Сопка голубого сна - Игорь Неверли

— Фаддей, распрягай и приходи в горницу!

С чемоданом в руке и буркой под мышкой он поднялся по ступенькам наверх. Комнатка была маленькая, со скошенным потолком и окном, из которого открывался вид на речку, дымящиеся луга и лес. У окна — столик и табуретка, рядом сенник, вот и вся обстановка.

Бронислав поставил чемодан на стол, кинул бурку на сенник, усадил Брыську.

— Наконец у нас свой угол, дружок... Мы здесь одни, ты и я! Можем делать, что нам вздумается, никто не помешает. Не будет тесноты, ссор, ругани, и спать будем, не вдыхая вонь грязных ног... Вот это и есть счастье, ясно тебе?

Брыська радостно тявкнул в ответ. На лестнице послышались легкие шаги, и в комнату вбежала толстощекая девчонка с веником и тряпкой.

— Ой, дяденька, мамка велела убраться здесь, а вы... а я не успела.

— Ничего. Я сейчас спущусь вниз, а ты убирайся... Тебя как зовут?

— Маша.

— А меня Бронислав. А лет тебе сколько?

— Двенадцать.

— В школу ходишь?

— Нет. Школа у нас только в Удинском.

— Ты одна у родителей?

— Нет, еще два брата и сестренка. Меньшие.

— Ну, раз ты старшая, то раздели поровну на четыре части и дай всем,— он достал из чемодана пакет с конфетами.— Держи!

— Спасибо...

Бронислав захватил смирновскую водку, чай, сахар и ветчину, погладил Брыську и оставил его сидеть на бурке. Щенок привык к ней за время пути, знал, что это вещь хозяина и тот к ней вернется.

В горнице Лукерья как раз кончила собирать на стол. На подносе лежала баранина с капустой, шаньги с творогом, морковью и ягодами, соленые грузди и черемша, масло, хлеб собственной выпечки, рядом — кувшин с клюквенным морсом... Бронислав положил на стол ветчину, передал хозяйке чай и сахар и принялся откупоривать водку.

И вдруг ему показалось, что он уже когда-то стоял вот так на новом месте, перед незнакомыми людьми — где же это было? В Италии? Или, может, во Франции? — стоял так, точно, и собирался сказать какое-то слово понимания, одно только слово, какое же?

— Дай-ка, братец, я скорее откупорю, у меня сноровка,— раздался голос Бояршинова.— Выпьем за хозяев, которые так радушно нас принимают, за их гостеприимство! Да-с, в Сибири жить можно!

НАЧАЛО АККЛИМАТИЗАЦИИ — ПОКУШЕНИЕ НА СТОЛЫПИНА

Когда вставали хозяева, Бронислав не знал, но, спускаясь к завтраку, он неизменно заставал их всех за столом. Завтракали в шесть. Все сидели с ложками вокруг миски со сметаной: Сидор, Лукерья, бабка Аграфена, мать Сидора, шестидесятилетняя, крепкая, здоровая женщина, и дети — Маша, Яша, Степа и Феня, младшенькая, трехлетняя, бабушкина любимица, названная, кстати, ее именем. Сметану ели с хлебом, дети макали хлеб в миску. Молока от шести коров было вдоволь, делали, правда, соленое масло и изредка возили в город продавать, но, кроме того, сбыта на молоко не было. Потом пили кирпичный чай с сахаром вприкуску, к этому блинчики с маслом и шаньги.

В одиннадцать был обед из трех блюд: щи мясные, или уха, или щавелевый суп, иногда бывал творог со сметаной, тертая редька, соленые огурцы, грузди, черемша соленая и свежая. По праздникам бывали пироги с мясом или рыбой, с капустой, грибами и яйцами. На третье кисель, сладкий пирог, варенье. Они любили варенье из малины, земляники, черемухи, брусники, сибирской красной и черной смородины, голубики, костяники, княженики. Мука из черемухи, ягоды которой сушили, мололи, а потом варили с медом, служила начинкой для пирогов, или же ее просто ели с чаем. Пили клюквенный морс и березовый сок. Бронислав видел, как его добывают: надрезали кору березы, собирали сок, разливали по бутылкам не дополна, в бутылку бросали несколько изюмин, закрывали пробкой, заливали смолой и ставили в погреб горлышком вниз.

Ужинали в семь. Ели то же, что за завтраком, только без сметаны.

