Холодная страсть - Маргарет Роум

Лайэн издал какой-то звук вроде идущего из глубины горла смеха.

— Не надо нервничать, — успокоил он ее. — Шина в наших условиях гораздо более удобный вид транспорта, чем любой из ваших хваленых американских автомобилей, и при этом гораздо менее темпераментна, я гарантирую.

Он вскочил на сиденье кучера и похлопал ладонью по свободному месту рядом с собой:

— Как ты предпочитаешь: разместиться здесь, лицом вперед, или ты чувствуешь себя спокойнее там, где сейчас сидишь? — спросил он. Эти двусмысленные слова сопровождались требовательным блеском глаз, который Джорджина сочла вежливым не заметить, однако ее щеки слегка порозовели, когда после ее ответа:

— Спасибо, мне здесь очень удобно, — он откинул назад свою темную голову и громко рассмеялся, прежде чем натянуть вожжи и подбодрить Шину пощелкиванием языка, которое кобыла сразу же поняла как сигнал к началу движения.

Джорджина расслабилась на своем сиденье и стянула с себя пальто — было мягкое безветренное утро и солнце уже начинало греть. Она начала испытывать приятное чувство от подскакиваний и раскачивания в такт движениям быстроногой кобылы, и первое настоящее впечатление от местности вне пределов Орлиной горы было захватывающим.

Они все еще были довольно высоко, однако дорога постоянно спускалась к долине, покрытой пышной зеленью, в глубине которой покоилось озеро, поверхность которого имела молочный оттенок и которое она видела из своего окна. Позади нее крепость — они уже достаточно удалились от нее — казалась прикрепившейся с орлиной цепкостью к черной горе, которая как бы породила ее, и даже лучи солнца, падающие на нее, не могли придать этой унылой массе хоть какую-то привлекательность.

Джорджина отвернулась от этого пугающего величия, чтобы насладиться нежной красотой склонов долины. Было очень тихо, и только ритмичное постукивание копыт Шины по твердой дорожке нарушало гнетущее спокойствие, и ни одна струйка дыма из трубы не виднелась в неподвижном воздухе. Когда они достигли подножия горы, ей показалось, что она находится в гигантском амфитеатре, где горы поднимались над горами, покрытыми вереском. В укромной долине, защищенной от атлантических ветров огромными спинами скал, обильная растительность контрастировала своей темной зеленью с укрытыми тенью торфяными болотами.

Лайэн, бросивший несколько взглядов назад, казалось, довольствовался сценической речью, произносимой про себя, и она была благодарна ему за молчание.

После ряда лет жизни среди жесткого бетона и кричащего освещения Нью-Йорка она еще не приспособилась к неожиданной красоте, которая ворвалась так внезапно в ее сознание; ей надо было время, чтобы усвоить эту красоту, попытаться преодолеть чары, захватывающие ее. Лайэн был достаточно проницателен, чтобы понять это, и только почти через целый час пути он вторгся в поглотившие ее мысли, и то только потому, что увидел своего арендатора, Дэниела Кавану, низко склонившегося под тяжестью корзины с торфом, которую он тащил с болота в свою хижину, которую как раз уже можно было рассмотреть вдали.

— Доброе утро, Дэниел! — приветствовал его Лайэн, натянув вожжи.

Джорджина взглянула на него и увидела человека, когда-то высокого, но теперь ссутулившегося под грузом лет, его иссохшее лицо расплылось в улыбке, служащей ответом на их приветствие. Он опустил свою тяжелую ношу со спины, и, даже выпрямившись, едва достал до рук Лайэна, чтобы пожать их.

— Я не знаю, как я счастлив видеть вас сегодня, Ардьюлин, ведь как раз приехала Дидра. Да, моя дочь только что приехала домой! — Это было сказано с такой неистовой гордостью, что у Джорджины ком встал в горле. Кем бы ни был этот слабосильный старик, несомненной была его глубокая привязанность к дочери, Дидре. Ее имя, произнесенное с таким восторженным возбуждением, прозвучало как нежная ласка.

Лайэн издал радостный возглас:

— Дидра дома? Это превосходная новость, я не ожидал снова ее увидеть. Быстро, Дэниел, погружайся в кабриолет, и мы сделаем ей сюрприз, если вернемся вместе!

Старик охотно вскарабкался в кабриолет, и перед тем, как тронуться, Лайэн кратко представил их друг другу:

— Дэниел, это Джина Руни, племянница нашего старого друга Майкла и одна из моих американских кузин. — Потом обращаясь к Джорджине: — Перед тобой Дэниел Кавана, отец прелестнейшей девушки в Ирландии!

Она тотчас же подавила внезапную вспышку эмоций, которая по какой-то необъяснимой причине была вызвана этими словами, воспользовавшись застенчивым поклоном и быстрой улыбкой старика.

Он говорил с таким сильным ирландским акцентом, что это сразу напомнило ей, что она находится в сердце ирландской страны гэлов, районе, где древняя ирландская речь и обычаи сохранились до нашего времени и где английский язык до сих пор остается вторым языком. А старик пытался выразить ей, насколько приятным было для него знакомство с ней, и так как они вместе тряслись в кабриолете, направляясь к его дому, он, запинаясь и сбивчиво, вел с ней разговор, из которого Джорджина поняла меньше половины, но который, судя по тому, что он был щедро насыщен именем Дидры, по ее предположению, в основном касался его дочери и радости по поводу ее возвращения домой. Она почувствовала прилив раздражения по отношению к этой неизвестной Дидре. Очевидно, ее посещения были редкими и чудесными событиями в его жизни, и Джорджина, которая до сих пор переживала потерю своего собственного отца, удивлялась, как кто-либо может быть таким бессердечным, чтобы пренебрегать таким стареньким отцом. Прелестнейшая девушка Ирландии, как ее назвал Лайэн, что показывало, что и он тоже очарован ею. Так или иначе, чувствовала Джорджина, она не поддастся чарам образцовой девушки, которую ей предстояло встретить.

Через десять минут она бросила первый взгляд на незнакомку, занимавшую все ее мысли. По мере того, как хижина Дэниела постепенно приближалась и приближалась — сначала это были струйки дыма из приземистой трубы, венчавшей соломенную крышу, потом побеленные стены, увитые плющом и утопающие в беспорядочно разбросанных кустах шиповника с первыми цветками, — она смогла увидеть и фигуру девушки, полулежащей вытянувшись на низенькой каменной стене, окружавшей полоску плодородной земли около домика. Даже издали она привлекала внимание. Посадки ее головы на красивой шее и неосознанно соблазнительно выделяющихся изгибов ее тела под облегающей деревенской блузой, которую она носила, было вполне достаточно, чтобы привлечь внимание Джорджины, и когда она энергично спрыгнула со стенки и побежала к ним, Джорджина осознала, что она действительно одна из прелестнейших девушек, каких она когда-либо видела. Вольная, как птица, она прямо-таки летела по направлению к ним, и ее длинные рыжие волосы, пылающие под лучами солнца, развевались позади нее, а глаза ее сверкали зеленью, как росистая трава, по которой она ступала на бегу своими босыми ногами. Она выглядела, как кинозвезда, играющая роль ирландской девушки, и если бы над ее головой внезапно раздалось жужжание кинокамеры и режиссер скомандовал «кадр», Джорджина совсем бы не удивилась тому. И еще было вполне ясно, что, хотя Дидра и была дочерью Ирландии, с глубоко уходящими в ирландскую почву корнями, покров бедности и лишений не удержится долго на ее плечах.