Тетради Шерлока Холмса (сборник) - Джун Томсон

Я прождал не меньше получаса, прежде чем Кэрразерс наконец вышел из дома. На нем было поношенное пальто, в руке он держал несколько писем. В его внешнем виде произошла еще одна значительная метаморфоза: на глазу больше не было повязки. Она оказалась бутафорской, вроде тех, что надевают актеры на представлении. Он ведь тоже в своем роде актер: ему необходимо добиться сочувствия окружающих. Костыль и деревянная нога – первейшие помощники нищего и мошенника. Напомните мне как-нибудь, чтобы я рассказал вам о трехрукой вдове.

– О трехрукой вдове?.. – начал было я, но Холмс, не обратив на мою реплику ни малейшего внимания, продолжил свой рассказ:

– Однако вернемся к Кэрразерсу. С ним произошла разительная перемена. За самое короткое время из офицера, потерявшего глаз (предположительно в сражении), он превратился в обносившегося бедняка, хотя по-прежнему шагал твердой, уверенной походкой бывшего солдата, из чего я заключил, что какое-то время он действительно служил в армии.

– Поразительно, Холмс! – заявил я. – Как вы думаете, зачем Кэрразерсу понадобилась вся эта возня с переодеваниями?

– Думаю, ответ можно найти в тех письмах, которые он опустил в ближайший почтовый ящик. – Заметив мое недоумение, он со снисходительным видом учителя, разбирающего с туповатым учеником сложное уравнение, добавил: – Он побирушка, Уотсон. Тот, кто надоедает порядочным людям, рассылая им жалостливые письма и выклянчивая у них деньги, или, если вы предпочитаете более определенные выражения, профессиональный попрошайка. Возможно, у него в запасе есть и другие способы выманивания денег у простаков. Мошеннические розыгрыши, например.

– Розыгрыши?

– Это когда совершенно посторонний человек убеждает вас, что вы давние знакомые, и на основании «старинной дружбы» одалживает у вас деньги. Вот как это обычно происходит. Мошенник притворяется, что признал в своей жертве (иногда случайном прохожем на улице) старого знакомого. Он предлагает отметить встречу в ближайшей таверне или пивной. А когда приносят счет, то, пошарив по карманам, «обнаруживает», что потерял бумажник. Жертва, разумеется, не только предлагает заплатить за выпивку, но и дает «другу» немного денег взаймы, чтобы тот мог нанять кэб до дома. Они обмениваются адресами – мошенник ведь должен вернуть долг. Жертва, конечно, останется на бобах, а жулик с помощью этого трюка сможет поживиться и в дальнейшем. – Видя, что я озадачен, Холмс поспешил объяснить: – Дело в том, дорогой друг, что мошенник может продать адрес жертвы попрошайке – сочинителю жалостливых писем, который примется в свою очередь тянуть деньги из доверчивого обывателя.

– Ах, Холмс! Какая гадость! И мы ничего не сумеем сделать? Мне страшно подумать о том, что этот прохвост будет обирать членов клуба!

– Что ж, вероятно, мне следует поставить в известность Лестрейда. Возможно, полиция уже в курсе дела. Или вот что, навещу-ка я лучше своего старого знакомого Сэмми Нокса. Он фармазонщик, Уотсон, знаете, что это за птица? Тот, кто сбывает поддельные деньги. Специализация Нокса – банкноты. Он покупал их у братьев Джексонов, искусных фальшивомонетчиков. Братья владели небольшой, но вполне респектабельной типографией в Нью-Кроссе, где печатали визитные карточки, приглашения и всякое такое. Сэмми вовсю играл на скачках, а заодно сбывал поддельные купюры – не только на самом ипподроме, но и в близлежащих питейных заведениях. Если у кого и спрашивать о таких штуках, то только у Сэмми.

– А он все еще… Как вы сказали?.. Фармазонщик? – спросил я, пораженный тем, сколь глубоко мой друг успел изучить зловещий преступный мир.

– Формально – уже нет, – ответил Холмс. – Он пару раз попадал в руки полиции и успел посидеть в кутузке, но когда мы виделись с ним последний раз, он был твердо убежден, что не вернется к прежнему ремеслу, хотя я в этом сомневаюсь. Горбатого могила исправит, знаете ли.

– Может, предупредить Сэрстона и других членов клуба насчет Кэрразерса? Ведь это прожженный плут.

– Боже, не вздумайте! Он сразу затаится. Дайте-ка мне сначала разузнать, где нынче обитает Сэмми Нокс, и попросить у него помощи, прежде чем сообщать обо всем Сэрстону, членам клуба и Лестрейду в придачу. Теперь, когда этот человек у нас на прицеле, было бы жаль его упустить. Как гласит пословица, поспешишь – людей насмешишь.

