Мученики Колизея - Тур Евгения

Гилас слушал сына и с удивлением глядел на него. Сила спокойная, но великая, великое одушевление и ясность духа выражались в чертах лица Потита, будто осветились они внутренним сиянием, светом чистой, верующей души. Гилас уразумел, что сын его находится в высшем настроении, одушевлен чем-то высоким и хорошим, чего он понять не мог, но бессознательно чувствовал, и вдруг в порыве родительской любви обнял сына и сказал ему:

— Береги себя, умоляю тебя. Теперь я ни на чем не настаиваю, но надеюсь, что ты поймешь свое заблуждение и будешь мне послушен.

— Во всем всегда, — сказал Потит, — исключая моей веры.

— После… после… — сказал отец и поспешил возвратить свободу сыну.

Потит, пораженный до глубины души этим тяжелым разговором и необходимостью ослушаться столь нежно любимого отца, почувствовал непреодолимое желание уединиться и в тишине гор и лесов воз несть свою душу к Богу и Ему исповедать скорбь свою, ибо сердце его было растерзано при мысли, что он не мог повиноваться отцу. Он в тот же день просил у отца позволения оставить, на некоторое время, дом его. Гилас был удивлен, но не только позволил Потиту совершить путешествие, но еще обрадовался, что это отсутствие избавит сына от опасности быть признанным за христианина.

На другой день рано утром Потит вышел из города и, пройдя многие города, деревни, долины и леса, вошел в горы, где не было и следа человеческого. Там он поселился в диком ущелье, с обеих сторон стесненном высокими горами, так что видно было лишь небольшое пространство синего неба. Непроходимый густой лес покрывал горы и поток, шумящий, холодный и чистый стекал вниз и, проложив в ущелье глубокое русло, катил в нем свои бурные шипящие волны. Среди этой величественной природы, питаясь плодами и кореньями, утоляя жажду алмазными струями чистой воды, молясь непрестанно Богу, жил Потит и дух его просветлялся. Горячая молитва уносила его в неведомые немолящимся области духовные, он забывал все земное, предавая всего себя воле Божией и покоряясь ей заранее. Видения, ниспосланные свыше, открыли ему часть ожидавшего его испытания. Ему стало известно, что он пострадает за веру, но прежде того обратит многих на путь истины. Вся душа отрока исполнилась великими помыслами и мысль, что он спасет других, спасая свою душу, еще более распаляла его ревность на служение Богу и одушевляла его великим стремлением. Проведя в молитве несколько времени, мальчик пошел в ближний город. Зачем он шел туда, он не сознавал, но какое-то желание влекло его, хотя он не знал, что там ожидает его.

Когда он вошел в город, то очутился среди большой толпы народа, которая шумя шла по улицам, не замечая его — да и чем мог привлечь внимание праздной толпы этот скромно одетый мальчик? Усталый и голодный, он дошел до форума и присел на мраморную скамью. Пред его глазами возвышались чудной архитектуры богатые здания, блиставшие мрамором и золотыми украшениями. Колонны и портики дворцов, публичных бань и храмов, языческих храмов, столь ему ненавистных, поражали своею красотой и богатством. Пока он сидел, глядя задумчиво на проходившую шумящую толпу, два старые сенатора сели около него и привлекли его внимание своим разговором.

— Плохое дело, — сказал один из них, — и понять нельзя, за что боги так жестоко наказали нашего друга благородного Агафона.

— Да, великое несчастие, — продолжал другой, — постигло его: его молодая и когда-то прекрасная супруга лежит в тяжкой болезни. Он так любил ее, а теперь не может видеть ее без содрогания и, говорят, не входит в покой ее.

— Да и кто мог бы войти туда? Кириакия, говорят, покрыта язвами, от которых распространяется зараза. Ее конечно бросили бы и рабы, если бы воля господина не заставляла их под страхом побоев и даже казни ходить за ней. Знакомые, друзья, подруги, конечно, давно ее оставили и не переступают ее порога. Кому охота видеть это ужасное омерзительное зрелище живой, но покрытой язвами женщины. Она внушает всем понятное отвращение.

