Закат для Нэкоматы 1-5 - Ю. Широковских

а посему не произвело должного впечатления. Ставшая уже привычной ломота поглотила новую боль так же, как само тело – мягкий тюфяк. Должно быть, выглядел Таир довольно жалко, так как Нэкомата тут же принялся его укрывать. Мальчик вновь оказался в тряпичном плену, выпутываться из которого не было ни сил, ни желания. Единственным, что Дзиро позволил оставить на свободе, была правая рука. Проведя пальцами от шеи до левого предплечья, Таир ощутил под ними что-то горячее и липкое.

– Кровь! – с удивлением произнес Таир, поднеся руку к глазам.

Было даже странно, насколько сильно выделялась она на фоне бледной, как у мертвеца кожи. Цвет крови был столь насыщенным и сочным, что казался чуть ли не самым ярким пятном в помещении. В сравнении с ней сама ладонь выглядела чем-то совершенно бесплотным. Будто за время, что мальчик валялся без сознания, он успел наполовину исчезнуть из реального мира.

– Не смотри! – приказал Дзиро, пряча в своих ладонях испачканные кровью пальцы мальчика.

Таир не стал с ним спорить, хоть никогда и не страдал гемофобией. В том, каким ему виделось собственное тело, бывшее доселе чем-то неизбывным и земным, проступало нечто новое, незнакомое, а потому пугающее. При этом мышление Таира оставалось кристально ясным, что также было необычно, учитывая тяжесть полученных побоев. Он, как и прежде, видел, слышал, осязал и испытывал боль, но как будто со стороны, из-за угла собственного сознания.

Мальчик буквально закрыл глаза на эти странности и… немедленно заснул.

Так как и исчезновение Дзиро, и включение дневного освещения прошли для Таира незамеченными, спал он, видимо, очень крепко. Когда же мальчик, наконец, открыл глаза, то обнаружил, что находится не где-нибудь, а в христианской церкви! И хоть он ни разу не бывал в подобных местах, судить об этом мог довольно точно. Опираясь на прочитанное в книгах, Таир быстро разобрался, где амвон, где наос и где, собственно, полагается находиться алтарю. При всех реверансах к готике в убранстве и архитектурных решениях, организация внутреннего пространства церкви явно тяготела к чему-то иному. И главным доказательством тому был огромный иконостас, взметнувшийся под самые своды святилища. Именно он отделял алтарь от срединной, предназначенной для простых смертных части храма.

Однако столь поразившая мальчика алтарная преграда не была иконостасом в прямом его понимании: ряды деревянных икон в ней заменяли витражи. Мастерски исполненные, соединившие в себе воздушность стекла и вещность металла, они словно парили между небом и землёй. С витражей, застыв, словно инклюзы в янтаре, взирали исполненные тихой печали или трепетного ожидания святые и мученики. Таир, превозмогая боль, постарался как можно ближе подобраться к этому диковинному творению рук человеческих. Уже при первом приближении ему стало ясно, что скрепленный свинцовыми шинами полупрозрачный материал был вовсе не стеклом, а кварцем! Оставалось удивляться мастерству и тщанию, с которыми были подобраны кусочки это разноцветной мозаики. Как впрочем, и их величине.

Так уж случилось, что помимо продуктовой лавки, отец Таира держал небольшую мастерскую по камню. Не то чтобы семейные поделки пользовались большой популярностью, но кое-какой сбыт находили. Особенно украшения из разноцветного кварца, что ладили сестры. Мальчик хорошо помнил, какой восторг вызывал у них любой крупный кристалл, ведь то было залогом успешной продажи. И тем чуднее было наблюдать здесь кварцевые пластины поистине гигантских размеров! Однако дух захватывало не только от разнообразия форм, но и богатейшей гаммы! Казалось, здесь были представлены все возможные разновидности кварца. Как, впрочем, и невозможные. Прозрачный, как слеза ребенка, горный хрусталь; дымчатые раухтопазы; мерцающие, будто ночное небо морионы; облачённые в императорский пурпур аметисты; цитрины, как лимонно-жёлтые, так и медовые; травянисто-зелёные праземы; а также дивные синие кварцы – все нашли своё, только им положенное, место. Единственным, что смазывало впечатление от этого великолепия, было отсутствие центральной секции. Точнее витражного триптиха, что по замыслу художника должен был «держать» композицию всего «иконостаса».

– Нравится? – раздался незнакомый голос за спиной мальчика.

Резко обернувшись, да так, что в глазах помутилось, Таир оказался лицом к лицу с человеком, с которого и начались его злоключения. То был достопамятный отец Фил – огромный детина, что засветил мальчику между глаз, и лишь по недоразумению рукоположенный в сан священника. Видимо, отразившаяся на лице Таира гамма чувств была столь недвусмысленной, что тот бухнулся перед ним на колени и сбивчиво заговорил:

– Умоляю, добрый отрок! Не держи зла на раба божьего Филиппа! Не я руку на тебя поднял, а бесы, живущие во мне. Много лет веду я с ними борьбу: неустанно, каждодневно иду трудной дорогой добра и смирения… Но я слишком уверовал в свои силы, незаметно для самого себя пустил в сердце гордыню, а та открыла лазейку гневу – самому страшному греху из всех!

Ошарашенный этой исповедью Таир некоторое время не мог произнести ни слова. Единственным, что он сумел выдавить, было:

– Я не держу на вас зла, святой отец. Успокойтесь.

– Но…

– Я сам виноват. Не нужно было пугать мальчишку, провоцировать вас, глядишь, и те отморозки прошли бы мимо. Люди – сами кузнецы своей судьбы. Не унижайтесь. Вам, как взрослому человеку, это не к лицу.

Видимо, эти слова вразумили священника. Он поднялся с колен и, отряхнув пыль с рясы, сказал:

– В твоих словах, отрок, я слышу мудрость Востока. Прости, что тебе пришлось…

– Отец, задрал уже извиняться, – раздался рядом насмешливый детский голос.

Священник устало вздохнул и повернулся к давешнему мальчонке-«привратнику».

– Артемий, как ты выражаешься? Не забывай, что ты в храме божием.

– Да пофигу! – не теряя апломба, заявил Артемий. – Богу до моей фени и дела нет!

– Дуй отсюда, богохульник!

– Ещё чего!

– Пререкаться вздумал?

– Дзиро велел присмотреть за больным, – кивнул пацаненок в сторону Таира. – Самое что ни на есть богоугодное дело.

По беспомощному виду священника стало ясно, что подобные акты неповиновения здесь – обыденность, а не редкость. Так, с молчаливого согласия святого отца, Артемий остался в церкви. И, верно, решил не терять времени даром.

– Как ты себя чувствуешь? – осведомился мальчуган, стоило ему подойти поближе. – Голову кружит? Тошнит? Привкус крови во рту имеется?

Таир даже несколько растерялся от его деловитого тона.

– Да вроде нет…

– Ты пойми, – не унимался мальчишка. – Это не пустой интерес. Отец Филипп мастак мозготрясы устраивать. Правда ведь, падре?

Таир вспомнил, что разукрасившая его шайка тоже об этом толковала. Он в упор посмотрел на священника. Казалось, тот был сильно сконфужен. Его лицо стремительно розовело, а уши так вообще стали пунцовыми.

– Так ты ничего не знаешь? – догадался Артемий. – Отец Филипп в прошлом – именитый боксер! Нокаут, в который он тебя отправил – его коронный прием. После такого обычно с сотрясением мозга и уносят…

Было заметно, что восторженный рассказ мальчишки ставит святого отца в неловкое положение. Он то и