Не знаю, каким образом моему другу удалось найти Нокса, но уже через четыре дня его поиски явно увенчались успехом, ибо во вторник после обеда Холмс пригласил меня вместе с ним наведаться в паб «Корявое полено», что на Касл-стрит. Там у него была назначена встреча с Сэмми Ноксом.

Это было непритязательное заведение, разделенное деревянными перегородками на отсеки вроде железнодорожных купе. Холмс занял один из них, неподалеку от входа; я понял, что он пришел сюда не впервые и часто назначает здесь встречи, подобные этой. Нам не пришлось долго ждать: вскоре дверь распахнулась и вошел какой-то мужчина. Я сразу понял, что это и есть Нокс, так как Холмс тут же встал, чтобы поприветствовать его.

Он оказался совсем не таким, каким я представлял его по рассказу Холмса. Это был маленький хилый человечек. Издали он казался совсем мальчишкой с юношеским румянцем во всю щеку, в лихо заломленном на затылок котелке и клетчатом костюме кричащей расцветки. Цветок в петлице и желтый жилет, дополнявшие образ, свидетельствовали о том, что перед нами «рисковый» джентльмен, каких пруд пруди на любом ипподроме[36]. Лишь когда Нокс приблизился к нам, я понял, что на самом деле он очень немолод: лицо его было покрыто сетью мелких морщин, отчего казалось потрескавшимся, будто старинная картина, а видимость юношеского румянца на щеках создавали лопнувшие сосуды.

Он, очевидно, был рад Холмсу, так как тепло пожал ему руку, а меня приветствовал с обезоруживающей учтивостью.

– Как дела, мистер Холмс? – спросил он. – А ваши, сэр? – добавил он с легким поклоном в мою сторону.

Но Холмс явно желал побыстрее покончить с любезностями и без лишних слов приступил к делу:

– Итак, Сэмми, я неспроста пригласил вас сюда. Вам хорошо знаком преступный мир. Вы когда-нибудь встречали человека, который называет себя Кэрразерсом и утверждает, будто он бывший офицер, а именно полковник, ни больше ни меньше?

– Возможно, – осторожно произнес Сэмми. – Как он выглядит?

Холмс посмотрел на меня, ожидая, что я отвечу за него, и я напряг память, чтобы как можно точнее припомнить и описать его внешность.

– Высокий, держится очень прямо; военная выправка. Речь правильная. Волосы рыжеватые. Уверяет, что служил в Афганистане.

Я пристально посмотрел на Сэмми Нокса, пытаясь разглядеть в его лице малейшие признаки того, что он понял, о ком речь. Но он бесстрастно выслушал меня, затем невозмутимо произнес: «Барти Чизмен» – и вновь замолчал.

То, что случилось после, произошло так быстро, что, когда я опомнился, все уже кончилось. Холмс поднял правую руку, крепко сжатую в кулак, но с выставленным указательным пальцем, и несильно постучал им по столу.

– Рассказывай, – ласково произнес он, – и будь так любезен, Сэмми, говори нормальным языком. Мой друг плохо понимает уголовный жаргон.

Сэмми бросил на меня лукавый взгляд, но все же послушался Холмса.

– Хорошо! – сказал он. – Буду говорить как полагается, мистер Холмс. Во-первых, что касаемо Барти Чизмена. В армии он служил: вроде как в ординарцах ходил, вот и нахватался хороших манер да разных красивых словечек. Фармазонит он – то бишь сбывает поддельные деньги. Предпочитает работать один и только в лучших домах. С голытьбой знаться не желает. Любит всякие богатые отели да клубы. Выкладывает за еду и питье пятерку… простите, мистер Холмс, пятифунтовую купюру – тут двойной навар: не только деньги сплавит, но и пообедает. Не то, так пойдет в табачную лавку и купит самолучшие сигары. А положит взгляд на добычу покрупнее – золотые часы там или шикарное колечко для своей зазнобы, – тогда платит чеком. Говорит: бумажник, мол, в отеле забыл, или еще какую ерунду выдумает. Ну, лавочник, чтоб покупателя не упустить, фальшивку-то и примет. Это тоже у Чизи особинка – сбывать чеки и векселя, и поддельные, и ворованные.

– Неужели? – спросил Холмс, и по тому, как он напрягся, я понял, что эти сведения чем-то его привлекли. Он мельком посмотрел на меня, но я не разгадал значения его взгляда. Когда он задал следующий вопрос, я поначалу был несколько ошарашен очевидной рассеянностью своего друга. Казалось, он спрашивал наобум, чего за ним обычно не водилось. Однако я успел неплохо узнать Холмса и его манеру прикидываться безразличным, если он чем-то очень заинтересовался. Сэмми же, незнакомый с этой чертой Холмса, отвечал на его вопросы со снисходительным самодовольством человека, который уверен, что знает все ответы.