Лабиринты безумия - Игорь Бунич

Напряжение между Германией и Польшей становится нетерпимым… В любой день может возникнуть кризис. Германия отныне полна решимости отстаивать интересы Рейха всеми средствами, имеющимися в ее распоряжении. По моему мнению, желательно, чтобы наши две страны установили новые отношения, не теряя времени. Поэтому я снова предлагаю, чтобы Вы приняли моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, в крайнем случае – в среду 23 августа. Принимая во внимание международную обстановку, пребывание министра иностранных дел в Москве более двух дней представляется совершенно невозможным. Я буду рад как можно быстрее получить Ваш ответ.

Адольф Гитлер».

В течение следующих 24 часов, начиная с воскресного вечера 20 августа, фюрер уже был близок к коллапсу. Он не мог заснуть. Среди ночи Гитлер позвонил Герингу и признался, насколько его беспокоит реакция Сталина на отправленное ему послание, как его мучают и бесят все эти московские проволочки.

Снова потекли часы мучительного ожидания, прерываемые нервозными звонками к Шуленбургу. В три часа ночи посла подняли с постели, чтобы узнать, получил ли он депешу фюрера, которую он должен немедленно передать Молотову. Шуленбург ответил, что еще ничего не получил. Как так? Шуленбург успокаивает своих издерганных шефов в Берлине, напоминая, что «с учетом двухчасовой разницы во времени официальная телеграмма из Берлина в Москву идет четыре-пять часов. Сюда нужно еще добавить время, необходимое для дешифровки».

В 10.15 Риббентроп снова будоражит посла: «Сделайте все возможное, чтобы мой визит состоялся в указанное в телеграмме время». Шуленбург отвечает, что послание фюрера получено и будет вручено Молотову в 15.00.

Снова ползут часы нервотрепки – страшная пытка временем, когда на карту поставлено так много. Какое решение примет кремлевский диктатор? Какое гнусное чувство, когда осознаешь, что выполнение твоих планов зависит не от тебя, а от совершенно постороннего человека, которого ты ненавидишь и отчетливо знаешь, что он ненавидит тебя! Но деваться некуда. Все в руках Сталина. Жизнь и смерть Германии, судьба Европы, а по большому счету – и всего мира.

Наконец, в 21.35 21 августа 1939 года в Берлин приходит ответ Сталина, составленный на изящной «новоречи»:

«Канцлеру Германского Рейха А. Гитлеру.

Благодарю Вас за письмо. Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении ознаменует решительный поворот в деле улучшения политических отношений между нашими странами…

Советское правительство поручило мне информировать Вас, что оно согласно с тем, чтобы господин фон Риббентроп прибыл в Москву 23 августа.

И. Сталин».

Германское радио, передававшее музыкальную программу, неожиданно прервало передачу, призвав слушателей к вниманию. Торжественный голос диктора объявил экстренное сообщение: «Правительство Рейха и Советское правительство пришли к соглашению заключить друг с другом Пакт о ненападении. Рейхсминистр иностранных дел прибудет в Москву в среду, 23 августа, для ведения переговоров».

В Бергхофе царило ликование, особенно явное на фоне предыдущих двух недель, полных тревог и неуверенности. Смертельный враг Гитлера – Сталин дал «зеленый свет» европейской войне, пообещав Гитлеру по меньшей мере дружественный нейтралитет. На следующий день, 22 августа, Гитлер собрал на новую конференцию своих генералов, призвав их вести войну «жестоко и без всякой жалости», подчеркнув, что он, вероятно, даст приказ атаковать Польшу 26 августа – на шесть дней раньше, чем планировалось. Взвинченный до предела, забыв, что всего несколько часов назад он метался по кабинету в ожидании ответа Сталина, как преступник в ожидании отмены смертного приговора, Гитлер напыщенно заявил генералам, слушавших своего фюрера со смешанным чувством страха и недоверия:

«Главным образом все зависит от меня, от моего существования, от моих политических талантов. Более того, никто никогда не будет иметь снова такого полного доверия немецкого народа, как я. Вероятно, что никогда в будущем не появится человек с таким авторитетом, каким обладаю я. Поэтому само мое существование является фактором огромной ценности. Но я могу быть уничтожен в любой момент преступником или маньяком…»

Отметив также величие и авторитет таких личностей, как Муссолини и Франко, Гитлер особо подчеркнул, что ни в Англии, ни во Франции «нет выдающихся личностей» подобного масштаба, как он, а потому эти страны не представляют какой-либо серьезной опасности.