Бронислав постепенно входил в их жизнь. В первый же день за ужином Сидор рассказал ему историю их семьи. Они не чалдоны, коренные сибиряки, а переселенцы из Рязанской губернии. После смерти отца продали свой надел, три десятины земли, и присоединились к переселенцам. Дело было семь лет назад, в 1900-м. Как раз достраивали железную дорогу, и они доехали до Тайшета, оттуда их, рязанцев, распределили по разным местам, им выпали Старые Чумы. Тут было тогда всего двенадцать чалдонских дворов на левом берегу. Каждый переселенец получил по пятнадцать десятин, а у кого была справка, что он прибыл сюда с согласия властей своего уезда, то и сто рублей ссуды. У Сидора с братом такая справка была, и они получили тридцать десятин земли да денег двести рублей. За 150 построили вместе избу, остальные 50 истратили на корову и пару лошадей, инвентарь привезли с собой. И взялись за работу. Оба были молодые, брату шел двадцать первый год, Сидору — двадцать седьмой. Маша только ходить начинала... Приехали они в ту же пору, что и Бронислав, в начале мая. Пришлось сразу и лес корчевать, и дом строить. Работали до седьмого пота, спали по несколько часов в сутки, питались кое-как. На третий год мало-помалу обжились, выбились из нужды, но в 1904 году брата забрали в солдаты, на войну с японцем. Пошел и не вернулся, погиб, холостой, бездетный. Его надел перешел к Сидору.

В другой раз Бронислав спросил:

— А налоги у вас большие?

— Налог не страшен, выдержать можно. Платим по нескольку рублей в год с человека, женщины и вовсе освобождены. Хуже трудовая повинность. Хозяйство, которому выпадает очередь, обязано держать наготове лошадь, тарантас и человека. Возить, кого прикажут, безо всякой платы до ближайшей станции. Или работа на дорогах, мы это называем «ехать на мосты». Вот, как теперь, в мае, несколько человек из каждой деревни отправляются с лошадьми в указанное место приводить в порядок тракт, иногда на целых два месяца едешь за несколько сот верст... А ведь у нас тут свои обязанности — городить пастбища — поскотину и загон для овец со всей деревни. Или пожарная охрана... Да еще эти думские, волостные, сельские налоги, вроде бы добровольные взносы, маленькие, как мошкара, и тоже несть им числа, и тоже кусают, не приведи господь! Взносы на содержание волостных писарей — пятнадцать копеек. На школу и учителя — десять. На лекарей — двадцать пять... На больницы, приюты и богадельни, на хлебные склады, на попов, на церковь и на все прочее,— черт бы их подрал!

Небольшая речушка, шагов сто в ширину, разделяла деревню на чалдонскую и рязанскую стороны. На реке деревянный мост и четыре брода. На чалдонской стороне — двенадцать изб с многоверстным, общинным пастбищем, поскотина с избушкой для пастуха, с которым заключали договор на все лето, и загон для овец тоже с жильем для чабана. Все добротное, ухоженное совместными усилиями. Рядом с пастбищами гумна, которые нельзя строить в самой деревне. На другой стороне, на месте выжженного и выкорчеванного леса, где почва плодороднее,— пятнадцать изб и земельные наделы рязанцев.

Старые Чумы, в общем, деревня зажиточная, бедствуют только те, с кем случилась беда, как, например, вдова Акулина, мужа которой убили в кабаке в пьяной драке. Осталось у нее на руках пятеро ребятишек мал мала меньше, спасибо, соседи выручали: только вот в нынешнем году старшой ее, восемнадцатилетний паренек, сам пошел за плугом. Или немощные, как Парфенка, который никакой тяжести поднять не может и поэтому сапожничает в деревне. Или опутанные спиртным бесом, как Вавила, отпетый деревенский пьяница с душой нараспашку и пустыми карманами. Остальные живут в достатке, конечно, кто побогаче, а кто и победнее. Скажем, Кольцовых — построил на речке дамбу и маленькую мельницу, летом пашет и сеет, а с осени мелет, этакий мельник-землепашец. Замятин соорудил маслобойню и давит масло из мака, конопли, рапса, льна, подсолнуха,— тоже наполовину крестьянин, наполовину маслобойщик. У Николая Чутких лучшая изба в деревне, он плотник и печник, руки золотые, но хозяйство передал дочери, а сам охотится всю зиму, с октября по март месяц. А Михеич, продолжает свой рассказ Сидор, Михеич, рязанец, наоборот, в деревне только зимует, на его пятнадцати десятинах трудятся жена и дети, а он, чуть только весна придет, навьючивает лошадь бидонами со спиртом и айда в тайгу. Спиртонос. Уходит за сотни верст по неизведанным тропам, одних стражников подкупает, от других прячется и продает спирт золотоискателям. В прошлом году купил вдвоем с напарником старый, никудышный прииск, рядом с богатым прииском акционерного общества, где работают тысячи людей. Каждую субботу там выдают рабочим по маленькой кружке водки, но это им что слону дробина. И вот они платят золотым песком, а то и вовсе самородками, за возможность напиться. Ну а с Михеича в случае проверки взятки гладки. Он имеет право держать спирт для своих рабочих... Остальные земледелием занимаются: сеют пшеницу, рожь, ячмень, гречиху, овес, лен, коноплю. Женщины огороды разводят, помогают в страду при уборке, растят детей, ухаживают за птицей, ткут полотно — чуть ли не в каждой избе увидишь прялку и кросна.