Легенды Соединённого Королевства. Величие Света - Владимир Игоревич Ашихмин

полыни… Под колыбельное шатание свечного пламени и всеобщую атмосферу уюта, мне не составило труда соскользнуть в реалистичное и очень необычное сновидение. То место, что мой разум избрал для передышки, было уже знакомо мне. Зрячая Крипта, название коей Лорина выудила из полустёртой таблички, мельком прочитанной мною в холле горы, более не пустовала. Десятки людей в балахонах и глазных повязках составляли мою торжественную процессию. Их мерное песнопение и барабанный ритм, доносящийся из скрытых ниш, подсудобливали моменту подобающий апломб. Задрапированные чёрным бархатом и окантованные склепным золотом панели, что полукругом вились по потолку, только усиливали производимый эффект мрачности и тайны. Освещение, повинуясь гнетущему хору и ритму барабанных палочек, плодило демонические тени, уходящие длиннополыми рваными фалдами за углы и повороты. По мере того, как я проходил сквозь удушливые залы, моя свита разрасталась, а звуковое дефилирование, вбиравшее в себя гул заунывных органов, кичилось октавами гнетущей панихиды. Когда из полутьмы нефа, в который я спустился по винтовой лестнице, выплыл куций алтарь, исклёванный рунами и кривыми символами, ритуальный шум грянул так, что со сводов посыпалась вековечная пыль. Дрожа всем телом, я встал в круг восьми факелов, подвешенных за паутинные тросы. Колдовское пламя было направленно строго в центр алтаря, на блюдо, где распластался уродливый арахнид. Именно он распространял столь едкое зловоние и, кажется, саму мглу. В его бородавчатых лапках с пятнами облезшего хитина, без устали мусолился белёсый моток… Что? Я сплю или бодрствую? Всё так предметно и так осязаемо… Из утробы лиходейского создания что–то забулькало и затрещало. Мало–помалу его невнятное «чмыканье» и скороговорное «прешепетывание» становилось понятным для восприятия.

– Ты не наш, ты не «видящий», ты не «шелкопрядный», ты не тот, но ты приглянулся нашей Праматери. Испытание было предопределено не тебе, однако Урочный» давно сгинул, а ты получил «отметку». Теперь, докажи, что достоин Её. Преодолей препятствия Испытания, срази Укулукулуна в Анкарахаде и предстань перед Непрекращающей Плести Тенета Рифф.

– О чём ты говоришь? – спросил я, передёргиваясь от омерзения.

– Ты узнаешь, ты постигнешь, если только Укулукулун не сломает, не задушит и не высосет тебя раньше, чем это произойдёт.

– Что?

Вместо ответа арахнид затеребил моток более резво, даже с некоторым остервенением. Его, безусловно, сакраментальное копошение имело надо мной действо. Оно изымало из меня нечто инородное. Над переносицей жутко сдавило, из ноздрей пошла кровь и, по–моему, я закричал, когда увидел, как вместе с ней сочится грязно–меловая масса, сама собой окатывающаяся на паучьем блюде в подобие продолговатой шкатулки. Словно под гипнозом я наблюдал, как выравниваются податливые стеночки и выстилается сетевой узор на крышке. Тёмные, с болотным отливом иероглифы дурного толка выкликивали на тальковой окантовке невообразимые письмена, непостижимая древность которых чувствовалась в каждой завитке. Замочная скважина, сформовавшаяся последней, предполагала наличие ключа. Арахнид выкопал его из своего мотка. Он был торфяным и обладал фасетчатой структурой. Не понимаю, зачем и почему, я принял ключ и шкатулку в руки.

– Эта шкатулка – Путаница – дверь Рифф. Путаница откроет для тебя путь в Анкарахаду после трёх поворотов.

– Я не буду ничего крутить.

– Тогда Укулукулун станет сводить тебя с ума и склонять к самоубийству.

– Кто он и зачем ему это?

Я приметил, что бесовский рефрен и перебой барабанов практически стихли. Неф светлел, а люди вокруг, покачивая плечами, как бы таяли и воском оседали на старинные плиты.

