Одинокий голубь - Лэрри Макмуртри

Когда Лорена как следует подумала над его словами, то поняла, что в них есть смысл. Не все мужики одинаковые. Некоторые настолько симпатичны, что она даже обращала на них внимание, зато другие до того мерзки, что их просто невозможно было не запомнить. Большинство были ни то ни се. Просто мужчины, и оставляли они деньги, а не воспоминания. Запоминала она пока только мерзких.

– А почему ты даешь мне десятку? – спросила она, решив проявить некоторое любопытство, поскольку, видимо, дальше разговоров дело не пойдет.

– Надеялся, что ты разговоришься, – улыбнулся Август. Она никогда не видела у мужчины таких белых волос, как у Августа. Он как-то упомянул, что поседел, когда ему было тридцать, что сделало его жизнь еще опаснее, поскольку индейцы считали белый скальп особенно ценным.

– Если ты помнишь, я был дважды женат, – сказал он. – Собрался было жениться в третий, но та женщина совершила ошибку и не вышла за меня замуж.

– Какое это имеет отношение к деньгам? – спросила Лорена.

– Видишь ли, я ведь не холостяк по природе, – заметил Август. – Бывают дни, когда за разговор с женщиной любую цену заплатишь. Я тут подумал, может, ты от того молчишь, что не попался тебе мужик, которому бы нравилось слушать женщину. Слушать женщину в этих краях немодно. Но полагаю, у тебя тоже своя жизненная история, как и у всех. Если хочешь рассказать, я бы с удовольствием послушал.

Лорена подумала. Гас не казался смущенным. Сидел и крутил колечко на шпоре.

– В этих краях твоя работа в том, чтобы быть женским обществом, – продолжал он. – Там, где похолоднее, все, может, и не так. Холодный климат будоражит парня, он хочет покрутить своей игрушкой. Но здесь, в такую жару, они все просто жаждут женского общества.

В его словах явно была доля истины. Мужчины иногда смотрели на нее так, будто хотели видеть в ней свою возлюбленную, особенно молодые, но некоторые из старых тоже. Один или двое даже предлагали взять ее на содержание, хотя, где именно они собирались ее содержать, не поясняли. Она и так жила в единственной свободной спальне во всем Лоунсам Дав. Им просто хотелось ненадолго жениться – до того времени, когда придет пора отправляться в путь. Некоторые девушки шли на это, селились с одним каким-нибудь ковбоем на месяц или полтора, получали от него подарки и делали респектабельный вид. Она знала таких девиц в Сан-Антонио. Что ее больше всего удивляло, так это то, что девушки верили в эти игры так же, как и ковбои. Они не только изображали из себя приличных граждан, но и ревновали друг друга и дулись целыми днями, если их парни как-то не так себя вели. Лорену такое положение вещей не устраивало. Те, кто приходит к ней, должны понимать, что она в эти игры не играет.

Немного погодя она решила, что не хочет рассказывать Августу свою историю. Она застегнула платье и протянула ему десять долларов.

– Это дело не стоит десятки, – сказала она. – Даже если бы я и сумела все вспомнить.

Август сунул деньги назад в карман.

– Мне не стоило пытаться купить твой рассказ. – Он все еще улыбался. – Пошли вниз и поиграем в карты.

4

Оставив Калла сидеть на ступеньках, Август медленно прошел мимо фургонов по двору и вниз по улице, остановившись на минуту на песчаном русле ручья Хэт, чтобы пристегнуть кобуру с пистолетом. Ночь стояла тихая, как сон. В такую ночь вряд ли ему придется стрелять в кого-нибудь, но всегда стоит иметь пистолет под рукой, если возникнет нужда приструнить какого-нибудь пьяницу. То был старый кольт – страшилище со стволом в семь дюймов и, как он любил говорить, имеющий такую же ценность, как и нога, к которой был пристегнут. Одного удара хватало для любого пьяницы, а двумя можно было уложить быка, если Август размахнется как следует.