Постепенно успокаиваясь. Гитлер продолжал: «Мы легко приняли это решение. Нам нечего терять, мы можем только приобрести. Наша экономическая ситуация такова, что нам не продержаться более двух-трех лет. Геринг может подтвердить это. У нас нет другого выхода, как начинать войну…»

Снова распаляясь и почти переходя на крик, Гитлер заявляет, что не верит в решимость западных стран начать против него войну. Но даже если это произойдет, что могут сделать Англия и Франция? Чем они могут конкретно угрожать Рейху? Блокадой? Она будет совсем неэффективной, поскольку мы уже приобрели мощный источник снабжения на Востоке, не зависящий от морских путей.

И, наконец, Гитлер выкинул притихшим генералам козырного туза: «Англия и Франция надеялись, что после вторжения в Польшу, нашим врагом станет Россия. Но враги не приняли в расчет великую силу моей решимости. Наши враги – маленькие козявки. Я видел их в Мюнхене.

Я был убежден, что Сталин никогда не примет предложение Англии. Только слепой оптимист мог считать, что Сталин будет настолько сумасшедшим, что не поймет истинных намерений Англии. Россия не заинтересована в существовании Польши… Смещение Литвинова было решающим. Оно прозвучало для меня, как пушечный выстрел, как знак изменения отношения Москвы к Западным державам.

«Единственно, чего я боюсь, – признался Гитлер все еще молчавшим генералам, – чтобы какая-нибудь грязная свинья не влезла в последний момент с предложением посредничества».

Приказ о начале боевых действий, закончил Гитлер, он отдаст позднее. Вероятнее всего, это будет суббота, 26 августа.

23 августа, около полудня, два больших трехмоторных «Кондора» приземлились в Москве с Риббентропом и его многочисленной свитой. Рейхсминистра встречал Молотов и, как принято говорить, «другие официальные лица». Настороженные взгляды и сухие рукопожатия первых минут встречи быстро сменились полным взаимопониманием, шутками, дружескими тостами. «Я чувствовал себя как среди своих товарищей по партии», – признался позднее растроганный Риббентроп.

Обе стороны, быстро договорившись о разделе Польши и о предоставлении СССР свободы рук в Прибалтике и Финляндии, единодушно сошлись во мнении, что в нынешней кризисной международной обстановке виновата исключительно Англия.

Сталин доброжелательно выслушал жалобу Риббентропа и, пыхнув трубкой, глубокомысленно заметил: «Если Англия доминирует над миром, то это произошло благодаря глупости других стран, которые всегда позволяли себя обманывать». Очарованный Сталиным Риббентроп принялся было оправдываться за Антикоминтерновский пакт, уверяя советского властелина, что тот был в первую очередь направлен против «западных демократий».

Он позволил себе рассказать анекдот, ходивший во время заключения Антикоминтерновского пакта среди берлинцев. Сразу поняв, что Антикоминтерновский пакт направлен против английских банкиров и лавочников, они уверяли друг друга, что и сам Сталин захочет к этому пакту присоединиться. Никто никогда не видел Сталина столь весело смеющимся. «Мы искренне хотим мира, – заверил Сталина Риббентроп, – Но Англия провоцирует войну и ставит нас в безвыходное положение».

Рука Сталина мягко легла на плечо рейхсминистра. «Я верю, что это действительно так, – почти нежно произнес отец всех народов, – Германия желает мира».

Затем Сталин поднял фужер с вином и, к великому удивлению всех присутствующих, произнес тост. «Я знаю, – глубокомысленным тоном изрек коммунистический диктатор, – как немецкий народ любит своего фюрера. Поэтому я хочу выпить за его здоровье!»

Немцы радостно под звон бокалов рявкнули «Хайль!». Риббентроп тут же предложил ответный тост за здоровье Сталина. Затем Молотов выпил за здоровье рейхсминистра, а тот, в свою очередь, за здоровье Молотова. Пятый фужер Сталин выпил за только что подписанный пакт о ненападении. Риббентроп поднял бокал во здравие советского правительства. Отвечая ему, Молотов предложил выпить за новую эру в германо-советских отношениях. Риббентроп осушил следующий бокал за вечную дружбу. Сталин, высоко подняв свой бокал, как кавказский рог, предложил тост за немецкий народ.

За советский народ никто не пил. О нем как-то забыли. Под утро Сталин взял под руку сильно захмелевшего Риббентропа и, дыша ему в ухо парами кахетинского, сказал: «Советское правительство очень серьезно относится к новому пакту. Я могу гарантировать своим словом чести, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера». Риббентроп церемонно приложил руку к сердцу. Что мог ответить рейхсминистр? От него ничего не зависело. Он выполнял чужую волю. А Сталин? В его ушах уже звучала железная поступь пролетарских батальонов, марширующих по опустошенной войной Европе, по трупам польских, немецких, английских и французских солдат. Он сам решит, когда этот договор потеряет силу. Гитлеру деваться некуда с его нищими ресурсами. Он будет делать все, что ему скажут из Москвы. Пока же все идет прекрасно!