Полдень, XXI век (ноябрь 2011) - Коллектив авторов

Я учусь в школе, где есть нимношко руский язык кто хочит. Пусть вещи будут у вас. Старику-зимлянину будет приятно када сваи помнили».

Внизу листа стояла чужая, ничего не значащая подпись на таирском. Таирса – планетка втрое меньше Земли, интересная только этнографам, аграриям да туристам. Тихо щелкнул компьютер, давая понять, что разобрался с запросом.

Президент вернулся к столу и глянул на монитор. Там появились объемные изображения воинских наград времен последней войны звездной конфедерации с Черными душами. Этим космическим бациллам-переросткам был всё равно, кого завоевывать и разлагать на пищу. Почти сто лет назад на пути им попалась Кротезия. «Мы тогда уже общались с малютками-кротезианцами и предложили помощь, а соседнюю более развитую Таирсу пожиратели почему-то обошли стороной», – вспоминал историю Президент. Экран выдавал индивидуальные номера и данные владельца наград. Где-то вместо цифр и букв зияли пустые пробелы, как выбитые в драке зубы. Текст был сильно поврежден. Но, сделанный на трех межгалактических языках, он не мог испортиться во всех местах одинаково. И считанные компьютером варианты слились в две фразы: «землянин – 99 % вероятности» и «варианты фамилии землянина: 10 % вероятности». Фамилия деда.

Ясно и отчетливо мужчина понял, чем пахло от пожелтевшего линованного листка. Кротезианские сосны.

Вечером накануне отъезда мама с дедом долго пили чай на веранде с видом на дюны. Вещи были уже собраны, осталось только бросить в сумку пару зубных щеток да пижаму с мишками. Владик любил путешествовать. Всегда интересно куда-то ехать, а потом рассказывать во дворе, где был, что видел, какие там жуки и машины, дома и деревья. У соседских мальчишек рты пооткрываются, когда он им расскажет про Старый город кротезианцев, про море, дюны, про рыжих рыб с тремя глазами, которые плавают в ручье… В нем что-то прыгало и скакало, подбрасывая его вверх при каждом шаге. Наполняя радужными пузырьками каждый вздох. Он дышал, словно пил газировку. «Попрыгунчик» называла его бабушка. Сейчас мальчик никак не мог угомониться. Его уже давно отправили спать, но ему не спалось. Он то и дело выбегал под каким-нибудь предлогом на веранду босой: то попить, то схватить пирожок, то он забыл сказать всем «Спокойной ночи!», то не поцеловал на ночь маму. То неожиданно ему захотелось переспросить, точно ли с ними поедет дедушка. Это дорога уже не давала ему покоя, наполняя все вокруг предчувствием движения. Но даже предвкушение завтрашней дороги не смогло забить ощущение, что над верандой что-то витает. Что-то тревожное. Дедушка много молчал, а мама закурила, когда он спросил:

– Деда, а ты же с нами насовсем поедешь?

Ответила мама:

– Да насовсем-насовсем! Иди уже спать, а то завтра не проснешься! – она старалась быть ласковой, но у нее уже не получалось.

– А жалко, что бабушки с нами нету, – зачем-то сказал Владик, – она бы тоже с нами поехала.

– Марш спать! – рассердилась мама. Мальчик понял, что перешел уже все границы терпения, и зашлепал босыми ногами по сосновому крашеному полу в спальню. Укрывшись пестрым одеялом из разноцветных кусочков, он моментально заснул.

Утром они уехали без деда.

– Я не поеду с вами. Марусю мою не оставлю одну. Не брошу. Буду жить здесь, покуда силы будут, – сказал он уже на пороге.

Мать выронила чемодан. Владик стоял за дверью и все слышал. Правда, он ничего не понимал. Дед сел на самодельную табуретку, и теперь сдвинуть его не могла никакая сила.

Молодая женщина бросилась перед ним на колени:

– Папа, не надо. Мне страшно, папа. Ты один здесь останешься, мы не сможем больше приезжать. Папа, поехали.

– Да не поеду я, и все. Всю жизнь здесь прожил. Мать твою здесь встретил, здесь и похоронил. Дом этот самый своими руками построил. И теперь что? Все бросить и драпать? В войну не драпал. Вон в какую войну не струсил и своих не бросал! А здесь не война.

Злость прорвалась сквозь слезы дочери:

– Здесь хуже! Они же этой войной и попрекают! Они со своим коротким веком и такой же памятью забыли все твои заслуги. У них, видно, память такая же короткая, как ноги. Даром что видом местные на людей похожи. Нет тут у тебя ничего своего. Скоро и то, что есть, отберут. Кто ты им? Старик, который слишком долго живет!.. Кротезианцев уже пять поколений сменилось, а ты всё живешь! Ты и соратники твои.

Дед усмехнулся:

– Короткий век – короткая память. Да и сама подумай: тяжко это – быть всё время благодарными. Благодарить, благодарить, уважать за что-то, что прошло давно. Уж и не помнит никто. Сама же сказала – местных малышей уже пять поколений сменилось.

– Их это раздражает, жжет завистью. Напоминает, как они были слабым полупещерным народцем и просили помощи у «землянинов». Дом, могилы, свои – ерунда. Это только земля и сосновые доски!

Дед поднялся и влепил матери пощечину. Рука у деда была тяжелая. Женщина замолчала, словно все звуки отлетели от нее. Отец гневно, как в сказках, пророкотал:

– Это жизнь моя! Память! Честь моя! Своих не бросают! Никогда! Слышишь? Никогда!

Мать молча плакала, держась рукой за щеку.

– Я в войну всякое видел, всякое было, но чтоб за своими не вернуться! Никогда! Да и здесь же люди живут, не звери. Хоть и ростом они меньше нас, и живут, как трава – в тридцать наших лет уже старик.

– Папа, я для того и приехала. Вернулась за тобой, – никогда еще Владик, стоящий за дверью наготове с рюкзаком, не слышал, чтоб мамин голос звучал так робко. Дед молчал.

– Я… – мама запнулась, – я поделюсь секретной информацией, папа.

Дед молчал.

– В звездной конфедерации назревает раскол: часть планет хочет выйти из его состава за Таирсой. И Кротезия в том числе, – Владик не понимал, почему мамин голос дрожал. Подумаешь – выйти. Будем летать к дедушке через границу– это же еще интереснее! – Сейчас ты еще воин звездной конфедерации в отставке, на покое. А как потом обернется – неизвестно… Поедем жить к нам, пока у твоей болтливой дочери еще есть дипломатический паспорт.

– Не верю я в подлости, – прошептал дед, – а раз не верю, так и не случится со мной этого. И бежать, как подлая крыса, не буду. Всю жизнь здесь прожил, пацанят местных флаеры водить учил и кораблики из сосновых щепок делать. Неужели ты думаешь, они меня из дома выгонят?! Да и вам на шею садиться я не намерен. Всё, окончен разговор.

Мама шептала, всхлипывая: «Пацанята, сосны… Они пиклу свою вонючую на государственный герб вынесли, на всех углах шепчутся, что мы соснами планету засадили, потому что отравить всех местных мечтаем, заставить задохнуться, а ты в благородство веришь…»

Да, пикла действительно пахла ужасно, Владик это знал по себе. Он как-то измазал её густым синим соком щеку – боевую окраску вождя краснокожих наносил. На вторую щеку сил не хватило – нос отказался терпеть…