Подвиг Антиоха Кантемира - Александр Западов

Членам Верховного совета Анну предложил князь Дмитрий Михайлович Голицын. Он был недоволен тем, что Петр I отнял у родовой аристократии политическую роль, которую она привыкла играть в старой Руси. Выдвиженцы табели о рангах, безродные офицеры, чиновники из поповских детей, мелкопоместные дворяне, затрудняли представителям боярских семей доступ к многим служебным постам.

Члены Верховного тайного совета тою же ночью собрались во дворце. Князь Дмитрий Михайлович Голицын сказал:

— Кончиной государя Петра Второго мужское колено Петра Великого пресеклось. Напомню, сколь много претерпела Россия от самодержавной власти, укрепленной толпою иностранцев, что Петр к нам на службу привлек. Такую безмерную власть надобно добрыми ограничить законами. В наследовании же следует перейти к роду царя Ивана Алексеевича. Там есть две дочери. Екатерина замужем за герцогом Мекленбургским — человеком неприятным, Анна же, вдова герцога Курляндского, подойдет — бедна, свободна, обрадуется, что вспомнили, и сумеет быть благодарной пригласившим.

Голицын, самый видный представитель сильной при дворе княжеской фамилии, оскорблялся тем, что близ русских государей постоянно пребывали фавориты — у жены Петра I, прибалтийской крестьянки, был Меншиков, Петр II передал власть и заботы о своей особе плутоватым и невежественным Алексею и Ивану Долгоруким. Умному и образованному Дмитрию Голицыну дорога снискать расположение государей была закрыта. Теперь он предложил новую императрицу — Анну Иоанновну. К фаворитам и она склонность имеет — такую роль играл при ней русский резидент Петр Михайлович Бестужев, нынче, как слышно, сменил его камергер двора Бирон, бывший конюх, что ли. Но обстоятельства можно поправить, если не допустить фаворитов к управлению государством. Вернее сказать, если ограничить полномочия государыни и важные дела передать в исключительное ведение Верховного тайного совета. Тогда фаворитам достанутся только мелочи — ну и пусть.

Условия, однако ж, следует обговорить сразу, чтоб дальше Анна Иоанновна не обижалась.

— Воля ваша, — сказал Голицын, обращаясь к членам совета, когда они устали одобрять его идею. — Изберем, кого изволите. Надобно только нам себе по-легчить.

— Как это — полегчить? — спросил Василий Лукич Долгорукий.

— А так, чтобы воли себе прибавить, — ответил Голицын.

— То бы хорошо. Но хотя и зачнем, да не удержим, — сокрушенно отозвался Василий Лукич.

— От нас зависит. Постараемся — удержим, — возразил Голицын.

Видя, что больше никто не осмеливается сказать, Голицын продолжал:

— Будь воля ваша, а по-моему, надобно составить пункты, как поступать, и к герцогине Анне Иоаннове отправить.

Главное было выяснено. Голицын замолк.

Члены совета вполголоса заспорили между собою, поглядывая то на него, то на дверь, за которой слышался шум. Утро было в разгаре.

— Нечего больше рассуждать. Выбираем Анну! — раздались голоса. — Пошлем за ней в Митаву!

В десятом часу девятнадцатого января члены Верховного тайного совета вышли в залу, где собрались члены Синода, сенаторы, генералы. Канцлер граф Головкин объявил, что признано за благо российскую корону вручить курляндской герцогине Анне Иоанновне, и, если представители отечества, которым он это объявил, согласны, так оно и будет.

Все поддержали выбор Сената. Феофан Прокопович предложил отслужить молебен в Успенском соборе, другие архиереи одобрительно зашумели, но верховники стали возражать:

— Зачем спешить? Не горит ведь!

Для них положение не было ясным — Голицын еще сочинял свои пункты, а от их содержания зависел, может быть, и титул новой государыни. Произнесенный с амвона, титул потом не поддался бы исправлению.

Наконец Голицын закончил писать и появился в зале. Сенаторы и генералы расходились.

— Надобно воротить, как бы после от них чего плохого не было, — сказал Голицын и быстро пошел к дверям. — Господа! Воротитесь, будем еще советовать!

Ягужинский, Дмитриев-Мамонов, Измайлов, другие сановники остановились.

— Пойдемте, станем составлять пункты, чтобы не быть самодержавствию, — объяснил Голицын.

