что жизнь, лишенная смысла, кажется вполне ему подходящей.

В своем искреннем рассказе о жизни на «Прозаке» Элизабет Вурцель писала: «Не могу избавиться от мерзкого ощущения, возникающего всякий раз, когда оказываюсь в переполненном автомобиле, где все, кроме водителя, принимают „Прозак”»[98]. С тех времен, когда она написала книгу, то есть с 1994 года, убеждение, что депрессия повсюду, распространяется все больше и больше. Но когда английский писатель Роберт Бёртон в 1621 году опубликовал свое фундаментальное исследование о меланхолическом недуге, он думал примерно так же, как и многие его современники[99]. Один автор XVI века заявлял, что меланхоликов слишком много, чтобы их сосчитать. Другой отмечал, что тех, у кого нет меланхолии, можно пересчитать по пальцам[100]. Речь шла об Англии, но аналогичные мнения широко распространились по всей Европе[101].

В ту пору, как и сейчас, восприятие действительности могло не отражать реальность. Ренессансное увлечение меланхолией могло быть культурной тенденцией, не зависящей от истинного количества страдающих, которое мы в принципе не можем знать. Кто-то винил протестантских реформаторов, другие – рост числа ведьм и одержимых демонами. А третьи беспокоились о падении нравов[102]. (Людей во все времена беспокоит ослабление морали.) А вот фармацевтические компании никто не обвинял в распространении болезней, потому что их в то время еще не было.

Роберт Бёртон в своей книге «Анатомия меланхолии» попытался исследовать недуг со всех сторон: причины, симптомы и лечение. Он основывался на гуморальной теории тела, которая преобладала в европейской медицине с античных времен и была актуальна до конца XIX – начала XX века. Европейские взгляды на меланхолию, начиная от античной Греции до раннего Нового времени, преимущественно принадлежали гуморальной теории. Здоровье человека базировалось на балансе четырех телесных жидкостей: крови, лимфы (флегмы), желтой и черной желчи[103]. Само слово «меланхолия» порождено гуморальной теорией. Греческое слово melankholia означает избыток черной желчи. У авторов книг по медицине не было единого мнения о том, почему вообще может возникать избыток желчи. Как и по вопросу о том, что с этим делать. Но большинство разделяло изначальный посыл: меланхолия вызывается дисбалансом жидкостей в организме. Как говорит один из историков гуморальной теории: «Человек, не состоящий из жидкостей, был бы тогда так же немыслим, как сегодня человек, не состоящий из клеток»[104].

Закат гуморальной теории начался в XVIII столетии. В эпоху Возрождения она оспаривалась механистическими представлениями о строении и работе тела, а открытие микробов и развитие микробной теории XIX века окончательно добили ее. Современные концепции строения и функционирования тела, а также причин, вызывающих болезни, фундаментальным образом отличаются от убеждений Бёртона и его современников.

Меланхолия и депрессия

Меланхолия была болезнью, характеризующейся упадком сил, беспричинным страхом, а иногда и уходом от реальности в мир иллюзий. То есть тем, что мы теперь именуем депрессией?[105] Но такая постановка вопроса является новой, и появилась она примерно во время выпуска в открытую продажу «Прозака». До начала 1990-х годов почти каждый, кто писал об этом, будь то психиатр или историк, предполагал, что депрессия – это новое название меланхолии[106].

Напрашивается логичный вывод: если меланхолия и депрессия не связаны, значит, последняя – новое явление, появившееся на рубеже XX века, следовательно, эта глава не имеет отношения к этой книге. Пожалуйста, все же прочтите ее. Я постараюсь вас убедить в обратном. Но и одним и тем же меланхолия и депрессия быть не могут, поскольку четкого и устойчивого определения не имеет ни то ни другое понятие. Несмотря на расплывчатость и неопределенность современных определений депрессии, у меланхолии их,