— О язычники, о слепцы! — подумал Потит, — так вот к чему привело вас поклонение идолам! Больная оставлена знакомыми, друзьями, даже родными и мужем! Как прекрасно зато наше учение; оно приказывает ходить за больными, даже когда они и не связаны с нами узами крови, ибо все люди братья во Христе. Сама церковь наша молится за страждущих, плененных и за спасение их, молится за людей в немощах лежащих.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

О Боже! Она язычница, но Ты Великий яви на ней милость Твою.

— Взгляни на эти клубы дыма, выходящие из храма Юпитера, — сказал один сенатор другому, указывая ему рукой на великолепный мраморный храм, — там Агафон приносит еще и еще жертвы разгневанным богам. Он не жалеет денег, но все напрасно! Самые искусные врачи созваны, но они не могут помочь несчастной страдалице. Вчера, когда я проходил мимо богатого ее дома, то слышал вопли рабов, конечно притворные вопли. Все они будут рады, когда Кириакия умрет и избавит их от необходимости услуживать ей. Говорят, что кончины ее ждут с часа на час, и все готовят для богатых похорон.

— Зайдем узнать о ней. У входа в портик сидит невольник, который отвечает на вопросы проходящих, давно уже не переступающих за порог этого зачумленного дома. Говорят вчера она страшно мучилась.

— О, несчастная, оставленная всеми, униженная и страдающая, — возопил в глубине души Потит, проникнутый состраданием. Он перекрестился и горячо принялся молить Господа о подании помощи этой неизвестной, но столь несчастной, всеми оставленной женщине.

Потит встал и медленно пошел вперед. Пройдя две многолюдные улицы, влекомый непостижимою силой, отрок повернул за угол и очутился пред большим и богатым домом. Белая мраморная, широкая лестница вела к портику, украшенному колоннами из разноцветного мрамора; капители колонн были дивно вырезаны искусным резцом знаменитого мастера. Этрусские вазы, наполненные редкими растениями, разливали вокруг аромат и прельщали зрение редкими по красоте и форме цветами. Потит увидел тех же двух сенаторов, которые, не входя на лестницу, стояли на улице близ дома и разговаривали с невольником. Он миновал их и вошел по белым как утренний снег ступеням и, достигши портика, остановился, закрыл лицо руками и стал горячо молиться. В ту минуту, когда он таким образом был сосредоточен всем существом своим в молитве и погружен в свои благочестивые чувства, грубый голос вывел его из забвения.

— Эй ты, мальчик! Кто ты? Что ты тут делаешь? Нищим тут не место! Убирайся, не знаешь сам, куда зашел — тут зараза и мы-то здесь поневоле. Бежал бы, если бы мог, а ты лезешь?

Говоривший был богато одетый раб, по-видимому очень сердитый; он глядел надменно на бедно одетого Потита.

— Нельзя ли мне дать стакан воды, — сказал Потит, изнемогавший от жажды после длинного пути от знойного солнца.

— Воды, — отвечал невольник — удивительно, что ты пришел сюда просить воды, разве мало фонтанов в городе? Нет, не за водой пришел ты сюда, а мне сдается за чем-нибудь другим. Но берегись, я за тобой слежу зорко.

— Ты прав, — отвечал ему кротко Потит, — не за водой пришел я сюда, но сам я, по воле Божией, принес живую воду благодати и милости Господней на дом сей.

— Кто ты такой? Что ты болтаешь такое непонятное? Твое имя?

— Я служитель Того, Который исцелял прокаженных, воздвигал без движения лежащих и воскрешал мертвых.

Невольник слушал внимательно, пораженный благородною осанкой и дивным выражением лица прекрасного собою отрока.

— Ты говоришь, что кто-то может излечить проказу, — спросил он его с живостию.

— Да, если это угодно Господу. Он сказал: «Аминь боглаголю вам, аще имате веру яко зерно горушно речете горе сей: прейди отсюду тамо и прейдет, и ничто же невозможно будет вам».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Слуга слушал, не понимая слов, но понимая, что мальчик сказал с полною уверенностию, что может вылечить проказу.

— Моя госпожа больна проказой и всех нас измучила. Мы боимся заразиться от нее страшною болезнью. Если ты ее вылечишь, то тебе дадут большое богатство. Ты до конца дней будешь жить в роскоши, да и нас избавишь от великой муки. Скажи, ты вылечишь ее? Ты можешь ее вылечить?