Ночи на границе отличались от ночей в Теннесси, и он успел полюбить их. Насколько он помнил, ночи в Теннесси были темными, туман густыми хлопьями заполнял все углубления. Здесь ночью было так сухо, что чувствовался запах пыли, и настолько безоблачно, что происходила странная вещь. Даже в безлунную ночь только от яркого света звезд кусты и столбы заборов отбрасывали тень. Пи Ай, имевший привычку шарахаться от каждой тени, иногда обходил ни в чем не повинный кустарник, принимая его за бандитов.

Август отличался более крепкими нервами, но даже он, едва начав двигаться по улице, испугался: у его ног мелькнула небольшая круглая тень. Он отпрыгнул в сторону, опасаясь змеиного укуса, хотя умом понимал, что змеи не катаются как шары. Тут он увидел пробежавшего мимо броненосца. Разглядев его хорошенько, Август уже собрался было дать ему хорошего пинка, чтобы не бегал по улице и не пугал людей, но броненосец стремительно пронесся мимо с таким видом, будто имеет не меньшее право появляться на улице, чем, скажем, банкир.

Нельзя сказать, чтобы в городке кишмя кишело народу, да и с освещением было плоховато, хотя в доме у Памфри Горел свет. Их дочь должна была вот-вот родить. Семья Памфри держала лавку. Ребенок, которого ждала их дочь, появится на свет безотцовщиной, поскольку парень, который женился на ней, утонул по осени в реке Репабликан, когда девушка только-только забеременела.

У салуна, когда Август туда подошел, была привязана всего одна лошадь, стройная гнедая, принадлежащая ковбою, прозванному Боггетт Дишуотер[dishwater-помои] за то, что однажды, вернувшись после долгого путешествия без воды, он не смог дождаться своей очереди у бочки и напился помоев, которые собирался выплеснуть повар. При виде гнедой у Августа поднялось настроение, потому что Боггетт обожал играть в карты, хотя абсолютно не умел этого делать. Разумеется, у него скорее всего и денег-то нет, но это совсем не значило, что нельзя с ним поиграть. Диш был толковым рабочим, которого всегда можно нанять, а Август не имел ничего против того, чтобы играть на будущие заработки парня.

Когда он вошел в дверь, все выглядели раздраженными, потому что Липпи наяривал «Мою красотку за морями», песню, чрезвычайно любимую исполнителем, которую он играл с таким усердием, будто рассчитывал, что его услышат в столице Мексики. Хозяин заведения, коротышка-француз Ксавье Ванз, нервно протирал столики мокрой тряпкой. Ксавье, похоже, считал, что главным в его деле было держать столы протертыми, хотя Август ему неоднократно заявлял, что все это чушь собачья. Большинство завсегдатаев заведения были настолько далеки от эталона чистоплотности, что не заметили бы и дохлого скунса на своем столике, не говоря уже о крошках и лужицах от пролитой выпивки.

Сам Ксавье, можно сказать, был в Лоунсам Дав монополистом по части аккуратности. Он круглый год ходил в белой рубашке, раз в неделю подстригал усы и даже носил что-то вроде бабочки – если быть точным, завязанный бантиком шнурок от ботинок. Дело в том, что какой-то ковбой свистнул последнюю настоящую бабочку Ксавье, решив, видимо, с ее помощью пленить девчонку. Поскольку шнурок был недостаточно жестким и концы его свисали, он только делал еще более меланхоличным вид Ксавье, который и без шнурка был печальнее некуда. Ксавье родился в Новом Орлеане и оказался в Лоунсам Дав по той простой причине, что кто-то убедил его, что Техас – край больших возможностей. Хотя он скоро обнаружил, что это не соответствует действительности, он был слишком горд, а может, слишком большим фаталистом, чтобы попытаться исправить свою ошибку. Он реагировал на будни в салуне с обреченностью, которая иногда сменялась буйным гневом. В таких случаях духоту в салуне насыщали креольские ругательства.