– Укулукулун – архонт Дома Шелка, Укулукулун – король Анкарахады и слуга нашей искусительницы Рифф. Праматерь, наша Мракоплетущая Рифф имеет на тебя планы. Укулукулун боится потерять место подле Неё. Срази его пока в силах, победи его, пока он не добрался до тебя первым!

В сонном стенании я вдруг осознал, что шкатулка прислушивается к разговору. Сейчас она показалась мне живой и до безумия страшной. Орнамент на её чужеродном материале как–то покосился в сторону. Угловато и извращённо, он со всей злобой тянулся к моим пальцам. Я хотел бросить Путаницу в гадкого арахнида, но она прилипла к ладони! Из замочной скважины затрепетал смрадный дым. Его синюшные струйки змеями поползли по моему запястью.

– Парень! Тут вот–вот всё шарахнет в бездну!

Я панически оглянулся на стекающие в пространство декорации. Гобелены волнами уходили в пол, тумбы вгибались в себя, а разлапистые лавки–лари, в достатке населяющие залу, разрезались на бесчисленное множество светящихся чёрточек.

– Джейкоб!

– Удирай из этой кабалы!

Мои сапоги прилипли к половику и не желали двигаться. Тогда как Зрячая Крипта стиралась о грани нестерпимо белого света, паук и шкатулка набирали реалистичности и колорита. Тошнотворный туман Путаницы уже доставал мне до локтя! Его ядовитость разъедала одежду и плоть. Я костенел.

– Я не могу пошевелиться!

– Ты спишь! Это всё понарошку!

Однако боль была самой, что ни на есть настоящей! Мышцы, вплоть до грудины и спины, изнывали в мучениях. Левая рука не слушалась, а правая превратилась в сгусток агонии. Я запаниковал ещё больше, когда паук раззявил жвала и приготовился к прыжку.

– Изиди, тварь!

– Дороги назад нет, ты «Отмеченный». Праматерь спеленала для вас с Укулукулуном Паутину. Либо ты, либо тебя! Выбирай! Не затягивай!

Арахнид спружинил. Бородавочные лапы вцепились в изуверские выщерблены Путаницы. Два клычка с треском вонзились в крышку. Под дикий вой, центром которого была шкатулка, мычание развоплощающихся лицедеев, барабанную перебранку и туманный шелест, я, угнетённый звуком и блеском, сиганул в пучину обесцвечивающегося коловорота…

– Парень! Парень! Проснись!

Я часто заморгал, не понимая, что происходит. Покрывало, уволочив с собой Медка, слезло на колени. Плюшевый ротик улыбался, а я, как кривое отражение его, опускал уголки губ книзу. Что происходит в этом чокнутом Гамбусе?! Охапка несуразностей раздувается со скоростью ошпаренной блохи. Я всегда придавал значение снам, но это фантастическое, как ни расцени, умопомрачение побило все рекорды натуральности! Надо же… Я поглядел на руку – ни шкатулки, ни ключа, но… Я по–прежнему нахожусь в родительском доме. Мною развлекаются, и желающих вступить в забаву только прибывает. Мне необходимо спокойно подумать, осмыслить…

– Парень! Эй!

– Ну и ночка…

– Ты кричал как резанный.

– Правда?

– Да. Про Анкарахаду, Укулукулуна, Испытание и всяких пауков.

– Они мне снились.

– Я почувствовал, как в дрёме тобою овладела магия, но не та, что окружает тебя сейчас.

– Другая?

– Сильно другая. От неё веяло смертью и чем–то, как бы это сказать, липким.

– Значит, не привиделось…

– Что?

– Если учуешь её вновь – буди меня.

– Да не вопрос.

Отирая рукавом вспотевший за ночь лоб, я принюхался. Не может быть… с кухни идёт аромат сдобы! Запахи – хранители ассоциаций. Бывает раньше, идёшь, уловишь с пригорка пряную лавандовую нотку, и в памяти нежданно–негаданно всплывает поле, усеянное цветами, Виноград, с лаем несущийся вдоль каёмки дороги, и ведёрко окуней, пойманных на речке. Под влиянием невидимых глазу поветрий, образы, что сохранила молодость, могут подобно деликатному котику потрогать лапкой шнурок