Что-то новое! Вельможи окружили Голицына. Он рассудил, что надо известить немедля герцогиню Анну Иоанновну о избрании ее на российский престол, для чего послать в Митаву депутацию с письмом и пунктами. Она пункты примет и утвердит своею росписью.

К посылке назначили князя Василия Лукича Долгорукого, известного хитреца, одного из Голицыных, Михаила Михайловича младшего, для равновесия семейств, и генерала Леонтьева, как человека военного, для порядка, к тому же родственника Головкиных. Приготовили письмо и составили кондиции, то есть условия, на которых Анна Иоанновна приглашалась занять российский престол.

Эти кондиции подчиняли новую императрицу Верховному тайному совету. Она обязывалась не вступать в брак, не определять никого в свои наследники и без согласия верховников не объявлять войны, не вводить податей, чинами выше полковника не жаловать, деревень и вотчин не раздавать, в придворные чины иноземцев и русских не производить. "А буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской".

Вот что должна была подписать герцогиня Анна — в брак не вступать и во всем слушаться Верховного совета… Не так правил ее дядя, да и племянник, Петр II, был свободен от присмотра. Но курляндское захолустье за долгие годы провинциальной жизни надоело, замужество казалось таким непривычным состоянием после немногих дней, проведенных с мужем, Фридрихом-Вильгельмом, что условия приглашения не испугали Анну — и она их подписала.

Чтобы кто другой не поторопился поехать в Митаву и выслужиться перед государыней, верховники на Тверской дороге поставили караул, не пропускавший из Москвы никого.

Но гонцы все-таки поскакали. Шталмейстер Павел Иванович Ягужииский отправил от себя в Митаву Петра Сумарокова, Рейнгольд Левенвольде послал человека с письмом к своему брату Густаву в его лифляндское имение. Как будто бы и Феофан Прокопович постарался известить от себя — будущая государыня его знавала.

Слухи о посылке гонцов и о кондициях разошлись по Москве. Затея верховников с подписанием государыней пунктов, ограничивающих самодержавие, не понравилась дворянству и насторожила его. Оказывается, новой императрицей будут командовать восемь персон — членов совета, из них четверо Долгоруких и Голицыных. Эти кого угодно в рог согнут, особливо ежели сговориться сумеют!

Из людей умных и дальновидных более других был обеспокоен Феофан Прокопович. Он пересидел Меншикова, за ним — Петра II, он радовался избранию курляндской герцогини, не имевшей причин преследовать его за политические интриги, но когда всем начнут распоряжаться верховники, ему придется худо. Заслуги его перед Петром I всем ведомы, но как теперь на них посмотрит российское вельможество, вчерашние бояре?

Опасался не он один — все дворянское сословие не ждало для себя радости от господства верховников. Казанский губернатор Артемий Петрович Волынский в ту пору писал одному из приятелей в Москву:

"Слышно здесь, что делается или уже сделано, чтобы быть у нас республике. Я зело в том сумнителен.

Боже сохрани, чтоб не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий, и так мы, шляхетство, совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать, да еще и сыскать будет трудно, понеже ныне между главными как бы согласно ни было, однако ж впредь, конечно, у них без разборов не будет, и так один будет миловать, а другие, на того яряся, вредить и губить станут…"

Верховный тайный совет 3 февраля созвал членов Сената, Синода и генералитет рассуждать о государственном установлении.

Приглашенные съехались. Разговоры не смолкали — что должны объявить верховники? Неужели герцогиня приняла унизительные условия, предложенные Голицыным?

В зал вошли члены совета, и князь Дмитрий Михайлович — все он! — пригласил послушать письмо избранной императрицы, отправленное из Митавы.

Анна Иоанновна писала, что намерена принять державу, что ей потребны благие советы и она объявляет, какими способами желает вести свое правление. Дальнейшие строки содержали условия, на каких Верховный тайный совет решился ее пригласить, и уверение: "По сему обещаю все без всякого изъятия содержать".

Письмо заставило всех изумиться — государыня приняла кондиции и лишила себя многих прав, которыми пользовались монархи!

В зале стояла тишина. Было слышно только бряцание оружия — солдаты виднелись у каждой двери, на всех лестницах и переходах.

Верховники перешептывались между собой. Потом князь Дмитрий Михайлович Голицын, обращаясь к собранию, произнес: